— Сколько людей ты мне дашь в сопровождение, ваша светлость?

— Всех.

— А ты?

— Если нас не прикончат жрецы здесь, то я с дарэйли пойду в Озерную обитель.

Карие глаза человека удивленно округлились.

— Ты собрался мстить Гончарам?

Я не стал в подробностях посвящать "правую руку" в то, что будет делать моя темная левая: не стоит Ольхану знать, что восточных Гончаров попытались подставить западные, и мстить, собственно, надо бы Западному Сферикалу, находившемуся в океане, в королевстве Тысячи Островов. Зачем ему знать такие тонкости?

— Сегодня нам удалось убить двух жрецов, освободить пятерых рабов и взять в заложники самого Верховного, — напомнил я. — Мои вассалы в плену, я обязан их спасти.

Седобородый вздохнул.

— Я поклялся Доранту присмотреть за тобой и помочь. Если тебя интересует мое мнение, это безумная затея.

— Какая? Присмотреть и помочь? Действительно, зачем? Пока я справляюсь без телохранителей и советников даже с убийцами.

Старый рыцарь вздрогнул и опустил голову:

— Прости старика, ваша светлость.

— Значит, мне нужен другой советник, раз ты — уже старик, и не можешь справиться с взятыми обязательствами, — без малейшей жалости продолжил я расставлять точки над рунами. — Ты сам избрал себе место по правую руку, и теперь выяснилось, что у руки не сгибаются пальцы!

На скулах рыцаря заиграли желваки. Не перегнул ли я палку?

— Я знаю, что тебя смущает, рыцарь Ольхан, — сощурился я, надеюсь, проницательно. — Ты во мне сомневаешься. В моем праве крови на титул князя. Ты думаешь, разум твоего старого друга Доранта помрачился. Так?

Рыцарь поднял на меня усталые глаза.

— Так, — тяжело, словно бросил камень, сказал он. — И не только я так думаю. Почитай, все наши люди.

— Ваше сомнение легко разрешить.

Я выхватил Иллинир из ножен и, перехватив меч за острое лезвие, сунул рукоять седобородому. Вытянул левую руку (если что, не так будет жалко, как правую) и громко приказал:

— Руби!

Только бы он не вспомнил об обычае рубить голову претендентам на наследство Энеарелли! Рыцарь был так ошеломлен, что не вспомнил.

Вокруг нас стали собираться привлеченные шумом люди и дарэйли. Со Сьента слетела маска равнодушия, и он подобрался поближе, чтобы ничего не упустить.

— Руби же! — повысил я голос. — Если ты боишься причинить мне вред, отдай меч кому-нибудь посмелее.

На лбу Ольхана выступил пот. Он замахнулся и резко, как палач топор, опустил меч. Я едва удержался, чтобы не зажмуриться, когда что-то хрустнуло. Это оказались ножны, зажатые в левом кулаке. Иллинир отлетел, не коснувшись кожи, словно наткнулся на невидимую стальную оболочку. Рыцарь едва удержал его в руке.

Уфф… Прокатило!

— Ты все еще сомневаешься во мне, Ольхан?

— Нет, ваша светлость, — улыбнувшись, склонил голову рыцарь. — Теперь — нет.

"Знал бы ты, как прав в своих сомнениях", — думал я, глядя в его удаляющуюся спину.

Только когда все разошлись, оставив меня одного у ложа деда, я разжал кулак правой руки. На ладони уже затянулись тонкие порезы и подсохли размазанные капли крови. Надеюсь, никто не заметил небольшие пятна на лезвии Иллинира.

Три горьких вывода следовали из этого.

Первый: Дорант хотел меня убить, когда предлагал испытание. Теперь я уверен, что клинку сначала давали попробовать каплю крови младенца Энеарелли, чтобы потом "хранитель династии" опознал ее на расстоянии. Потому я и порезал ладонь острием — на всякий случай, лишним не будет.

Второй: дед и потом, уже умирая, не верил, что меч признает меня, и специально смешал нашу кровь, чтобы Иллинир почуял его след в моей. Тоже на всякий случай. А значит, Дорант действительно боялся оставить древние земли и замок совсем без наследника. Лучше уж чужак-нелюдь, чем родной сын-безумец. Лучше ли?

