Бобров открыл рассказ с середины. Вчитался. Его брови (ухожены, будто он их причесывает и подщипывает!) поползли вверх. Он с выражением зачитал:

Бобров отложил рукопись, спросил удивленно:

– Это что – новый стиль? Никогда такой бредятины не читал. Забавно…

Сама Женя считала, что ничего забавного в «Шерстяных персиках» нет. Обычное графоманство. Грамотное, но до предела претенциозное – и потому не имеющее отношения ни к реальной жизни, ни к литературе. Но решила в дискуссию не вступать. Лучше отшутиться:

– После второй бутылки и не такое напишешь!

– Да, тут бутылкой не обойдешься, – хмыкнул Миша. – Автор потребляет чего покрепче…

– Абсент? – блеснула осведомленностью Женя.

– Да нет, скорей промедол. Или, как минимум, – травку, – возразил Миша.

Она кивнула:

– Может быть… Но браковать рассказ я не буду. Пусть настоящие писатели разбираются. Ты ведь сказал – «забавно»!

– О, ты прислушалась к моему мнению! – обрадовался Миша.

– Почему нет? – улыбнулась она. – К тому же ты еще явный брак не видел – сплошной мат, всякие «бац-бац», «хрясь», «бумс», «стволом по кумполу», «табуреткой по горбатнику»… Или «зеленый плавный вкус свежей крови»…

– Да ты уже специалист… – протянул Миша. – Но знаешь: хватит литературы, давай ужинать. Ты будешь есть палочками или вилкой?

Женя послушно сбросила «Шерстяные персики» в сумку и вдохнула интригующий запах только что принесенных суши.

– А ты научишь меня есть палочками?

…Ужин тек легко, плавно, вкусно. Жене очень понравилось, что Миша держится просто, но дистанцию тщательно соблюдает, на фамильярность не скатывается.

Она ненавидела все эти нетерпеливые объяснения: «Твои глаза прожигают мне душу» и «Я бы так хотел быть с тобой!».

Никаких «одноразовых мужчин». Только длительные, спокойные отношения: чтобы узнать человека… И проверить, и – поверить ему…

Тем более что ей никто не сможет дать совет: ни мамы рядом, ни отца, ни настоящей – с детства! – подруги… Но все о себе приходится решать – самой…

Бобров держался идеально. Смотрел на нее заинтересованно, почти влюбленно, но всем своим видом показывал: все будет так, как она захочет. И – когда захочет.

И еще Миша умел слушать. Когда он задавал вопрос и Женя принималась отвечать, она чувствовала: ему действительно интересна она – не только как девушка (довольно-таки, скажем скромно, симпатичная), но и как человек – со своей жизнью и со своим внутренним миром.

Было здорово, что можно кому-нибудь рассказать про себя! В «Глобусе» ты вообще не личность – штатная единица. Родных у нее нет… Подружки? Да им лишь бы самим поболтать, похвастаться… Мужики обычно тоже обожают рассказывать – о себе, любимых, о собственной работе (от каждого зависит, как минимум, экономическое благополучие столицы) или о машинах (если послушать, у любого тачка разгоняется до ста километров в час за шесть-семь секунд).

Но Бобров, кажется, не такой. Он смеялся, когда Женя рассказывала ему о съемках рекламы кошачьего корма. Искренне порадовался за нее, когда она похвасталась своей «Серебряной стрелой». Согласился, что Жулебино – райончик хороший, но слишком уж удаленный.

Женя решила, наконец, и сама порасспрашивать Мишу:

– Слу-ушай, а я тебя даже не спросила, где ты работаешь…

– Непростительное легкомыслие, – усмехнулся он.

– Это секрет? – кокетливо улыбнулась она.

– Никакого секрета… Просто гордиться особо нечем. Я работаю перегонщиком.

– Гонщиком? – Женя не расслышала, переспросила.

Он погрустнел:

– Перегонщиком. Гоняю машины – из Германии, Франции, Люксембурга.

М-да, работка не слишком престижная. Но, кажется, – интересная. Разные страны, новые машины, хорошие дороги – надавил на газ, свистит ветер, магнитола настроена на местное радио, какое-нибудь «айн, цвай, полицай – драй, фир, бригадир»… Свобода. Скорость. И – никаких «хилых боссов», которые заставляют являться на работу к девяти…

Женя, кажется, захмелела – от вкусной еды и стаканчика пива.

