Дверь на пустой лестничной площадке оказалась закрыта. Эббра небрежно постучала, распахнула ее и с широкой улыбкой весело воскликнула:

– Привет, Джерри! Сюрприз!

Судя по виду Джерри, он ничуть не обрадовался, только изумился до глубины души. Он валялся голышом на грязных скомканных простынях. Рядом с ним лежала обнаженная девушка. При виде Эббры она удивленно приподняла брови. Второй молодой человек, потный юнец, видимо их общий друг, тоже был обнажен.

Марихуану курила девица. Джерри нюхал кокаин. До сих пор Эббре не доводилось видеть «снежок», но она сразу поняла, что это такое.

Эббра на мгновение застыла, слишком ошеломленная, чтобы как-то отреагировать. Радостного возбуждения и предвкушения словно не бывало. В жизни был период, когда подобная сцена лишь повеселила бы ее, но только не теперь. Вид испачканного спермой белья, переплетенных, покрытых испариной тел вызвал у нее тошноту. Эббра не хотела оставаться здесь ни на секунду. Она не желала иметь ничего общего с этими людьми.

Она мгновенно повернулась и спустилась по лестнице, не обращая внимания на крики и смех, которые неслись ей вслед.

Когда она добралась до своего «олдсмобила», по ее щекам текли слезы. Она плакала не потому, что больше не увидит Джерри. Это были слезы стыда за собственную глупость. Как получилось, что она не смогла разглядеть в Джерри то, что так отчетливо увидела ее мать?

Эббра воткнула ключ в замок зажигания и запустила мотор. Ей не хотелось ехать домой. По крайней мере сейчас.

Она проехала на север и, остановив машину в пустынном пригороде, отправилась прогуляться. Ходьба всегда успокаивала ее, успокоила и сейчас. Она была рада тому, что неожиданно нагрянула в Норт-Бич, рада тому, что увидела там. Внезапно она почувствовала себя повзрослевшей, более уверенной в себе.

Наступили сумерки, она уселась в машину и отправилась обратно в Сан-Франциско, радостная, полная нетерпеливого ожидания встречи с Льюисом.

Его автомобиль остановился на подъездной дорожке дома за секунду до Эббры. Она выскочила из машины, опередив Льюиса, и побежала к нему.

– Ох, Льюис! Как я рада вас видеть! – крикнула она, бросаясь в его объятия.

Льюис прижал ее к себе, чувствуя произошедшую в ней перемену.

– Что случилось? – мягко проговорил он и, видимо догадавшись, спросил: – Это из-за Джерри? Вы виделись с Джерри?

Эббра кивнула, подняла лицо и посмотрела ему в глаза, продолжая крепко обнимать его.

– Да, но Джерри больше ничего для меня не значит. И никогда не значил, но я поняла это только сейчас.

– Я получил назначение во Вьетнам, – сообщил Льюис, не отпуская Эббру. – Я уезжаю в конце следующей недели. Вы выйдете за меня замуж до того, как я уеду?

– Да, Льюис! – Она плакала и смеялась одновременно. – Да! Да!

Серена Блит-Темплтон проснулась на рассвете от грохота, производимого, казалось, целой армией людей, вбивавших в землю колышки для огромных шатров. Застонав, она перевернулась и накрыла голову подушкой. Сегодня был самый длинный день в году. Сегодня поместье Бедингхэм готовилось принять «Роллинг Стоунз», «Энималз», дюжину менее популярных групп и одному Богу известно сколько тысяч поклонников.

– О черт, о Господи, – вслух произнесла она. – Не надо было возвращаться домой на ночь глядя. Уж лучше бы я осталась в городе.

Но ей не захотелось торчать в их доме в Челси, и она отправилась в путь по пустынным дорогам, изрядно накачавшись шампанским, накурившись марихуаны. Судьба, как обычно, оказалась благосклонна к ней. Серена не попала в аварию и не угодила в лапы полицейских. Она сама не знала, радоваться этому или огорчаться. Жизнь так скучна, и Серене казалось, что ночь в каталажке добавила бы пикантности ее унылому существованию. И уж конечно, такое событие немало попортило бы крови отцу ей на потеху, а может, даже произвело бы впечатление на Лэнса.

