— Да как-то все устроилось само. — Он как бы давал понять, что сейчас находится в таком состоянии, что не может контролировать течение своей жизни. — Мы с родителями давно планировали отправить Эмили к ним на то время, пока ты будешь в Сан-Диего.

Его голос дрогнул и осекся, так съеживается надувная игрушка, когда из нее выпускают воздух.

— Расскажи мне побольше обо мне, — потребовала она.

— Что именно ты хочешь знать?

— Что-нибудь хорошее, — немедленно ответила она.

Он не колебался.

— Хорошо, слушай. Ты живая, решительная, забавная…

— Я забавная?!

— У тебя великолепное чувство юмора.

Она благодарно улыбнулась.

— Ты великий повар, отвратительный собеседник и верный друг.

— Невозможно, чтобы все это было правдой. Это слишком идеальный портрет.

— Ты не смогла бы правильно взять самую простую ноту, даже если бы от этого зависела твоя жизнь, — продолжал он, смеясь, — но ты очень любишьпеть.

— Это самая большая моя вина?

— Когда ты в гневе, ты превращаешься в Дьявольскую Деву с Марса.

— У меня есть характер?

Он застенчиво улыбнулся.

— Ты всегда играла на недомолвках. Да, — согласился он после паузы, — у тебя есть характер.

Она переварила эти сведения, затем продолжила допрос.

— Какой мой любимый цвет? Мое любимое блюдо?

— Голубой, — ответил он без запинки. — Из еды — что-нибудь итальянское.

— Сделала ли я карьеру? Ты сказал, что я несколько лет работала в издательстве.

Вопросы теперь следовали в быстром темпе, упрямо наступая на пятки друг другу.

— Ты перестала работать полный день, когда родилась Эмили. Мне удалось убедить тебя работать на меня несколько дней в неделю, после того как Эмили пошла в школу.

— Я работаю у тебя?

— По вторникам и четвергам. Отвечаешь на звонки, разбираешь корреспонденцию, иногда приводишь в порядок бумаги.

— Как это ответственно!

Он уловил в ее голосе невольный сарказм и поспешил объясниться, за что она была ему благодарна.

— Собственно, ты согласилась на эту работу, чтобы мы могли чаще быть вместе. У меня очень большая практика, и я не всегда могу распоряжаться своим временем. Мы не хотели терять нашу тесную связь, которая всегда была между нами. Таким образом вторники и четверги мы всегда проводили вместе. Все другие дни я был в операционной.

— Это слишком напоминает мне идеальный роман.

— Ну, на свете нет ничего идеального. — Он выдержал паузу. — Бывали у нас и споры, так же, как у всех, но все же я думаю, и ты бы со мной согласилась, что в наших отношениях было что-то особенно прелестное.

Ей страстно захотелось ему поверить.

— Где мы живем? На Бикон-Хилл?

Он улыбнулся.

— Нет, мы решили, что город — это не то место, где можно нормально растить детей. У нас очень милый дом в Ньютоне.

Она вспомнила, что Ньютон — это благополучный и престижный пригород Бостона; двадцать минут езды по шоссе.

— Ты бы хотела туда поехать?

— Сейчас?

Он ласково коснулся ее руки. Она почувствовала, как по ее коже пробежал электрический ток.

— Верь мне, Джейн, — нежно проговорил он. — Я люблю тебя.

Она вгляделась в его доброе лицо. В глазах у него отражались неподдельная любовь и ответственность за нее. Джейн готова была сказать в ответ, что тоже любит его, но потом подумала, что не может любить человека, которого не знает. Поэтому она просто прикоснулась к его губам, чувствуя, что он целует кончики ее пальцев.

— Я верю тебе, — сказала она.

— Эти пробки на дорогах просто невыносимы. — Он сказал это таким извиняющимся тоном, будто был виноват в том, что по скоростному шоссе номер девять они тащились черепашьим темпом, стрелка спидометра намертво застыла на цифре 20 миль в час.

— Может, впереди случилась авария? — спросила Джейн с видом знатока, на ее лице отразилось беспокойство, скрывающее ее истинные чувства и желания. В глубине души она сейчас была рада любому обстоятельству, которое удлиняло ее путь домой. Она поймала на себе его странный взгляд.

