Габриэль склонила голову набок.

– Вы уверены? – спросила она.

Старик доктор положил сцепленные пальцы на стол из красного дерева, стоявший между ним и посетительницей.

– Абсолютно. Ошибки быть не может.

Уголки губ Габриэль приподнялись в улыбке.

– Спасибо, доктор, – сказала она, поднимаясь.

Вид у врача был озабоченный.

– Что собираетесь делать? – прямо спросил он.

Габриэль заулыбалась еще шире.

– Ничего. Ровным счетом ничего. – Она весело, чуть хрипловато рассмеялась и, выйдя из кабинета, спустилась по узкой винтовой лестнице, ведущей на улицу.

Она назначила Гэвину встречу в кафе на углу улиц Мартирс и Ле-Так, и теперь, чтобы не опоздать, ей пришлось прибавить шагу. Гэвин уже дожидается ее за столиком, Габриэль радостно подпрыгнула. Перед Гэвином на клетчатой скатерти стояла чашка кофе и лежала газета.

– Гэвин! – крикнула Габриэль, бегом бросаясь к нему. – Гэвин!

Он повернул голову и тут же вскочил, приветливо улыбаясь.

– У меня потрясающие новости! – оживленно заговорил он, заключая Габриэль в объятия и крепко прижимая ее к себе.

– Подожди, cheri! Я тоже хочу сообщить тебе нечто невероятное.

– Сначала дамы, – галантно произнес Гэвин, нехотя отпуская Габриэль, и, придвинув ей плетеное кресло, усадил за столик.

Габриэль дождалась, пока Гэвин устроится рядом, и взяла его руки в свои. Ее глаза сияли.

– Может быть, ты все-таки расскажешь первым?

Гэвин рассмеялся и поцеловал ее в кончик носа.

– Моя новость подождет, – ответил он, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы сдержаться, и чувствуя, как при мысли о бесчисленных делах и заботах, которые ему предстоят, у него идет кругом голова. – Что ты хотела мне сказать?

Габриэль подалась вперед, крепко поцеловала его в губы, потом отодвинулась и негромко произнесла:

– У меня будет ребенок, cheri. Ну разве это не самая прекрасная новость, какую ты только мог себе представить?

На обратном пути в Сан-Франциско Эббре досталось место у иллюминатора. Она сидела, задумчиво глядя в сверкающую голубую дымку Тихого океана. Свидание с Льюисом прошло замечательно. Воспоминания о том, как они занимались любовью, до сих пор волновали ее, и Эббра знала, что они будут согревать ее долгие месяцы разлуки. И все же...

На лбу Эббры залегла крохотная складка, в глазах с длинными ресницами поселилось уныние. Она прекрасно понимала, что ее беспокоит, знала также и то, что больше не может делать вид, будто не замечает этого. Ее муж оказался совершенно чужим человеком. Мужчина, утверждавший, что во время боевых действий у него вскипает кровь, даже отдаленно не напоминал Эббре того Льюиса, которого она знала. И все же она любила этого незнакомца, с которым навсегда связала свою жизнь.

Ожили динамики, и командир экипажа сообщил, что самолет приближается к калифорнийскому побережью и вскоре произведет посадку в международном аэропорту Сан-Франциско. Эббра застегнула ремень. Она понимала, что простых ответов не существует. Они женаты, любят друг друга, но им еще не довелось пожить нормальной супружеской жизнью. Когда это время наступит, им придется научиться понимать друг друга. Мысль об этом принесла Эббре облегчение. Ее лоб разгладился, а уголки губ приподнялись в легкой улыбке. Менее чем через полгода они вновь будут вместе, и тогда начнется настоящая семейная жизнь.

– Я люблю тебя, Льюис, – прошептала она. В ту же секунду звук двигателей изменился и самолет начал снижение. – Ты только вернись ко мне живым и здоровым, а все остальное не имеет значения.

Оказавшись в зале прилета, она сразу заметила высокую, мощную фигуру Скотта. Глаза Эббры засияли, улыбка стала шире, и она торопливо зашагала к нему. Белая льняная юбка колыхалась над коленями ее невероятно длинных загорелых ног.

