Джон последовал примеру священника. Мысли его были заняты настойчивыми вопросами Херити. «Ты не вспоминаешь о прошлом». Этот человек внимательно следил за ним. Джон начал вспоминать их разговоры, которые они вели в пути. Ничего случайного не исходило от Херити. Джон запоздало понял, что этот человек был тренированным специалистом по допросам, получающим ответы из реакции, которую он видел, так же, как и из слов, которые он слышал. «Он изучал законы». Грубые манеры, деревенский акцент – все это часть искусной позы. Херити копал глубоко. Джон заснул, думая о том, что же он мог выдать этому наблюдательному человеку.

Много позже Джон проснулся, думая, что слышал странный звук. Он схватил автомат, лежавший на полу рядом с рюкзаком, почувствовав холод металла. Джон сделал глубокий вдох, почувствовав близкий запах человека в замкнутом пространстве – аромат человеческого пота из-за долгих переходов и усталости, сваливавшей в сон, как только предоставлялась возможность. Он сел в темноте и положил автомат на колени.

Дыхание рядом. Сопение.

Огонь в камине уже погас.

Комната казалась темной камерой, в которой вдруг резко выделился скребущий звук. Вспыхнула спичка, и Джон увидел лицо Херити менее чем в метре от себя.

– Ты проснулся, – сказал Херити. Спичка потухла. – Ты можешь караулить внутри, Джон, если хочешь. На расстоянии мили нет никаких признаков погони.

Джон встал. За окном светили звезды.

– Прохладно, – прошептал Херити.

Джон услышал, как он растянулся на полу, мелкие движения человека, пытающегося найти удобное положение. Дыхание Херити стало глубоким, медленным и ровным.

Джон чувствовал холодную тяжесть автомата в руках. Почему Херити дал ему это опасное оружие?

Оно могло бы убить три спящие фигуры в считанные секунды.

Джон подошел к окну и пристально всмотрелся в звездную ночь – бледное серебро зимнего луга на темном фоне деревьев. Он стоял, изредка переступая с ноги на ногу, и думал об этом странном человеке, Джозефе Херити.

«Ложь и мошенничество».

Херити был идеалистом, но уже перестал им быть. Вопрос отца Майкла продолжал звучать в сознании Джона: «Что изменило тебя, Джозеф?» Изменило… Изменило…

Джон Рой О'Нейл изменился. Что привело к этому, понятно и так.

Обстоятельства.

Со временем небо на востоке просветлело и красно-оранжевое солнце показалось над вершинами деревьев. На мгновение это напомнило японские мотивы восходящего солнца, с просвечивающими сквозь туман бледными лучами. Из рощицы деревьев по ту сторону луга доносилось птичье пение. Солнечные лучи осветили местность, и появилась незаметная прежде дорожка смятой травы, бегущая через заросший луг.

Сзади послышался голос Херити.

– Колокола церкви больше никогда не разбудят нас.

Отец Майкл кашлянул и проговорил с волнением:

– Колокола снова зазвонят, Джозеф.

– Только для того, чтобы посылать сигналы тревоги над городами и деревнями. Ваша церковь мертва, отец. Мертва, как и все женщины.

По узким тропинкам и заброшенным дорогам, через болота и сырые, поросшие деревьями склоны, покоряя и огибая вершины, с ночевками на открытой местности или в полуразрушенных домах Херити вел свой отряд к Дублину. Восемнадцать дней шли они до подножия Уиклоу, еще девять дней кружили в поисках дороги с северо-востока, где их не ждали. За время пути им не встретилась ни одна живая душа.

Для Джона путешествие превратилось в непрестанный, тщательно продуманный поединок с Херити. Любой, самый безобидный разговор мог оказаться опасным. Однажды в полдень они проходили мимо покосившейся таблички с единственной надписью: «Гарретстаун». Было холодно. Влажный ветер хлестал по склонам гор, и Джону ужасно захотелось надеть что-нибудь более теплое, чем свитер.

