Аженор остановил коня, который двинулся с места.

– Ладно, сеньор, – сказала она, – сразу видно, что вы учтивый и скромный рыцарь, ибо вы угадали, кто я такая, и все-таки не стали меня преследовать, как на вашем месте поступил бы другой.

– Я не разгадал, кто вы, мадам, я угадал, что вы не цыганка.

– Хорошо, господин рыцарь, – продолжала прекрасная путешественница, – поскольку вы вели себя столь учтиво, я расскажу вам всю правду.

Услышав эти слова, слуги с удивлением переглянулись, но мнимая цыганка, не переставая улыбаться, начала свой рассказ:

– Я жена офицера короля дона Педро. Будучи почти год в разлуке с мужем, который отправился с ним во Францию, я пытаюсь нагнать его в Сории. Но, как вам известно, эти места заняты солдатами враждующих сторон, и я стала бы ценной добычей для людей претендента на престол. Вот почему, чтобы не попасться им в руки, я переоделась цыганкой и буду носить этот наряд, пока не встречу своего мужа. А когда мы будем вместе, он сумеет постоять за меня.

– Слава Богу! – воскликнул Аженор, на сей раз уверовав в правдивость молодой женщины. – Ну что ж, сеньора, я предложил бы вам свои услуги, если бы моя миссия не требовала от меня ехать как можно быстрее.

– Послушайте, сударь, – предложила прекрасная незнакомка, – теперь, когда мы знаем друг друга, я не задержу вас, если вы позволите мне встать под вашу защиту и путешествовать под вашей охраной.

– Ха-ха, – рассмеялся Аженор, – значит, вы передумали, мадам?

– Да, сеньор. Я рассудила, что мне могут попасться в пути люди столь же проницательные, но менее учтивые.

– Тогда, мадам, как мы поступим? Вам придется принять мое первое предложение.

– О, не судите по внешнему виду о моем осле. Сколь бы смирным он ни казался, мой осел не менее породистый, чем ваша лошадь. Он из конюшен короля дона Педро и мог бы потягаться с самым быстрым скакуном.

– Но как быть с вашими людьми, мадам?

– Разве ваш оруженосец не может посадить к себе на лошадь мою мамку? А мои слуги пойдут пешком.

– Было бы лучше, мадам, если вы отдали бы осла слугам, которые могли бы по очереди ехать на нем, ваша мамка села бы к моему оруженосцу, а вы, как я уже предлагал, ко мне. Таким образом, у нас получится вполне приличный отряд.

– Отлично! Пусть будет по-вашему, – согласилась дама. И легко, словно птичка, прекрасная путешественница тут же вспорхнула на круп коня Аженора.

Слуги подсадили мамку на лошадь к Мюзарону, которому теперь стало не до смеха.

Один слуга уселся на осла, другой схватил его за подхвостник,[153] и вся группа резвой рысью тронулась в путь.

Двум молодым, красивым, остроумным существам, которые, прижавшись друг к другу, едут верхом на лошади по тряской, неровной дороге, просто нельзя не разговориться по душам.

Прекрасная незнакомка первой, по праву женщины, начала задавать вопросы.

– Значит, господин рыцарь, я верно угадала, что вы француз? – г спросила она.

– Верно, мадам.

– И что едете вы в Сорию?

– А вот этого вы не угадали, я сам вам сказал.

– Ладно… Вероятно, вы хотите предложить свои услуги королю дону Педро?

Прежде чем откровенно ответить на этот вопрос, Аженор подумал, что он сопровождает эту женщину только до Сории, с королем он встретится раньше нее, и, следовательно, ему нечего бояться проболтаться; ведь ему есть что сказать, не говоря всей правды.

– Мадам, – ответил он, – на этот раз вы ошиблись. Я не еду предлагать свои услуги королю дону Педро, так как служу королю Энрике де Трастамаре, точнее, коннетаблю Бертрану Дюгеклену, а везу побежденному королю предложения мира.

– Почему это побежденному? – надменным тоном спросила молодая женщина, тут же выразив на лице изумление.

– Конечно, побежденному, если на его соперника возложили корону, – ответил Аженор.

– Ах да! – небрежно заметила молодая женщина. – Значит, вы везете побежденному королю предложения мира?

