– И что, ты говоришь, случилось с ней в аудитории? Она на мгновение потеряла сознание?

– Не совсем так. Скорее, она на секунду утратила способность ориентироваться в пространстве. Потом призналась, что почувствовала себя так, будто провалилась в лифте на сотню метров.

– Похоже, она страдает эпилепсией. Такое нередко случается после ушибов головы. В результате могут проявиться внутренние структурные аномалии, понижается сопротивляемость эпилепсии и могут возникать слабые припадки. Передай подруге, чтобы она не слишком волновалась, но ей непременно следует в самое ближайшее время показаться своему врачу.

– Но если это был слабый припадок, не может ли случиться так, что эпилепсия вновь проявится с достаточной силой, чтобы повлиять на выбор профессии?

– Если это был эпилептический припадок, вызванный травмой головы, то скорее всего он повторится. Во всем, что касается эпилепсии, нет строгих правил и законов. Ну и разумеется, это ограничивает выбор профессии.

– Она хочет служить в армии, – сказала Эббра, заложив руки за спину и скрестив пальцы.

Отец взял газету и развернул ее.

– Если она подвержена эпилептическим припадкам, ее вряд ли возьмут на работу, требующую безукоризненного здоровья, – подвел он итог. – Посоветуй своей подруге стать школьной учительницей.

В июне в газетах появились сообщения о том, что Вьет-конг едва ли не каждый день сокрушает батальоны южновьетнамской армии. В письмах Льюиса, в его телефонных разговорах с Эбброй все чаще сквозило нетерпеливое желание побыстрее получить приказ о назначении в Сайгон.

Во время одного из таких разговоров, когда Льюис рассказывал о том, что президент Джонсон направляет во Вьетнам все новые войска, и вдруг замолчал на полуслове, Эббра вдруг почувствовала, что его вновь охватил приступ головокружения.

– Льюис? – заговорила она. – Вы хорошо себя чувствуете?

– Да. Минутку...

В его голосе звучала та же растерянность, которую Эббра заметила в зоопарке.

– Льюис... – повторила она отрывистым от волнения голосом. – Льюис! Что с вами?

– Все в порядке. – На мгновение в трубке воцарилось нерешительное молчание, и Эббра поняла, что Льюис говорит неправду. В его голосе она уловила нотку, казавшуюся совершенно невозможной для такого сильного, уверенного в себе мужчины. Нотку страха.

– У вас опять был приступ головокружения, – уверенно заявила она.

– Подождите минуту, Эббра... – Казалось, Льюис с великим трудом собирается с силами. Чуть позже он сказал: – Теперь все в порядке. Просто меня замутило на секунду.

Эббра заговорила, тщательно подбирая слова, чтобы не настроить Льюиса против себя, как в прошлый раз, когда она пыталась обсудить с ним его недомогание:

– Скажите, вы не почувствовали усталости после того, как это случилось с вами в зоопарке?

– Да, – ответил он, и облегчение в его голосе подсказало девушке, что Льюис думает, будто она связывает его секундное головокружение с переутомлением.

Эббра мягко произнесла, разубеждая его в этом:

– Я говорила с папой о том, что случилось. Я расспросила его якобы от имени университетской подруги. Он полагает, что головокружение и мгновенная потеря ориентации могут служить симптомами мягкой формы эпилепсии. Вдобавок все эпилептики после припадков ощущают сонливость.

– Эпилепсия? – В его голосе прозвучало недоверие, уступившее место гневу. – Эпилепсия? Нет, это несерьезно. Не хотите же вы сказать, будто я страдаю эпилепсией! Господи, Эббра! Мне еще не доводилось слышать ничего смешнее! Я чертовски рад, что вы не упомянули при отце мое имя. Если пойдут сплетни, моя карьера будет погублена!

– Только в том случае, если медицинское освидетельствование покажет, что это не пустые догадки.

– Какие еще освидетельствования! Да, я на секунду потерял равновесие. Но это еще не значит, что я валялся на земле, изрыгая пену!

– Это тяжелая форма эпилепсии. Я не утверждаю, что вы страдаете тяжелой формой. Я только хочу сказать, что травма причинила вашему мозгу больший вред, нежели вы полагаете. Порой припадки бывают так слабы, что больной даже не успевает сообразить, что с ним случилось.

