— Жаль, что у нас не может быть детей, — прошептала она, поднимаясь.

— Почему? — язык после укуса ворочался с трудом.

Она провела ладонью по моей щеке с какой-то даже нежностью и грустью. Вздохнула:

— А твой ржавый наставник тебе не рассказывал, что Гончары делают с девочками-дарэйли? После первой инициации мы все уже бесплодны.

— Я отомщу за тебя, Шойна, — вырвалось у меня. — За всех.

Ее ресницы изумленно взлетели, а глаза ало зажглись, но быстро погасли. Тихий голос дрогнул:

— Прости, Райтэ, я должна…

— Я знаю и не виню тебя. Ты не можешь сопротивляться приказу жреца. Что же ты медлишь? Убивай, видишь, я совсем беспомощен.

Она почувствовала подвох, прищурилась:

— Ты совсем не боишься смерти?

— Очень боюсь, — сказал я. — Но мои друзья отомстят.

— Какие друзья? — усмехнулась Шойна. — Нет больше твоих друзей. Все почти мертвы.

Я похолодел и дернулся, показав раньше времени, что яд прекращал действие. Она преобразилась мгновенно. Змея захлестнула кольцами плечи, сжала до хруста костей. Сверкнули ядовитые клыки и вкатили в шею новую порцию яда.

Оценив последовавшую паузу как знак согласия на молчание, Шойна отодвинулась, заглянула мне в глаза, и мне почудилась непонятная мольба, пробившаяся со дна ее исковерканной хищной души.

— Почему ты не убьешь меня, Райтэ?

Хороший вопрос. Особенно сейчас, когда я снова и пальцем не могу пошевелить.

— Зачем, Шойна?

— Чтобы прекратить мою муку. Или тебе интересны только бессмысленные смерти, как гибель тех селян?

— Каких селян?

— Удобно притворяться беспамятным. Или ты забыл тот милый трактир в Базре и нашу восхитительную ночь? Ты уничтожил и рекрутеров, и всех жителей вместе с детьми, даже в лесу до них добрался. Больше некому. Только ты не подчиняешься запретам Гончаров.

Так и знал, что меня опять сделают крайним. Пока я сам не выяснил, кто меня так подставляет, все мои слова будут пустым звуком. И тут неуместная мысль пришла в голову: почему то убийственное и всемогущее, судя по трагедии в Базре, нечто не тронуло ни меня, ни моих вассалов? Получается, что к Гончарам оно не имеет никакого отношения? Тогда еще более непонятно, чем оно может быть.

— Молчишь, принц? — прошипела Шойна. — Мне плевать на тех, у кого ты отнял жизнь просто так, даже не заметив. Но ты… ты еще более жесток, если не хочешь взять мою. Будь ты проклят!

Вот где логика? Она же меня парализовала, и теперь требует, чтобы я ее убил. Чудненько.

Снова преобразившись, дарэйли заговорила холодно и жестко.

— Тебя хочет видеть Верховный и твой дед, князь Дорант Энеарелли. Он скоро прибудет в Озерную обитель. Мне велено передать, что Верховный предлагает тебе стать одним из них, и князь будет твоим наставником. Твоих друзей оживит дарэйли жизни Мариэт, если ты согласишься.

— Стать Гончаром? — просипел я. — После смерти друзей?

— Верховный обещал вернуть им жизнь.

— Не могу поверить в такое чудо. Даже если эта Мариэт сумеет заставить их двигаться, это будут просто мертвые рабы, послушные поднявшей их воле.

— Придется поверить, когда ты увидишь мальчишку, оживленного после того, как к нему прикоснулся Ллуф. Он ничем не отличается от обычного человека.

Ллуф! Страшная догадка пронзила меня. Словно в ответ на нее, кусты, отделявшие ручей от поляны, едва слышно зашелестели, как от несильного ветра, и показался беловолосый красавец, державший живого и невредимого Бенха. Вторая рука "каменного" зажимала жертве рот. В свете луны дарэйли воздуха казался синим от ужаса, его глаза были расширены, колени тряслись. Увидев Шойну, он дернулся, замычал, но вырваться не смог.

Предатель подвел жертву к нам, и ядовитая воительница нанесла в шею Бенха два быстрых укуса. Подхватив парализованного, Ллуф уложил его на траву.

— Все? — спросила Шойна.