– Некоторые вещи на этой земле происходят без всякой причины, – внезапно сказал Херити, искоса поглядывая на Джона. Лысая голова Джона выглядела странно на фоне сильно отросших усов и бород спорщиков.

– Какие вещи? – спросил Джон.

– Например, резня собак в Килдэр Хант. Это подло – обрекать бессловесных тварей на страдания, вызванные безответственными людьми.

Сзади послышался голос отца Майкла:

– Килдэр Хант – это чисто английское явление.

– Я был там, – сказал Херити. – Возможно, вы и правы, отец. Но это была провокация – толпа Ханта не понимала, как легко дьявол может завладеть душами окружающих.

Джон кивнул, воспользовавшись возможностью послать укол Херити.

– Так же, как кто-то спровоцировал О'Нейла?

Херити не попался на эту удочку и некоторое время шел молча. Отец Майкл приблизился, когда они вышли на узкую дорогу с открытым грунтом. Было слышно, как мальчик позади идет-по их следам.

– Я подумал о том же! – сказал отец Майкл. Он с удивлением посмотрел на Джона. – Глупость людей находится за пределами моего понимания.

– Что-то вроде желания возобновить конное шоу в Дублине? – спросил Херити, и голос его «был полон лукавства. Он посмотрел на Джона, и тот оказался меж двух огней: идущие рядом мужчины буквально сверлили его взглядом.

– Это была попытка вернуть добрые начинания, – подал реплику отец Майкл, но внимание его все еще было приковано к Джону.

– Обычное дело! – сказал Херити, глядя поверх голов. – Будто ничего позорного там и не было. Расскажи об этом, отец. Ты был там.

Они прошли в полном молчании примерно пятьдесят шагов, пока отец Майкл ответил. В этот момент он больше не смотрел на Джона, а уставился На землю под ногами.

– Шел мелкий дождь, – сказал отец Майкл. – Мы пришли туда, когда толпа уже разошлась. Только некоторые остались, и я видел, как они уходили. Кто-то нес обувь, кто-то – одежду. Я запомнил мужчину, у которого на одной руке висело прекрасное пальто, а на другой – окровавленные брюки для верховой езды. При этом он странно усмехался.

Голос отца Майкла был низким и каким-то далеким, будто он пытался пересказать что-то, виденное им в далекой стране, диковину из жизни языческих народов, а не событие, произошедшее в цивилизованной Ирландии.

Дорога теперь шла под уклон, и четверка путников увидала внизу мост. Мутный поток воды прокладывал себе путь через камыш, растущий под ним.

– Повсюду на земле были тела, – продолжал отец Майкл. – Люди… мертвые лошади… засохшая кровь. Негде даже помолиться, они все кресты переплавили в металл. Не осталось ни одного кольца. Чтобы снять украшения, отрезали пальцы. Я стоял на коленях в грязи и плакал.

– Но кто сделал все это? – спросил Джон.

– Толпа, – ответил Херити.

Джон завороженно смотрел на отца Майкла. Он представил себе священника, созерцающего мертвые тела участников и зрителей конного шоу. Простые слова отца Майкла рисовали страшные картины в его мозгу.

– Они даже сняли почти всю обувь и чулки, – говорил священник. – Обувь и чулки… Зачем они это сделали?

Видение голых ног, вытянувшихся в грязном месиве, как последний жест утерянной человечности, странно взволновало Джона. Он почувствовал, что очень растроган, и не только монотонным рассказом отца Майкла о дикой жестокости. «Что-то еще, кроме жизни, ушло из Ирландии вместе с этими мертвыми», – подумалось Джону. Он даже почувствовал, что О'Нейл-Внутри уже не ликует. Да, интерес – завораживающий интерес, но нет особенной радости. Пожалуй, это было удовлетворение, то, что чувствовал О'Нейл-Внутри, нечто вроде довольства.

Джон понял, что существует огромная и весьма существенная разница между счастьем и удовлетворением. О'Нейл-Внутри мог быть удовлетворен тем, что было сделано, даже если это не принесло ему счастья.

– Что ты чувствуешь теперь, Джон? – спросил Херити.