– Неужели король только сегодня об этом узнал? – спросила королева с тем же спокойствием и тем же величием. – Однако, мне кажется, я уже довольно давно несу наказание за это преступление, о котором, как утверждает король, он узнал лишь сегодня.

Солдат поднял голову и возразил:

– На сей раз, сеньора, король говорит не о врагах его трона, а о врагах его чести. Королева Кастилии должна быть вне подозрений, но она тем не менее дала повод к скандалу.

– Исполняйте ваше поручение и уходите, когда закончите, – сказала королева.

Солдат какое-то время хранил молчание, словно не решаясь перейти к делу, потом спросил:

– Вы знаете историю дона Гутьере?

– Нет, – ответила королева.

– Но она разыгралась совсем недавно и наделала немало шуму.

– Я ничего не знаю о недавних событиях, – сказала пленница, – а шум, даже самый громкий, едва проникает сквозь стены замка.

– Хорошо! Тогда я вам расскажу, – сказал посланец короля.

Вынужденная слушать, королева, невозмутимая и исполненная достоинства, продолжала стоять.

– Дон Гутьере женился на юной, прекрасной девушке шестнадцати лет, – начал он свой рассказ. – Именно в этом возрасте ваша светлость вышла замуж за короля дона Педро.

Королева пропустила мимо ушей этот явный намек.

– Прежде чем она стала сеньорой Гутьере, эту девушку звали донья Менсия, – продолжал солдат, – и под этим девичьим именем она любила молодого сеньора, который был не кто иной, как брат короля, граф Энрике де Трастамаре.

Королева вздрогнула.

– Однажды ночью, вернувшись домой, дон Гутьере застал жену дрожащей от страха, в сильном волнении; он спросил, в чем дело; та сказала, будто видела мужчину, который спрятался в ее комнате. Дон Гутьере взял светильник и стал искать, но ничего не нашел, кроме очень богато украшенного кинжала. Он отлично понимал, что такой кинжал не мог принадлежать простому дворянину.

На рукояти была указана фамилия мастера; дон Гутьере пошел к нему и спросил, кому тот продал кинжал.

«Инфанту дону Энрике, брату короля дона Педро», – ответил мастер.

Дон Гутьере узнал все, что хотел знать. Отомстить графу дону Энрике он не мог, потому что был старым кастильцем, исполненным благоговейного почтения к своим господам, и не пожелал бы, несмотря на нанесенное оскорбление, обагрить руки в королевской крови.

Но донья Менсия не была дочерью знатного дворянина, поэтому он мог отомстить ей и отомстил.

– Каким же образом? – спросила королева, увлеченная рассказом об этом событии, которое так сильно напоминало ее собственную историю.

– О, самым простым, – ответил посланец. – Он подстерег у двери его дома бедного лекаря по имени Лудовико, когда тот возвращался к себе, приставил ему к горлу кинжал, завязал глаза и привел в свой дом.

Когда они вошли в дом, он развязал костоправу глаза. На кровати лежала связанная женщина; горели две свечи – одна в изголовье, другая у изножья, – словно женщина была уже покойницей. Левая ее рука была привязана так крепко, что ею нельзя было даже пошевельнуть. Лекарь стоял, онемев и ничего не понимая в этом спектакле.

«Отворите кровь этой женщине, – сказал дон Гутьере, – и пусть она истекает кровью, пока не умрет».

Лекарь хотел сопротивляться, но почувствовал, что кинжал дона Гутьере, пропоровший его одежду, был готов пронзить ему грудь; он подчинился. В ту же ночь бледный, окровавленный мужчина бросился к ногам дона Педро.

«Государь, – сказал он, – этой ночью меня, завязав глаза и приставив кинжал к горлу, затащили в дом, где силой заставили пустить кровь женщине и не останавливать до тех пор, пока та не умерла».

«И кто же тебя заставил? – спросил король. – Как зовут убийцу?»

«Не знаю, – ответил Лудовико. – Но, поскольку меня никто не видел, я обмакнул руку в таз с кровью, а выходя из дома, притворился, будто споткнулся, и оперся окровавленной рукой о дверь. Прикажите найти убийцу, сир, и дом, на двери которого вы увидите кровавый отпечаток ладони, будет домом виновного».

