Весной все ожило. Проснулись дикие звери. Лес будто глубоко вдохнул, потом выдохнул и сказал: «Как хорошо!». С ним нельзя было спорить. И хотелось радоваться вместе с птицами, вернувшимися в свои гнезда. Черная земля обросла зеленой травой. Солнце пригревало теплее. Шумели реки и ручьи… Ну и некоторые люди оказывались на редкость голосистыми.

— Элишка! Элишка! — звали, окликали, да никак не получали отзыва в ответ.

А маленькие ножки бежали по высокой траве. Белое платьице развивалось от легкого дуновения ветерка. Ножки бежали к маме.

Выскочив на край тропинки, маленькая светловолосая девчушка с копной кудряшек на голове, хихикнула, разглядев, где именно от нее прячется мама и побежала прямиком к ней. Остановилась только, когда поймала мамины ноги, крепко обхватила ручками и задрала голову, задорно улыбаясь. Мама погладила ее по головке, подмигнув.

— Не уходи далеко! — пожурила она. — Вот, знакомься, этот дядя…

Элишка посмотрела на указанного дядю, которого сразу не заметила, и испугалась. Был он черен, как кот Черныш у бабушки во дворе, хмур и почему-то пернат.

— Да не прячься, глупенькая! — рассмеялась мама, которую дядя совсем не пугал. Она отцепила маленькие пальчики от своей юбки и присела рядышком, объясняя. — Это мамин друг. Его зовут Квад. Не бойся его. Он только с виду суров, а на самом деле очень добрый. Ну, посмотри, какие у него перышки. Правда красивые?

Мама протянула руку и ухватила край пернатого плаща мужчины, предложив и дочери его потрогать. Перышки, были мягкими и очень красивыми. Они переливались на свету голубыми и зелеными цветами. Элишка даже залюбовалась. Погладила маленькой ручкой по плащу.

— Его зовут Квад. — Сказала мама.

Девочка подняла голову, чтобы рассмотреть дяденьку с таким странным именем. Его бледность пугала ее, а черные глаза внушали ужас. Элишка боялась темноты и ночи. А этот дядя, будто вобрал в себя всю ночь разом, проглотил ее и теперь она пробивалась из него наружу, чтобы пугать. Девочка попятилась.

— Странно. — Пожала плечами ее мама. — По идее, ты должен притягивать детей. Они должны тебя любить. А она боится…

— Твоя дочь странная! — выдал не слишком разговорчивый мужчина, и девочке стало обидно.

— Это ты не приветливый! Поздоровайся с ней. Поговори! — подталкивала женщина.

Произносить «Не хочу!» было слишком поздно. Лиина усадила девочку едва ли не на руки владарю птиц. И Элишка почувствовала, что просто таки холодеет. Она задрожала. Маме пришлось срочно отобрать ее, и согревать, прижимая к себе.

— Но, но! Не бойся. — Приговаривала она, когда дочь приготовилась пуститься в истерику, и тут же не забыла упрекнуть мужчину. — Я начинаю понимать, почему в Ирие так давно не появляются птенцы… От одного твоего взгляда яйца тухнут…

Владарь не признался бы никому, но ему тоже стало обидно. И Элишка это заметила — всего на долю секунды его левый глаз сузился. Плечи слегка расправились, будто он собирался вступить в спор. Так всегда вела себя мама, когда спорила с бабушкой Радой. Но, видимо дядя ссориться не любил, он промолчал, не став возмущаться.

А мама хитро улыбнулась, подмигнула Элишке и вдруг вырвало одного перо из красивого черного плаща мужчины.

— Держи, — дала его дочери она.

Рассмотрев перышко, Элишка собрала всю отвагу в кулачок, чтобы сказать, глядя дяде в лицо:

— Спасибо!

— Ну, а ты что должен ответить? — толкнула его локтем женщина.

Взгляд черных очей с укоризной искоса направился к маме Элишки.

— От тебя не убудет, если ты это скажешь. Давай. Попробуй! Язык то не отсохнет!

— Ты итак царя птиц уже, как курицу ощипала. Так еще и слов от него каких-то требуешь! Уши отсохнут, если он заговорит! — с ветки на землю спикировал огромный, как Элишке показалось, сокол. Он важно прошелся от мужчины в черном, обошел маму, видимо, не решая, куда ее клюнуть.

