Убеждаю, а сам думаю: «Вдруг подведет? Кто его знает. Я же не воевал с ним».

Захожу в штабную землянку 2-го батальона. Помещение просторное. Стены обложены свежим мхом. Возле окна большой стол. На нем, в центре, телефон. Всюду порядок, чистота — чувствуется хозяйская рука.

Но сам хозяин, рослый, мешковатый, докладывает мне не совсем по-военному. Фразы длинные, много ненужных пауз. Да и гимнастерка на нем мятая. Однако лицо чисто выбрито.

Приглашаю Филипповского к столу и начинаю расспрашивать. О переднем крае он говорит с пониманием дела. Знает характер обороны противника. Нашел лучшие подходы. Называет командиров рот по фамилии. О взаимодействии рассуждает толково. В адрес комбата и замполита ни слова. Хотя всю тяжесть подготовки батальона нес на своих плечах.

«Ну что ж, думаю, с этой работой справляешься. А как поведешь себя в другой роли?»

Конечно, командовать батальоном надо было поставить боевого офицера. Но, как на грех, под рукой никого не было. Прибывший новый комбат в тот же день заболел и попал в санбат. Так что новичку волей-неволей приходилось быть сразу и командиром, и начальником штаба, и замполитом.

А тут еще беда!

Вражеский снаряд накрыл наблюдательный пункт 1-го батальона. Будка, стоявшая на спиленных деревьях, превратилась в щепки. А в ней в этот момент находилось десять человек вместе с начальником штаба батальона. Ни один не остался в живых. И это перед самым наступлением!

В ночь на 24 июня 2-й батальон вышел на опушку леса. Впереди болото, заросшее цветами. При ракетном освещении оно кажется гигантской клумбой.

Я в расположении 2-го батальона беседую с бойцами. Минеры сейчас пойдут снимать усики на минах. Их поведет старшина Седых. Грудь пожилого гвардейца украшали ордена Славы и три медали. Лицо у него простое, скромное; держится уверенно. Болото его не страшит. Не сомневаюсь, что минеры выполнят свою задачу.

А вот за пнем Саша Березников. У него тоже орден Славы. Рядом с ним «максим». Пулеметчик держит в руке карандаш. В те моменты, когда опушку освещает «небесный фонарь», Саша сочиняет письмо; «Родная Лена! Прости, что я пишу тебе редко…»

За спиной Березникова парторг батальона лейтенант Тальянов беседует с группой солдат. Слышу, что он несколько раз упомянул Филипповского. Видимо, рассказывает о нем. Сам Тальянов пользуется у воинов заслуженным авторитетом за смелость, находчивость, общительный характер.

Филипповского нашел в кустах орешника. Он не оборудовал НП и объяснил это так:

— Засиживаться не думаю…

И действительно, утром после артиллерийской подготовки цепочки солдат, в березовых мокроступах, направились к болоту. Они с трудом передвигались. Ноги вязли, путались в траве.

Солнце поднялось над лесом, видимость была хорошая, но враг почему-то не открывал огня. Филипповский сказал:

— Заманивают, где поглубже…

Когда трясина перешла в топь и бойцы стали снимать берестяные лапти, с ближайшей высотки застрочили пулеметы и автоматы. Гвардейцы залегли. Филипповский, оставив за себя старшего адъютанта, побежал к болоту.

Его поступок я одобрил. Не теряя времени, по рации связался со своими артиллеристами и минометчиками и приказал подавить неприятельские огневые точки.

А в это время, как потом мне стало известно, Филипповский добрался до первой цепи и сам убедился, что идти вперед невозможно. Выход из положения подсказал разведчик старшина Павел Дубинда. Он не раз тут тонул, пока не приспособился…

— Товарищ комбат, — обратился он к Филипповскому, — тут по-пластунски не выйдет. Надо перекатом…

— Как перекатом?

— А вот так… — И Дубинда, прижав руки к груди, покатился с боку на бок по трясине. Его примеру последовали остальные разведчики. Они не проваливались в болоте и были недоступны для пуль. Филипповский скомандовал:

— Перекатом, вперед!

У многих начала кружиться голова, всем набивалась в рот и нос грязь, некоторые захлебывались, попадая в «окна» с водой, но выбирались и упорно катились дальше.