– И он будет вынужден их принять, ибо дело его проиграно, – пояснил Аженор.

– Вы полагаете?

– Уверен.

– Почему?

– Потому что, имея дурное окружение, а главное – плохих советников, он уже бессилен продолжать борьбу.

– Разве у него дурное окружение?

– Разумеется… Все вокруг: его подданные, друзья, любовница – либо грабят его, либо толкают на зло.

– При чем тут подданные?

– Они бросили его.

– А друзья?

– Они его обирают.

– А что же любовница? – нерешительно осведомилась молодая женщина.

– Любовница толкает короля на зло, – ответил Аженор. Молодая женщина нахмурилась, и по ее лбу словно пробежала легкая тень.

– Вы, вероятно, говорите о мавританке? – спросила она.

– Какой мавританке?

– Новой пассии короля.

– Как вы сказали? – вскричал Аженор, сверкнув глазами.

– Разве вы не слышали, что король дон Педро без ума влюблен в дочь мавра Мотриля? – удивилась молодая женщина.

– В Аиссу! – воскликнул молодой человек.

– Вы знакомы с ней?

– Конечно.

– Почему же тогда вам не известно, что этот гнусный басурман хочет уложить ее в постель к королю?

– Замолчите, пожалуйста! – вскричал рыцарь, повернув к спутнице свое мертвенно-бледное лицо. – Умоляю, не говорите так об Аиссе, если вы не желаете, чтобы наша дружба умерла, еще не родившись.

– Но почему вы требуете, сеньор, чтобы я говорила иначе, если это правда? Мавританка стала или станет признанной любовницей короля, ведь он появляется вместе с ней повсюду, не отходит от штор ее носилок, устраивает для нее серенады и праздники, приходит к ней вместе со свитой.

– Вам точно это известно? – спросил Аженор, весь дрожа, потому что он вспомнил о том, о чем алькальд рассказывал Мюзарону. – Значит, это правда, что дон Педро путешествовал вместе с Аиссой?

– Мне известно многое, господин рыцарь, – ответила прекрасная путешественница, – ибо мы, люди из королевского дома, быстро узнаем новости.

– О, мадам, мадам, вы пронзаете мне сердце! – с грустью произнес Аженор, чья молодость вступила в пору расцвета, который слагается из двух тончайших материй души: доверчивости к чужим словам и наивности в словах собственных.

– Я пронзаю вам сердце?! – с изумлением воскликнула незнакомка. – Вы, наверное, хорошо знаете эту женщину?

– Увы, мадам, я влюблен в нее без памяти! – прошептал рыцарь, охваченный отчаянием.

Молодая женщина сочувственно улыбнулась:

– Но, значит, она вас больше не любит?

– Она признавалась, что любит. О, наверное, коварный Мотриль силой или колдовством принудил ее к измене.

– Это великий злодей, – холодно заметила молодая женщина, – который уже принес королю много зла. Но, по-вашему, какую цель он преследует?

– Совсем простую – хочет устранить донью Марию Падилью.

– Значит, вы тоже так думаете?

– Конечно, мадам.

– Но толкуют, будто донья Мария безумно влюблена в короля, – продолжала незнакомка. – Как вы полагаете, страдает ли она от того, что дон Педро столь недостойным образом бросает ее?

– Она женщина, а значит, существо слабое, она погибнет, как погибла Бланка. Правда, смерть одной была убийством, а смерть другой станет искуплением.

– Искуплением!.. По-вашему, выходит, что Мария Падилья должна искупить какую-то вину?

– Это не я говорю, мадам, так люди говорят.

– Следовательно, вы считаете, что Марию Падилью не будут оплакивать, как оплакивают Бланку Кастильскую?

– Конечно, не будут, хотя, когда их обеих не будет на свете, любовницу, вероятно, признают столь же несчастной, как и супругу дона Педро.

– А вам будет ее жалко?

– Да, но я должен жалеть ее меньше, чем кого-либо.

– Почему же? – спросила молодая женщина, в упор глядя на Аженора своими расширенными черными глазами.

– Потому что говорят, будто она посоветовала королю убить дона Фадрике, а дон Фадрике был моим другом.