Белобрысый молча поднял руку, сложив пальцы в знак V, вопросительно посмотрел на девушку. Она отошла от меня, и ее прищуренный взгляд выискивающее заскользил по сторонам. "Неужели двое сумели спрятаться? — попытался я расшифровать увиденную пантомиму. — Потому этот бездушный булыжник и помалкивает".

При свете луны белокожий Ллуф казался замороженным мертвецом. Он уставился на меня пустым, ни единой мысли не выражающим взглядом, и задумчиво разминал пальцы.

Странно, но уже никакого страха я перед ним не испытывал. Совсем. Только лютую злость на предателя. Но даже ярость не помешала понять, что проклинать мне нужно в первую очередь себя: теперь, когда стало поздно, я догадался, что за тончайшие браслеты обвивали оба его запястья. Если приглядеться, от них отходила серебристая паутинка, таявшая в воздухе. На Шойне были такие же.

Это не браслеты, — внезапно озарило меня. Нити, связавшие раба с хозяином. Ну почему, почему я раньше этого не понял?!

Внезапно Шойна, словно почуяв добычу, вскинула руку, показывая на возвышавшийся поодаль дуб с мощным стволом и побежала к нему. И в этот момент земля под моими ногами лопнула с оглушительным звуком, словно по ней ударили огромным молотом из самых недр, и я, не успев моргнуть, подлетел на воздушной волне и тут же провалился в темную бездну, залепившую мне влажной землей рот и глаза.

Последнее, что подарил мне исчезающий мир — легкий толчок в грудь и мелькнувшее перед этим узкое длинное тельце небольшой змеи. Подарок от Шойны?

Верховный часто перечитывал дневники императора, пытаясь понять, какую сущность тот призвал в мир и передал своему чудовищному порождению, но пока ничто не подтолкнуло Сьента к окончательной разгадке, а ошибиться было нельзя, иначе не удастся подчинить мальчишку. Дракон, надо же…

Почему Сьенту не верилось в столь очевидное решение?

Не потому ли, что дневники наводили на другую мысль: его старый враг любил власть, но смыслом жизни было для него единственное детище — империя. Эта страсть была главной. Ионту нужна была любовь подданных, но прежде всего к империи. Завоеватель не мог избрать для наследника нечеловеческую форму. Он-то знал, что подданных не удержать одним только страхом перед драконом-императором, не говоря уже о новых завоеваниях.

Люди будут стоять насмерть, лишь бы не попасть под власть огнедышащего чудовища. Нет, император не мог вылепить дракона. Не мог поставить месть превыше любви к империи. Как бы Сьент не ненавидел своего врага, он признавал: Ионт был великим государем.

Потому Верховный не поверил своим глазам, когда увидел послание Ллуфа — алмазного дракончика. Не поверил, несмотря на то, что был найден и серебряный, наверняка подарок Луаны. Не поверил, хотя Шойна подтвердила, что почуяла эхо сущности огнедышащего дракона. Вот уж кому нельзя доверять, так это змеиной дарэйли. Случайно ли она упустила Райтегора?

— Как сквозь землю провалился, — понурив голову с сотней печально повисших косичек, оправдывалась Шойна.

— Почему — как? — проворчал Ллуф. — Туда и провалился. Если бы ты не решила развлечься…

— Если бы ты вовремя обезвредил Ксантиса…

— Вы оба упустили принца! — прервал перебранку Верховный, поднялся с раскладного стула и, заложив руки за спину, прошелся по ковру, брошенному в походном шатре прямо на траву. — Оба не выполнили приказ.

Дарэйли переглянулись, и Сьент уловил отсвет торжества в глазах обоих. Рабы, переданные ему во временное пользование совсем не огорчены неудачей, совсем. "Распустились! Оба порченные, толку уже не будет. Придется их все-таки усыпить", — поморщился он. Но радикальные меры применять не хотелось.

— Остается надеяться, что мальчишка попытается спасти своих друзей и попадется. Но на этот раз наказание будет, Шойна, — припустил он гнева в голос. — Раз приказ не выполнен, все мои обещания аннулируются. Не быть тебе ни дарэйлиной крон-принца, ни, разумеется, императрицей. И ты, Ллуф, — повернулся он к беловолосому, — забудь о Ринхорте. Оживлять я его не собираюсь до тех пор, пока Райтегор не будет найден и пленен. И пока этого не случится, вы с Шойной… будете друг другу дарэйлинами.