– Мне плевать, что они соображают и чего не соображают. У меня не было никаких припадков! Я регулярно прохожу медицинскую комиссию и, к вашему сведению, годен к службе на все сто процентов.

– Вам нужно пройти тщательный медосмотр, – мягко заговорила Эббра, не желая сдаваться. – Тогда у нас не будет сомнений и мы больше не станем об этом вспоминать.

– У меня и сейчас нет никаких сомнений! – отозвался Льюис, явно рассерженный, и бросил трубку.

Эббра была уверена, что Льюис больше не позвонит ей и не захочет с ней встречаться. Мысль об этом ввергла ее в уныние. За последние несколько месяцев Льюис прочно вошел в ее жизнь. Она старалась выбросить его из головы и думать о Джерри. В университете прошел слух, что он возвращается в Сан-Франциско. Как только она встретится с Джерри, сразу перестанет скучать по Льюису. В любом случае он слишком стар для нее. Слишком добропорядочен и старомоден.

Телефон начал названивать три недели спустя, воскресным утром. Первым объявился Джерри. Он без лишних слов сообщил, что уже приехал в город и поселился в своей прежней квартире на Норт-Бич. Сегодня он весь день занят, но если Эббра захочет встретиться с ним завтра, он не возражает.

Минуту спустя позвонил Льюис.

– Вы не ошиблись, – коротко произнес он на удивление ровным голосом. – Я был у врача. У невропатолога. У меня трещина в черепе, и удар по голове понизил сопротивляемость организма к эпилепсии. Моя болезнь называется временной височной эпилепсией – видимо, это то же самое, о чем говорил ваш отец. Она проявляется в виде множества симптомов, в числе которых непродолжительная потеря ориентации, которую я ощущал раз или два, сопровождаемая легким, почти приятным головокружением. Именно так было со мной. Болезнь может прогрессировать и постепенно развиться в настоящую эпилепсию. Но может случиться и так, что я больше не замечу и следа недомогания.

– А как же военная служба? – со страхом спросила Эббра. – Что сказал врач о вашей армейской карьере?

– Он не знает об этом. Мне предстоит немало медицинских тестов, но вряд ли среди них будет сканирование черепа. А без этой процедуры никому и в голову не придет, будто со мной что-то не в порядке. В сущности, у меня нет причин для тревоги. Приступы больше не повторялись, и я сомневаюсь, что они повторятся в будущем.

– Иными словами, вы не намерены поставить военных врачей в известность о заключении невропатолога?

– Нет.

– Но, Льюис...

Бесстрастия в его голосе как не бывало. Теперь Льюис говорил так, словно находился на грани нервного срыва:

– Ради всего святого, Эббра! Одно лишь слово «эпилепсия» в моей медицинской карточке – и мне конец. Я до пенсии буду прикован к «голу. И из-за чего? Из-за того, что порой чувствую себя так, словно прокатился на русских горках? Об этом никто не узнает. Никто! Никогда!

– Хорошо. – Сама не зная почему, Эббра начала всхлипывать. – Мне очень жаль, что так получилось.

– Да. Я знаю. – Он смягчился, и его голос зазвучал невероятно устало. – У меня двухдневный отпуск; есть еще кое-какие новости, я хотел бы сообщить их вам. Увидимся завтра вечером. Сходим в кино.

– Кино – это замечательно.

Эббра положила трубку. Она понимала, что Льюис совершает серьезный проступок, но не осуждала его. Военная служба была целью и смыслом его жизни. Он всегда мечтал быть солдатом. Эббра не могла даже представить его в иной роли.

Льюис приедет сегодня вечером. А тем временем, хотя Джерри и сказал, что будет занят весь день, она предпримет нечто неожиданное. Они не виделись почти шесть месяцев, и Эббра не собиралась ждать еще шесть часов. Она отправится к нему и встретится с ним сейчас же.

Полчаса спустя она припарковала свой «олдсмобил» на улице у его дома. Квартира Джерри помещалась над винной лавкой, и Эббра торопливо поднялась по ступеням, чувствуя, как ее охватывает почти неодолимое возбуждение. Она скучала по Джерри. Он такой талантливый, такой вызывающе нахальный, такой забавный... Эббра уловила приторно-сладкий запах марихуаны, но ей было плевать. Джерри – поэт, а все поэты курят «травку». «Травка» – безобидное зелье, ничуть не опаснее спиртного.