— Что? — спросила она, испугавшись, сама не зная чего.

— Ничего, — быстро ответил он.

— Нет, что-то случилось, я же вижу по твоим глазам.

Он выдержал паузу, сделав вид, что поглощен происходящим на дороге.

— Просто я подумал, что в прежние времена, — он взвешивал каждое слово, — ты бы потянулась к рулю и начала сигналить.

— Я тянулась к рулю и сигналила, когда ты вел машину? — В ее тоне проскользнуло недоверие.

— Раньше ты поступала именно так.

— Я настолько нетерпелива?

— Ты всегда стремилась попасть туда, куда ты ехала, как можно быстрее. Уличное движение всегда приводило тебя в бешенство, просто-таки сводило с ума, — продолжал он, говоря о ней в прошедшем времени, словно она давно умерла.

— А почему я всегда так спешила?

— Уж такая ты есть, — просто ответил он, возвращаясь в настоящее.

— Расскажи мне о себе, — попросила она.

— Что бы ты хотела узнать?

— Все.

Пока он размышлял, с чего начать, она изучала его лицо. Когда Майкл улыбался, уголки рта приподнимались кверху, что очень ему шло. В профиль его искривленный нос выделялся еще заметнее, лоб был полностью скрыт волосами, которые спадали ему на глаза, создавая впечатление небрежного беспорядка. Но, несмотря на это, доктору Уиттекеру удавалось сохранять вид властного достоинства, которое, она догадывалась об этом, позволяло ему завоевывать уважение окружающих вне зависимости от того, как он был одет и как выглядел. Это искусство, которым владеют единицы; но ему это удавалось без труда. Его способность, вероятно, была врожденной.

— Ну, слушай, — начал он, откинувшись на черную кожаную спинку переднего сиденья своего черного «БМВ». — Я родился и воспитывался в Вестоне, это в десяти минутах езды от того места, где мы сейчас живем. У меня было счастливое детство, — добавил он, смеясь. — Это то, что ты хотела услышать?

— Да, это именно то. Ты был единственным ребенком?

— У меня был брат.

— Был?

— Он умер, когда я учился в школе. Но, — продолжал он, предупредив ее дальнейшие вопросы, — я никогда его толком не знал. Он был на четыре года старше меня и родился со множеством врожденных пороков и дефектов. С самого рождения он жил в специнтернате.

— Мне очень жаль. — И ей действительно было его жаль.

— Это случилось много лет назад. — Он пожал плечами. — Как я сказал, он никогда не был частью моей жизни. К тому времени, когда я подрос, родители привыкли к его отсутствию, так что я жил, не зная ни в чем отказа. Знаешь, такое классическое клише — единственный ребенок в семье, который получает все.

— Включая всю ответственность за своих стареющих родителей.

Он взглянул на нее со смешанным чувством и удивления и уважения.

— Это убеждает меня в том, что в некоторых отношениях ты не изменилась.

— То есть?

— Ты сейчас сказала то, что без всякого сомнения сказала бы прежняя Джейн.

— Прежняя Джейн, — повторила она и рассмеялась тем нервным смехом, на который никогда не знаешь, как реагировать. — Расскажи мне о своих родителях, — потребовала она.

— Мой отец был блестящим ученым. — Теперь наступила его очередь смеяться. — Интересно, бывают ли на свете другие их разновидности? Теперь он на пенсии, но, когда я был маленьким, он целиком отдавался работе. Папа не часто баловал нас своим присутствием, поэтому маме приходилось компенсировать его отсутствие… — Казалось, что на некоторое время он погрузился в образы прошлого и порядком в них заблудился. — Отец говаривал, что если матери дать волю, то она будет кормить меня грудью до пятилетнего возраста.

— Надеюсь, она этого не делала?

— Я не помню. Но зато я помню, что учился уже во втором классе, а мы все еще вместе принимали душ. — Он улыбнулся при этом воспоминании, как Чеширский кот: — Вот этоя хорошо помню.

— Вероятно, она хотела как можно дольше видеть в тебе ребенка, — сказала Джейн, размышляя вслух. — Может быть, это произошло из-за твоего брата.