Король дон Педро взял с собой алькальда[79] Севильи, и они вдвоем ходили по городу до тех пор, пока не нашли кровавого знака. Тогда король постучал в дверь, и дон Гутьере сам открыл ему, потому что увидел из окна знатного гостя.

«Дон Гутьере, где донья Менсия?» – спросил король.

«Сейчас вы ее увидите, государь», – ответил испанец.

И, проведя короля в комнату, где все еще горели свечи и стоял наполненный дымящейся теплой кровью таз, сказал:

«Сир, вот та, кого вы ищите».

«Чем провинилась перед вами эта женщина?» – спросил король.

«Она мне изменила, государь».

«И почему вы отомстили ей, а не ее сообщнику?»

«Потому что ее сообщник – граф дон Энрике де Трастамаре, брат короля дона Педро».

«У вас есть доказательство?» – спросил король.

«Вот собственный кинжал графа, который он потерял в комнате моей жены, а я его нашел».

«Хорошо, – сказал король, – похороните донью Менсию и вымойте дверь вашего дома, на которой отпечаталась кровавая ладонь».

«Нет, государь, – ответил дон Гутьере. – Каждый человек, имеющий должность, обычно помещает над дверью своего дома какой-либо знак, обозначающий его профессию. Я сам имею честь быть врачом, и эта окровавленная рука будет моим знаком».

«Пусть же этот знак остается на двери, – согласился дон Педро, – „даст понять вашей второй жене, если вы возьмете новую супругу, что она должна почитать мужа и хранить ему верность“.

– Неужели король больше ничего не сделал? – спросила Бланка.

– Сделал, сеньора, – ответил посланец. – Вернувшись во дворец, король дон Педро изгнал инфанта дона Энрике.

– Все это прекрасно! Но какое отношение эта история имеет ко мне, в чем донья Менсия похожа на меня?

– В том, что она, подобно вам, осквернила честь мужа, – ответил солдат, – ив том, что, подобно дону Гутьере, которого король одобрил и помиловал, король дон Педро уже покарал вашего сообщника.

– Моего сообщника! Что ты хочешь сказать, солдат? – воскликнула Бланка, которой эти слова напомнили о записке дона Фадрике ее страхах.

– Я хочу сказать, что великий магистр казнен, – холодно пояснил солдат. – Казнен за посягательство на честь короля, а вы, будучи виновны в том же преступлении, должны приготовиться к смерти, как и дон Фадрике.

Бланка похолодела от ужаса, но не от мысли, что она должна умереть, а от известия, что ее любовник казнен.

– Казнен! – повторила она. – Значит, правда, что он погиб!

Самый искусный человеческий голос вряд ли сумел бы передать отчаяние и ужас, вложенные молодой женщиной в эти слова.

– Да, сеньора, – подтвердил мавр. – А я привел с собой тридцать солдат, которые будут сопровождать тело королевы из Медины-Сидонии в Севилью, чтобы ей, хотя она и виновна, были возданы королевские почести.

– Солдат, я уже сказала тебе, что мне судья – король дон Педро, а ты лишь мой палач.

– Да будет так, сеньора, – согласился солдат и достал из кармана длинный, прочный шнурок, на конце которого сделал подвижную петлю.

Эта хладнокровная жестокость возмутила королеву.

– О Боже, – воскликнула она, – и где только король дон Педро отыскал в своем королевстве испанца, который согласился на такое гнусное дело?

– Я не испанец, я мавр! – сказал солдат, подняв голову и откинув белый капюшон, скрывавший его лицо.

– Мотриль! – вскричала она – Мотриль – бич Испании!

– Я человек благородной крови, – ухмыльнулся мавр, – и не обесчещу прикосновением своих рук голову моей королевы.

И, держа в руке роковой шнурок стал приближаться к Бланке.

– О нет, нет! Вы не убьете меня, грешную, без молитвы! – умоляла Бланка.

– Сеньора, вы безгрешны, потому что не считаете себя виновной, – возразил жестокий посланец короля.

– Негодяй! Ты еще смеешь оскорблять королеву перед тем, как задушить ее… О, трус! Почему здесь нет храбрых французов, чтобы защитить меня?