Я был вынужден приостановить артобстрел. Вражеские пулеметы опять ожили. Разрывные пули, задевая ветки болотного кустарника, рвались над головой. Но момент был выигран. Разведчики уже пустили в ход гранаты, ворвались в первую траншею.

Прокатилось дружное «ура». Стремительная атака обратила немцев в бегство. Часть из них побросали вещевые мешки и даже автоматы.

2-й батальон устремился в глубину немецкой обороны. Фашистские автоматчики открыли фланговый огонь. Подразделение снова залегло. Тогда командир взвода лейтенант Фистуненко и парторг батальона лейтенант Тальянов с группой воинов обошли гитлеровцев и ударили им в спину. Противник дрогнул. Гвардейцы немедленно этим воспользовались и ворвались во вторую траншею. Наметился прорыв всей первой позиции. В эту горловину я направил и остальные два батальона.

Продвижению нашему стал мешать пулемет, появившийся на холмике. К нему кинулся старшина Дубинда. Более чем с пятидесяти метров он метнул гранату, и стрельба прекратилась. Не теряя ни секунды, Дубинда бросился к окопу, оттолкнул убитого и развернул пулемет в противоположную сторону.

Филипповский оказался в гуще боя. Весь в грязи, он был похож на болотного черта. Когда комбат в таком виде появился вместе с бойцами на позиции артиллерийской батареи немцев, они шарахнулись в кусты, бросив орудия и лошадей.

Бой развивался успешно. Мы прошли уже два-три километра, когда наткнулись на оставленный медицинский пункт. Раненые немецкие солдаты вскинули головы и с испугом смотрели на Филипповского и его бойцов. Они ждали расплаты за свои злодеяния и страшно удивились, что русский офицер предложил им попить. День был жаркий, в палате душно, многие больные лежали потные, с пересохшими губами.

— Наин, найн! — ответил один, думая, что вода отравлена.

Миша Круглов отпил из ведра. Тогда только раненые протянули свои кружки…

Гвардейцы спешили. Впереди маячила высота 114. До нее три километра. Справа от нее — лесок. Обойти кустами безопаснее, чем идти прямо на высоту, где, конечно, засел враг.

План действий был правильный, но комбат под влиянием успеха не выслал вперед дозор и сильно поплатился за это. На подходе к лесу батальон попал под шквальный огонь пулемета. Иванов вступил с ним в единоборство и вышел победителем.

В это время Филипповский по рации связался с КП полка.

— На высоте сто четырнадцать мощные огневые точки, — доложил он. — У нас нечем подавить.

— Вызовем авиацию, — успокоил я комбата.

И вскоре в небе послышался рев краснозвездных штурмовиков. Они сделали три захода на высоту. Наши подразделения были так близко от позиции неприятеля, что их обдавало взрывной волной. Бомбежка получилась эффективной, а гвардейцы быстро овладели высотой.

К концу дня полк продвинулся почти на 30 километров. По тому времени это был высокий темп наступления. Нам сильно помогли не только авиаторы, но и артиллеристы. Орудия, минометы, реактивные установки вовремя и точно наносили удары по огневым позициям противника. Особенно метко стреляли минометчики роты Богуславца.

Вечером, после боев в районе Гороховище и высоты 114, к нам приехали генерал-майор С. Н. Кузнецов и начальник штаба дивизии М. Л. Перельман. Комдив по- отечески от имени командования поблагодарил за успешное выполнение задачи и тут же вручил отличившимся награды.

Я рассказал начальнику штаба дивизии о том, что новичок вывел 2-й батальон на первое место. Полковник Перельман улыбнулся и сказал, что искренне рад за Филипповского…

— Но, друг мой, впереди еще много испытаний, — заметил он.

Осторожный начштаба был прав. Впереди нас действительно ждали тяжелые бои, серьезные испытания. Переправа через реку Птичь, марш через болота к железной дороге Минск — Брест, сражение за станцию Лесная, бои за города Косово, Слоним, рывок к Беловежской пуще — весь этот боевой путь Иван Митрофанович Филипповский прошел с честью. Уже в боях за Белоруссию он проявил себя способным и мужественным командиром, и о нем еще будет рассказ дальше.