Третий: теперь никто никогда не узнает истины. Настоящий я наследник княжеской короны, или нет? Имею ли я кровное право на имя? Самое мучительное: я и сам уже не узнаю. "А какая тебе разница, Райтэ? Ты отказался от короны императора, зато весь испереживался из-за права на какой-то там княжеский венец!"

Заткнулся бы этот чертов внутренний голос, и без него тошно. Я сам не знал, почему венец князя Энеарелли перевешивает в моих глазах все короны царей Подлунного мира.

И почему имя меча, хранителя династии князей Энеарелли, так похоже на имя Лунной королевы Иллиры?

Создавший меня жрец и император Ионт говорил в ночь своей смерти, что дарэйли рождаются взрослыми. Это неправда, хотя мы с братом действительно отличались от прочих детей, и прислуга называла нас, принцев, маленькими старичками за то, что мы никогда не смеялись и мыслили не как другие дети.

Ринхорт объяснял мне, что, если люди взрослеют с течением лет и бед, то дарэйли — рывками, внезапно, с каждой новой ступенью инициации, но это не взросление в человеческом понимании, а развертывание и осознание силы нашей сущности.

Это тоже ко мне не относится. Силу я чувствовал, но не осознавал. Хрен ее знает, какая она. Прет непонятное, как туманная тряпка за спиной.

Я повзрослел в те минуты, пока спускался с холма отряд врагов, и происходило то, что потом еще долго укладывалось в сознании.

Гончаров и их дарэйли было около полусотни, и моих вассалов не почуял среди них даже Ксантис.

Маленькая истина открылась мне слишком поздно: гору не одолеть, насыпав на нее горсть песка. Сколько бы ни пришло ко мне свободных дарэйли, мы всегда будем горстью песчинок, а Сферикал способен стать монолитом, и сейчас этот монолит скатывался с холма, чтобы погрести под собой все живое.

Они длились неестественно долго, эти минуты, словно у жрецов был тот, кого быть не могло — дарэйли времени, растянувший мгновение до вечности, до сотни вечностей, по одной на движение рук, доставших мечи, на перестук копыт, на вздох, на взгляд.

Я повзрослел, когда увидел, как умирают дарэйли.

Но все по порядку.

Мы задействовали только лучников, рассредоточив их по местности, хотя их оружие бесполезно против дарэйли и Гончаров. Но они могли, если повезет, выбить лошадей и ненадолго остановить нападавших, а там появится возможность изменить направление их атаки.

Анабель прикрыла людей иллюзией так искусно, что их невозможно было отличить от деревьев за пару шагов. Рощица, правда, выглядела неуместной посреди взрыхленного поля недавней схватки. Расчет был на то, что враги не дойдут до князя.

Люди Ольхана сразу скрутили Верховного, едва дозор сообщил о приближении Гончаров. Он не сопротивлялся. Сказал только, что, если его убьют, то Мариэт уже не сможет никому помочь. И еще сказал, что не звал помощь Сферикала. Этой лжи никто не поверил.

Я и остальные дарэйли, кроме Анабель, оставшейся с людьми, вскочили на лошадей, и мы, рассыпаясь веером, понеслись навстречу жрецам, но правее, чтобы оставить между нами разлившееся в низине озеро: надо было хотя бы немного увести битву в сторону от умиравшего князя.

Расчет был на то, что дарэйли Сьента чувствуют хозяина и ведут Гончаров именно к нему. Я не ошибся: жрецы действительно свернули к нам: связанного пленника нес Граднир.

Мы спешились и хлестнули коней. Анабель прощальным подарком сотворила в их седлах иллюзию всадников. А мы затаились в кустах и ждали. Ксантис защищал наше присутствие от чутья других земляных дарэйли, но никто не надеялся на длительное укрытие.

Наблюдая за мчавшейся к озеру лентой врагов, я недоумевал, почему Гончары не наносят упреждающий удар. С их мощью они должны были снести нас одним щелчком, хотя бы попытаться. Но их дарэйли даже не выпустили крылья силы!

Я находил единственное объяснение промедлению: из-за Верховного. Не хотели случайно его зацепить.

Вперед вырвались какой-то рыжеволосый жрец и десяток дарэйли. Двух я узнал: это были Арр и Парк, рабы Сьента. Они скакали над водой, словно под копытами лошадей была твердая земля, и это меня слегка раздосадовало: наш план поймать их в ледяную ловушку, когда они поплывут через озеро, провалился. Смешно было надеяться.