Лэнс, брат-близнец Серены, придерживался крайне левых взглядов. Он бунтовал против аристократии, против собственного отца, против наследственных привилегий, против дорогостоящего образования. Последним объектом его ненависти стали полицейские, хотя Серена в глубине души была уверена, что Лэнс ограничивается проклятиями в адрес патрульных, когда те вежливо просят его убрать свой «астон-мартин» из пешеходной зоны в Чини-Уолке. И все же минувшие два месяца Лэнс продолжал называть всех полисменов и даже сотрудников весьма либеральных местных органов правопорядка не иначе как «фашистскими свиньями».

Стремительным легким шагом Серена приблизилась к окну и раздвинула занавески. Яркая зелень газона, который раскинулся перед особняком и простирался вдаль до холма, переходя в трехмильную вязовую аллею, была почти не видна под платформой, заполненной техниками и постанывавшей под грузом дорогостоящей звукоаппаратуры.

Серена улыбнулась. Невзирая на свое безразличие ко всему и вся, она искренне любила Бедингхэм. Ее семья владела поместьем с шестнадцатого века, когда Мэттью Блит, наемник и авантюрист, в награду за свои сомнительные заслуги получил от Генриха VIII позволение приобрести и заселить земли заброшенного аббатства Бедингхэм в Кембриджшире. Мэттью взялся за дело с небывалой энергией и превратил Бедингхэм в поместье, достойное самого короля.

Серена погладила старинный каменный подоконник. В свое время здесь гостили Тюдоры, Стюарты, Саксен-Кобурги и Эдуард VII, а теперь Бедингхэм готовился принять «Роллинг Стоунз».

– Вы немало повидали, – любовно сказала она увитым плющом кирпичным стенам, – но за четыре века здесь не было ничего подобного!

Послышался стук в дверь. Не дожидаясь разрешения войти, в комнату вбежал брат Серены. Его большие пальцы были засунуты в карманы джинсов, волосы разметались по плечам.

– От этого шума можно оглохнуть, – жизнерадостно заявил он. – Старичок решил открыть ворота в восемь часов, чтобы унять суматоху в деревне. Судя по всему, местные дороги уже давно забиты до отказа. Ночью на окрестных полях стали лагерем сотни людей, приехавших на концерт. Думаю, наши фермеры будут очень недовольны.

Серена пожала плечами, ей не было никакого дела до гнева крестьян, арендовавших земли Бедингхэма.

– В котором часу начнется концерт?

– В десять, но тебя, наверное, больше интересует, когда прибудет Джаггер? – Лэнс шлепнулся лицом вниз на разворошенную постель сестры и подпер ладонями подбородок. – Предполагают, это произойдет в два часа. До тех пор нам придется удовольствоваться простыми смертными.

– Он останется в поместье? – спросила Серена, отворачиваясь от окна и роясь в комоде времен Георга III в поисках джинсов и футболки. – Я имею в виду – останется ли он на прием?

– Его пригласили, и ходят слухи, что он согласился, но мне трудно представить Джагтера на приеме. А тебе? – спросил Лэнс, испытующе глядя на сестру и ухмыляясь. Серена натягивала джинсы под полупрозрачной ночной рубашкой. С тех пор как она вернулась на каникулы из швейцарского колледжа, Серена всеми силами демонстрировала брату, какой сексуальной и раскрепощенной она стала. Лэнса удивляло, что ее эротическая свобода почему-то не распространяется также и на него и она все еще держится с ним с сестринским целомудрием.

Прекрасно зная о его мыслях и причинах, которые их вызвали, Серена вызывающе сняла ночную рубашку через голову, победно обнажив груди, и с нарочитой медлительностью потянулась к футболке, даже не позаботившись повернуться к Лэнсу спиной.

– Почему бы ему не согласиться? – спросила она. – Даже его королевское высочество принял приглашение.

По телу Лэнса пробежала горячая волна, словно от электрического удара. У Серены были маленькие торчащие груди, а соски казались такими бледными, что были почти незаметны. Чтобы придать им должную окраску, их нужно было хорошенько помять. Сама мысль об этом представлялась извращенно-эротичной, и Лэнс удивился тому, что до сих пор не думал об инцесте.