Я находился как бы на балконе, висевшем в воздухе и высеченном в самой горе. Надо мною была небесная лазурь, а под моими ногами, метрах в пятидесяти ниже, расстилался земной рай, окруженный со всех сторон остроконечными горами, охватывавшими его как бы непрерывным, крепко стянутым поясом. То был сад. Высокие деревья лениво покачивали в нем своими большими ветвями. А под ними виднелась густая чаша более низких, находившихся как бы под их охраной, деревьев, миндальных, лимонных, апельсинных и многих других, распознать которые я просто не мог, в силу незнания… Широкий голубой ручей, питаемый водопадом, заканчивался в своем течении очаровательным, поразительно прозрачным, озером. Большие птицы кружились над этим зеленым колодцем, а посредине озера мелькал красным пятном стоявший в нем высоченный столб, кажется из золота. Что касается возносившихся со всех сторон к небу высоких черных вершин, то все они были покрыты белоснежным снегом.

Голубой ручей, цветущие пальмы, золотистые плоды, чудесно лежавший над ними горный снег и струившийся, точно эфир, воздух – оставляли картину столь удивительной чистоты и красоты, что созерцание ее оказалось не под силу моей слабой человеческой природе. Я приник лицом к балюстраде, показавшейся мне такой же нежно-пушистой, как и далекий божественный снег, и заплакал, как ребенок.

Описать со всеми подробностями этот фантастический ландшафт, который подействовал на меня столь подавляющим образом, мой разум не в силах. Это было одновременно чарующе-сказочно и ужасающе-прекрасно, заставляло смеяться и плакать, радоваться и грустить, хотелось что-нибудь здесь сломать, испоганить и убить себя только за одни эти мысли.

Я так увлекся созерцанием этой неземной красоты и безмятежности, что не обратил внимания на нежный перезвон колокольчиков у себя за спиной. Вышел я из этого ступора только тогда, когда мне на плечо опустилась тяжелая рука, буквально придавливая меня к полу. С трудом я оглянулся. За моей спиной стоял мой ночной кошмар – трехметровый демон, странно поблескивающий металлом. Не говоря ни слова, он еще чуть сдавил мне плечо и небрежным движением кисти развернул чуть в сторону, по направлению одной из дверей. Моя попытка вырваться, оказать сопротивление, ни к чему не привела. А потом я рассудил, убить меня, или еще как-то причинить мне вред, у этих существ, а то, что оно здесь не одно, я был совершенно уверен, времени, пока я валялся в странной отключке, было предостаточно. Так что, раз меня, пусть и несколько неприятным мне способом, куда-то приглашают, то стоит пойти. По крайней мере, может быть мне это поможет разобраться с тем, где я оказался и как.

Металлический демон повел меня по бесконечным коридорам и лестницам. У меня возникло такое ощущение, что в этом лабиринте теряешь всякую способность ориентироваться и даже нейросеть не поможет из него выбраться.

Демон остановился перед очередной тяжелой и темной дверью, покрытой сверху донизу инкрустацией из каких-то странных, непонятных знаков. Нейросеть опять что-то там пискнула. Почти бесшумно дверь открылась.

Резкий порыв холодного ветра ударил мне в лицо.

В новом зале, куда меня привел металлический истукан, царила температура как в настоящем погребе. Сначала, из-за темноты, я не мог определить его размеры. Освещение, умышленно ослабленное, состояло из двенадцати больших, горевших ярким красным, немигающим пламенем, светильников на высоких медных постаментах в виде колонн, растущих прямо из земли. Когда мы вошли в зал, ветер из коридора даже не поколебал эти огни. Но стоило мне к ним приблизиться, как они буквально затанцевали. Танец этот длился в течение минуты, а вместе с ним затанцевала и моя, сильно выросшая и странно обезображенная тень. Но затем эта фантасмагория улеглась, и вновь застывшее пламя огромных лампад снова засверкало во мраке своими неподвижными алыми языками.

Эти двенадцать гигантских светильников, каждый из них метра три в высоту были расположены короной, по меньшей мере, пятидесяти метров в диаметре. Посредине этой короны я заметил темную массу, отсвечивавшую красноватыми дрожащими полосами. Подойдя поближе, я различил текущий родник. Эта холодная вода и поддерживала в зале ту низкую температуру, о которой я говорил.