У Скотта перехватило дыхание. После расставания с Эбброй он твердо сказал себе, что не поедет из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско, чтобы встретить ее в аэропорту по возвращении с Гавайских островов, однако все его усилия были напрасны. Он сопротивлялся до самого последнего момента, уговаривая себя проявить силу воли, но добился лишь того, что потом был вынужден сломя голову мчаться по автостраде и молиться, чтобы его не остановил бдительный патруль.

– Рад, что ты вернулась домой, – сказал он, стараясь не выдать охвативших его чувств, и, взяв багаж Эббры, по-братски прикоснулся губами к ее виску.

– Я могла бы сказать, что по-настоящему рада возвращению, только если бы Льюис приехал со мной, – ответила она, посылая Скотту улыбку, от которой тот едва не потерял самообладание.

Он заработал локтями, протискиваясь к выходу сквозь толпу обступивших их репортеров. Господи, все оказалось куда хуже, чем он ожидал. Скотт знал: ему будет нелегко вновь встретиться с Эбброй, после того как признался себе, что испытывает к ней далеко не родственные чувства, а самую настоящую страсть, но даже не догадывался, что это может оказаться почти невыносимо. Он полагал, что сумеет общаться с Эбброй как ни в чем не бывало, что она не заметит перемен в его отношении к ней. Но его надежды не оправдались. Ему нестерпимо хотелось швырнуть сумки на пол, обнять Эббру и изо всех сил прижать к себе. На лбу выступила испарина. Черт возьми, это будет потруднее, чем пробежать двадцать пять ярдов и приземлить мяч в зачетном поле противника, когда осталось играть от силы десять секунд.

– Как Льюис? – спросил он, стараясь отвлечься от обуревавших его чувств.

– У него все хорошо, – ответила Эббра, и, несмотря на легкость, с которой были произнесены эти слова, в ее голосе прозвучала такая любовь, что мускулы плеч и рук Скотта превратились в тугие узлы.

– Это замечательно, – сказал Скотт. Они вышли из здания аэропорта на залитую ярким солнцем площадь. – Чем же он там занимается?

В этот миг они приближались к его машине, и прошло несколько секунд, прежде чем Скотт понял, что его вопрос поставил Эббру в тупик.

– Он... э-э-э... служит в группе военных советников из пяти человек, – заговорила она наконец таким неуверенным голосом, что Скотт повернулся к ней и с недоумением приподнял брови. На щеках Эббры проступил легкий румянец; не выдержав взгляда Скотта, она шагнула к машине. – Льюис по-прежнему находится на полуострове Камау, – продолжала она, открывая дверцу. – Думаю, он останется там до окончания срока службы.

– Да, – отозвался Скотт, гадая, в чем причина ее смущения. – Да, конечно. – Он уселся рядом с Эбброй и сунул ключ в замок зажигания. – Хотя, поскольку второе полугодие служат добровольно, его могли бы перевести в более спокойное место. В Сайгон, к примеру, – добавил Скотт, выводя машину с привокзальной площади и сворачивая на шоссе.

Эббра бросила на него озадаченный взгляд.

– Что значит «добровольно»?

– Как правило, срок обязательной службы во Вьетнаме ограничен шестью месяцами. Вероятно, Льюис подал рапорт о продлении службы еще на полгода. Если бы он сам не захотел, его бы там не оставили. – Скотт посмотрел на Эббру, уже собираясь добавить, что это очень характерно для Льюиса – создавать себе трудности, но тут увидел выражение ее лица. Руки Скотта скользнули по рулевому колесу, машину занесло вбок, и он ошеломленно воскликнул: – Неужели ты этого не знала, Эббра?! Льюис должен был тебе сказать. Черт возьми, я был уверен, что это известно всем и каждому – боевые офицеры служат шесть месяцев!

– Нет... – Слова замерли на губах Эббры, по лицу разлилась смертельная бледность. – Я не знала... даже не догадывалась... – Поймав озадаченный взгляд Скотта, она выдавила улыбку. – Льюис – военный советник. Может, он не входит в категорию боевых офицеров. Ну а если я ошибаюсь, то значит, ты прав. Он никогда не откажется пробежать лишнюю милю.

Ее глаза подозрительно заблестели, голос задрожал, и на какое-то мгновение Скотт испугался, что она вот-вот заплачет.