Миша сказал:

– Нам придется долго-долго пить кофе…

Женю слегка напрягла эта фраза, она поспешно ответила:

– Да нет, я сейчас поеду. Мне сегодня еще кучу рассказов нужно просмотреть.

Он развел руками:

– Как скажешь, конечно. Но нужно минимум час, чтобы пиво выветрилось. Может, все-таки кофе?

Женя взглянула на часы – еще только девять. Ей ужасно не хотелось возвращаться в свое Жулебино. Сидеть на продавленном диване, обложившись уже успевшими надоесть рассказами.

Женя прислушалась к своим ощущениям и встревожилась. Впервые за несколько лет ей не хотелось расставаться с мужчиной.

– Хорошо, давай еще по кофе, – согласилась она и решила, что потом уж точно поедет домой.

Но одна чашка кофе превратилась в три, и домой она вернулась только в одиннадцать вечера. Миша отмел все возражения и отправился ее провожать. Ехал сзади на своей «Тойоте-Королле». Рулил он спокойно: не пижонил, не обгонял, воздушных поцелуев из окошка не посылал.

Во дворе Бобров помог ей припарковаться – «давай еще назад, полметра есть, минимум!». Проводил до подъезда. Женя занервничала – кажется, сейчас он попросит еще кофе.

У нее дома.

Но Миша только поцеловал ей руку, сказал, что позвонит завтра и, не оглядываясь, пошел к машине.

А Женя еще до трех утра читала проклятые рассказы. И возмущалась бесконечными «волнами страсти, охватившими ее от наманикюренных пальчиков до самых сосков» и «взглядом бездонных синих глаз, пронизывающим всю плоть». Или бредом вроде: «…отчаянно тонкая струнная игла наполнила душу воскрешающим к жизни напитком».

В начале четвертого Женя упала в постель совершенно без сил и поняла, что, несмотря на усталость, из-за трех выпитых «эспрессо» заснуть не получится. Но… Но очередной бессонной ночи она просто не выдержит.

Пришлось лезть в заветный пузырек за половинкой снотворной таблетки. Снотворное «зацепилось» за выпитое вечером пиво. Подействовало мгновенно.

И возродило старый кошмар.

…Она опять – в той комнате. И опять – в помещении никого нет, только в открытое окно врывается неприветливый ветер. Пуст диван с комком нестиранного белья. На кресле возвышается кучка небрежно брошенной одежды. На стуле валяется старый, потертый глянцевый журнал. Здесь никого нет, нужно уходить… Но Женя знает – они где-то рядом. В распахнутом шкафу, за рядами плечиков с дешевыми костюмами… Или – за гардиной, за плотной темно-синей гардиной, которая чуть шевелится под порывами ветра… И Женя чувствует – опасность непреодолима. И даже если сейчас повернуться и попробовать убежать, чтобы оказаться в подъезде, где светло, и соседи, и курят на площадке спасительные подростки, – она все равно не успеет. Они – везде, их запах пропитывает всю комнату, и дешевую мебель, и проклятые шторы…

Разве может сниться безысходность?

Но Женя знает, что выхода у нее нет.

И она просыпается – одеяло сброшено на пол, простыня сбилась, пижамная курточка задралась чуть не до горла… Ей страшно, до сих пор страшно, и за окном – еще темень, и одиночество стучится изо всех уголков квартиры.

Женя посмотрела на будильник и со стоном откинулась на подушку. Пора вставать – уже половина седьмого, сейчас затрезвонит будильник…

Впереди – работа, чтение бесконечных рассказов, придирки Хилого Босса, настороженность коллег… А она чувствует себя так, словно вернулась домой после смены в шахте. Она не выдержит еще один рабочий день!

Пришлось закрыть глаза, сосредоточиться и спросить себя – строго так спросить: «Для чего ты живешь, моя дорогая? Разве не для того, чтобы твои родители – пусть на небесах! – смогли гордиться тобой? Твоим успехом? Твоей карьерой, собственной квартирой, новой машиной, настоящим другом рядом? А это все без труда не дается…»