Обширные сидения были высечены прямо в центральной скале, откуда бил темный, тихо журчавший ключ, испить из которого, да и даже просто коснуться его рукой, мне почему-то ужасно не хотелось. Сами кресла были усыпаны подушками.

Внутри короны из красных светильников смутно виднелись двенадцать же курильниц, составлявших как бы вторую корону, диаметром наполовину меньше. Темнота мешала видеть их поднимавшийся к своду дым, но вызываемая им истома, сливаясь со свежестью и приятным шумом воды, подавляла в душе всякое иное желание, кроме одного – остаться в этом месте навсегда.

Легким движение металлической кисти, демон усадил меня на одно из находившихся посредине зала циклопическое кресло. Сам он встал за моей спиной.

Мало-помалу мои глаза начали, приспособились к красноватому свету, освещавшему, впрочем, только нижнюю часть беспредельного зала. Мысли в голове были какие-то тяжелые и ленивые, я даже не удивился, что моим глазам потребовалось время для адаптации, а не включилась в работу нейросеть.

Весь свод оставался во тьме, и не было никакой возможности судить о его высоте. Смутно, над самой моей головой, я различал большую люстру, на позолоту которой, как и на все другие ее части, беспрестанно ложился темными пятнами красный свет. Но ничто не позволяло определить длину цепи, державшей эту люстру на окутанном мраком потолке. Мраморный пол был отполирован так гладко, что в нем ярко отражались огни громадных лампад. Спину мне холодил темный ключ.

Лицо мое было, таким образом, обращены к круглой стене зала. Скоро мои глаза, все время на нее устремленные, уже не могли от нее оторваться. Была одна вещь, делавшая эту стену замечательной, она разделялась на множество мрачных ниш, черную линию которых разрезала, как раз передо мной, дверь, откуда мы вошли, позади меня, в виде темной дыры, чувствовалась вторая дверь, и я угадал ее во мраке, повернувшись к ней лицом. На пространстве от одной двери к другой я насчитал шестьдесят ниш, – итого, сто двадцать. Все они имели по три метра в вышину и по одному в ширину. В каждой из них находилось нечто вроде футляра, больше расширявшегося кверху, чем книзу, и закрытого только в своей нижней части. В каждом из этих футляров, за исключением двух, стоявших прямо против меня, мне чудились блестящие очертания каких-то предметов, имевших, без сомнения, человеческую форму, что-то вроде статуй из светлой бронзы. По той дуге окружности, что шла как раз передо мной, я отчетливо насчитал тридцать таких странных статуй. Тридцать статуй в ряду, а ряды эти теряются где-то в высоте.

Что это были за статуи? Мне захотелось на них взглянуть, и я поднялся со своего места.

– Ваша Неустрашимость, Ваша Неустрашимость, господин сотник, просыпайтесь, вас срочно вызывает к себе господин тысяцкий. Просыпайтесь, а то Его Свирепость будет очень сильно злиться. – чья-то рука трясла меня за плечо и постоянно повторяла этот бред. А, нет, это не рука бубнит этот бред, а мальчишеская голова, торчащая над кроватью. Как там его? О, вспомнил, Ааюн, он у нас в казарме заместо «сына полка», ну там прибраться, найти кого-нибудь, притащить из трактира пару кувшинов местного отвратительного пойла, или пробежаться до Храма Лякшми, договориться с его жрицами о приходе на очередную «исповедь и отпущение грехов» того или иного офицера, то бишь, Их Неустрашимостей, Их Непоколебимостей, или, очень редко, самого Его Свирепости. Ну, а по-нашему, сотников, десятников, или тысяцкого.

– Ааюн, принеси воды, напиться и помыться. – Через пару секунд я уже отфыркиваясь умывался ледяной водой, перед этим не без удовольствия взглянув на свое отражение. Почему не без удовольствия? Да потому, что вместо эльфийскоподобной мордашки на меня смотрела вполне себе человеческая физиономия, чем-то напоминающая меня прежнего, того, самого первого, человека с планеты Земля и барона, нет, уже Герцога де Арн. – Ааюн, что случилось-то, чего это я вдруг так спешно понадобился Его Свирепости?