– На подобный вопрос, заданный в такой форме, да еще в таких условиях, – сказал паломник, – можно отвечать, лишь готовясь к смерти, если я тот, о ком вы говорите Поэтому я буду защищать свою жизнь, ведь я и есть тот граф, чье имя вы произнесли.

И он величественным жестом поднял вуаль, открыв свое благородное лицо.

– Граф! – вскричал Молеон из-за двери, которую хотел высадить.

– Это он! – с дикой радостью заорал человек с закрытым забралом. – Я был уверен в этом, друзья мои! Мы долго за ним гнались. От самого Бордо, а это не близко! Хватит, уберите кинжал, граф, мы не собираемся вас убивать, мы хотим взять за вас выкуп. Бес меня задери, мы ребята покладистые, спрячьте кинжал, спрячьте!

Аженор с удвоенной силой молотил по двери, которую хотел разнести в щепки, но дуб не поддавался.

– Выйдите и успокойте малого, что колотит в дверь, – обратился к своим дружкам человек с закрытым забралом, – а я останусь уговаривать графа.

– Бандит! – с презрением сказал Энрике. – Ты хочешь выдать меня моему брату.

– Если он заплатит больше, то выдам.

– Я же говорил, что лучше уж погибнуть здесь, – воскликнул граф. – На помощь! Ко мне!

– Не кричите, сеньор, а не то мы будем вынуждены вас прикончить, – сказал бандит. – За вашу голову дон Педро, наверно, заплатит меньше, чем за вашу живую и невредимую персону. Впрочем, нам и придется удовольствоваться только головой.

– Это мы еще посмотрим, – вскричал Аженор, который каким-то сверхчеловеческим усилием высадил дверь и яростно набросился на четырех спутников разбойника.

– Из этого следует, что придется вас убить, – изрек бандит, выхватив из ножен меч, чтобы атаковать Энрике. – У вас, сеньор, очень неумный друг, прикажите ему не вмешиваться.

Но едва он успел произнести эти слова, как с улицы вошел третий паломник, которого, разумеется, никто не ждал.

На нем не было ни шлема с опущенным забралом, ни шляпы с вуалью. Он считал, что ему вполне достаточно мантии паломника. Весь его облик: широкие плечи и огромные руки, круглая голова и умное лицо – предвещал, что на подмогу явился сильный и смелый защитник.

Он стоял на пороге и, не обнаруживая ни гнева, ни страха, удивленно смотрел на переполох в зале венты.

– Здесь что, драка? – спросил он. – Эй, христиане, кто тут прав, кто виноват?

Его уверенный и властный голос перекрывал шум подобно тому, как рык льва заглушает вой бури в ущельях Атласских гор.

Услышав этот голос, сражающиеся повели себя странно.

Граф издал изумленный, радостный крик; человек с закрытым забралом в ужасе отпрянул к стене; Мюзарон закричал:

– Клянусь жизнью, это же сеньор коннетабль!

– Ко мне, коннетабль, на помощь, они хотят меня убить! – кричал граф.

– Это вы, мой граф! – взревел Дюгеклен, разорвав мантию, чтобы она не стесняла его движений. – А это кто, скажите-ка на милость?

– Друзья, – обратился бандит к пособникам. – Мы должны или убить этих людей, или погибнуть. Мы с оружием, они безоружны. Нам подарил их дьявол. Ведь вместо ста тысяч флоринов нас ждут двести тысяч! В бой!

Едва бандит успел произнести эти слова, как коннетабль с бесподобным хладнокровием вытянул руку, легко, словно барана, схватил его за горло и, швырнув себе под ноги, прижал к полу. Потом вырвал у него меч.

– Вот я и с оружием, – сказал он. – Трое против троих, ну, начинайте, пташки мои ночные.

– Мы пропали! – вскричали сообщники бандита и выскочили на улицу через незакрытое окно.

Аженор бросился к лежавшему на полу бандиту, поднял его забрало и воскликнул:

– Это же Каверлэ! Так я и знал!

– Эту гадину надо раздавить немедленно! – воскликнул коннетабль.

– Это я беру на себя, – ответил Мюзарон, приготовившись ножом добить бандита.

– Пощадите, – прохрипел разбойник, – сжальтесь! Не позорьте свою победу.