Когда мама попробовал опустить Элишку на землю, девочка сопротивлялась. Непривычно большая хищная птица не вызывала у нее никакого доверия. Потому ручки ребенка цепко впивались в волосы, шею и плечи мамы.

— Что ж ты у меня трусиха такая! — ворчала женщина. — Этот сокол — хороший! Подтвердите, Борис Васильевич!

— Я — очень хороший! Я люблю детей… в собственном соку, с приправами, под картошечку! — подтвердила птица, девочка раскрыла рот. И какая-то минута возникшей тишины оборвалась самозабвенным плачем и воем.

— Зачем? Борис Васильевич! — перекрикивала плач дочери мама. — И с каких пор вы детьми питаетесь? У вас новый рацион в связи с тем, что червяки и рыба из Ирия тоже сбежали? Дайте-ка угадаю почему! Один их запугал своими взглядами, другой — дурацкими шутками?

— Извини. Плохо получилось. — Развел крыльями сокол.

— У вас получилось, а я теперь ее успокоить не смогу. — Ругала птицу бесстрашная мама.

«Конечно, чего ей бояться! — думала Элишка. — Ее они съесть не хотят!»

Не выдержав детского крика владарь взмахнул крыльями и взмыл в небо, оставив после себя еще много черных перьев, красиво кружащих к земле.

— Не выносит он такого. — Заключил сокол.

Девочка замолчала, наблюдая за причудливым танцем перьев, и поймала еще пару перышек.

— Странно, что существо, собирающее в основном чистые детские души, самих детей на дух не переваривает! — вздохнула мама, и посмотрела на свое чадо, задумчиво поглаживающее длинные черные перья. — Что, одарил тебя владарь? Храни их.

Элишка светло улыбнулась, и прижала подарки к груди. Сокол тоже улетел, а мама с дочкой поторопились в деревню, к бабушке, тетям и дядям, которые уже заждались их за большим семейным столом. Любава, кряхтя, накрывала на стол, и смеясь рассказывала, как они с Алешкой садили картошку.

— В твоем то положении? — хмыкнула Лиина, бросив короткий взгляд на весьма крупный живот женщины, где пряталось, на вскидку, детишек трое.

— Вот и я, присела, и поняла, что сама буду на тех грядках расти. И дети мои там расти будут…

— Ага, по пять на кустике! — расхохоталась Радмила. — Ты учти, труд полезен, но нельзя же себя так загонять.

Кроме женщин в доме никого не было. Алексей с отцом стучали молотами в кузнице, обещая поскорее закончить работу и прийти как раз к трапезе.

— А Сережа где? — уплетая сушки спросила Любава, не обнаружив еще одного члена семьи.

— Они с Варном в лесу. Охотятся. — Не скрывала своей гордости за мужчин Лиина. Стоило ей упомянуть о муже и названном братишке, как они мигом оказались в доме, широко распахнув двери. Повзрослевший мальчонка, потрясая двумя крупными тушками зайцев, похвастался Лиине:

— Это я поймал!

— Молодец! — похвалила его женщина.

— Из него получится отличный охотник. — Признал ее муж, поцеловав Лиину.

— Ну, долго вы нас голодом морить будете??? — весь испачканный, до сих пор в кожаном переднике, кузнец интересовался по какому поводу женщины устроили произвол.

— Ты отмойся сначала, чертеняка! — швырнула в него тряпкой Радмила Меркуловна.

— Кто поможет дедушке умыться? — тонко намекнул Григорий, девочка нехотя сползла с лавки, оставив тетку Любаву, и пошла за полотенцами.

После обеда дети же с удовольствием носились по улице, играя со стайкой щенков дворовой собаки Нюры. С того самого праздника последнего тепла в Гринасках развивалась жизнь: плодились коровы, овцы, собаки. Да и появилось так много карапузов, что женщины и мужчины никак не могли нарадоваться давно позабытому шуму. Так что малышню никто не ругал, если те вдруг совершали какие-то шалости. Правда, бабе Клаве пару раз очень хотелось надавать кому-то по рукам за спутанные нитки и неприличную надпись на заборе. Она решила обождать, пока детвора подрастет и тогда уж припомнить шельмецам.

— Элиша, пошли играть! Латкой будешь! — зазывал Семен, подтягивая великоватые штаниши.

— Не хочу я быть латкой! — отказывалась девчушка, предпочитая сидеть под забором, на бревнышке, поглаживать маленького щенка за ухом и рассматривать красивое черное перышко.