– Да, пощадим его! – воскликнул граф, в горячем порыве радости обнимая Дюгеклена. – Слишком много милосердных деяний должны мы свершить, чтобы возблагодарить Господа, который свел нас вместе… У нас нет времени на этого мерзавца: подарим ему жизнь, он сам найдет место, где его повесят.

Каверлэ в порыве благодарности поцеловал ноги великодушного принца.

– Пусть убирается на все четыре стороны, – согласился Дюгеклен.

– Убирайся, разбойник, – недовольно проворчал Мюзарон, распахивая перед Каверлэ дверь.

Каверлэ не заставил себя упрашивать: он выбежал из зала с такой прытью, что его нельзя было бы догнать даже на лошади, если бы граф передумал.

Поздравив себя со счастливой удачей, граф, коннетабль и Аженор завели разговор о будущей войне.

– Как видите, я не опаздываю на встречи, – заметил коннетабль. – Я ехал в Толедо, о чем мы с вами договорились в Бордо. Значит, вы рассчитываете на Толедо?

– Я очень надеюсь, что Толедо распахнет передо мной ворота, – сказал граф.

– Но уверенности в этом нет, – ответил коннетабль. – С тех пор как я разъезжаю в этом одеянии, то есть за четыре дня, я узнал о положении в Испании больше, чем за два года. Толедцы стоят на стороне дона Педро.

Это означало, что придется осаждать город.

– Дорогой коннетабль, ради меня вы подвергались множеству опасностей.

– Дорогой государь, я даю слово лишь однажды. Я обещал, что вы будете королем Кастилии – так будет, или я умру, – и к тому же мне надо взять реванш. Поэтому, как только я получил свободу в Бордо благодаря вашему хладнокровию, я за десять дней побывал у короля Карла и вернулся на испанскую границу. Уже неделю я разыскиваю вас в Испании, ведь мой брат Оливье и Виллан Заика получили сообщение, что вы ненадолго заезжали в Бургос, направляясь в Толедо.

– Верно, я заезжал в Бургос… Я жду под Толедо высших командиров моей армии и переоделся паломником только в Бургосе…

– И бандиты тоже, ваша светлость, приняли такой вид и этим подали мне одну мысль. Переодевшись паломниками, командиры могут пробираться незамеченными, чтобы готовить места расположения войск. Теперь все щеголяют в такой одежде, сегодня каждый хочет совершить путешествие в Испанию. И даже негодяй Каверлэ оделся так же, как и мы. Главное, что мы встретились. Вы выберете резиденцию и призовете к себе всех испанцев, ваших сторонников. А я призову рыцарей и солдат из всех стран. Нельзя терять ни минуты. Дон Педро еще не утвердился на троне, он потерял своего лучшего советника, донью Марию, – единственное существо, которое было дорого ему в этом мире. Мы должны воспользоваться его нерешительностью и начать войну, пока он не успел опомниться.

– Донья Мария мертва! – воскликнул Энрике. – Это верно?

– Я точно знаю это, – печально сказал Аженор. – Я видел, как везли ее тело.

– Ну, а где дон Педро?

– Неизвестно. Он похоронил свою несчастную жертву в Бургосе и после этого исчез, – ответил коннетабль.

– Как исчез? Разве это возможно? Но вы сказали, что донья Мария его жертва. Расскажите мне об этом подробнее, коннетабль, я целую неделю не решался говорить ни с одной живой душой.

– Как донесли мне мои лазутчики, произошло вот что, – начал свой рассказ коннетабль. – Дон Педро влюбился в мавританку, дочь этого проклятого Мотриля… Донья Мария заподозрила неладное, она даже узнала о сговоре короля с мавританкой. Оскорбленная до бешенства, она вонзила кинжал в сердце соперницы, а потом отравилась.

– Нет, сеньоры, нет! – вскричал Аженор. – Это невозможно… Это было бы таким гнусным злодеянием, таким черным предательством, что солнце померкло бы от ужаса…

Король и коннетабль с удивлением посмотрели на молодого человека, который столь пылко выражал свои чувства, но не могли получить от него никаких вразумительных объяснений.

– Простите меня, господа, – смиренно сказал Аженор, – у меня есть дорогая для меня и горькая тайна, одну половину которой донья Мария унесла с собой могилу, а другую я хочу благоговейно хранить.

– Ты влюбился, бедный мальчик? – спросил коннетабль. Вместо ответа на этот вопрос Аженор сказал: