Эту ночь Тереза должна была провести в постели с Алексом, потому что он на следующий день уезжал, но она осталась с Беном, который лежал на кровати в одежде, но не спал. Тереза держала его за руку и что-то нежно говорила. Ее беспокоила его пассивность, равнодушие. За свою короткую жизнь, полную крайностей, эта молодая женщина повидала всякое, и хорошо поняла, что у такого непонятного Бена кризис, происходят какие-то внутренние перемены.

Утром те двое уехали в аэропорт, оставив Терезу в квартире с Беном и выдав им достаточно денег на еду. Деньги Бена до сих пор были почти не тронуты.

И вот Бен вышел из комнаты и сделал то, чего раньше не делал: сел за огромный стол, а не на свой стул у стены, в стороне. Он сидел там и осматривал пустую комнату, наблюдал, как Тереза моет и убирает, и послушно съел то, что она приготовила.

Бен действительно изменился. После происшествия у моря, этой спланированной хитрости и нападения подростков, во время которого минуты на три Бен оказался беспомощен, несмотря на всю свою огромную силу — ребят было слишком много, они держали и прижимали Бена так, что тот не мог пошевелиться, — от осознания беспомощности на место ярости пришла печаль. Раньше Бен всегда знал, что в крайнем случае сможет прибегнуть к своей силе; у него была последняя защита, он не зависел полностью от чужой милости. А в этот раз оказался беспомощен против жестокости, озлобленности, намерения сделать ему больно.

Он спросил у Терезы:

— Когда я поеду домой?

Тереза знала, что Бен из Лондона и, наверное, он имел в виду это, но она осторожно сказала, что Алекс наверняка отвезет его домой.

— Я хочу домой, — ответил Бен, — я хочу домой сейчас.

Когда Тереза убрала и приготовила еду, она принесла Бену фруктовый сок и села рядом с ним, тоже держа в руке стакан. Бен надеялся, что она обнимет его за плечи, и ее темные волосы упадут на него, она так и сделала.

— Бедный Бен, — произнесла она. — Бедный Бен. Мне тебя жалко.

— Я хочу домой.

Тереза тоже хотела домой, но, как и Бен, не знала, где такое место, которое она могла бы назвать домом.

Вот ее история. Тереза родилась в бедной деревеньке на северо-востоке Бразилии, где сейчас от засухи гибнут животные, а поля заносит пылью. Она вспоминала сушь и голод, и то, как соседи уезжали на юг, в Рио, Сан-Пауло. Потом и их отец сказал, что надо ехать, что они все погибнут, если останутся: отец, мать и четверо детей, Тереза старшая. Часть пути они проехали на автобусе, но потом встал выбор между автобусом и едой. Они много дней шли, питаясь хлебом и кукурузой, украденной с полей, которые, чем ближе к югу, становились все зеленее. Потом они оказались в полной людей фавеле [3]около Рио, там на склоне холма один над другим строились дома, чем выше, тем лучше, потому что когда идет дождь, сточные воды текут вниз. На последние деньги они соорудили прибежище из листов пластика на палках, ниже стояли такие же лачуги или дома получше, между глубокими линиями, прорезанными эрозией. Денег не осталось. Отец, как и другие бедняки, пытался устроиться на работу, боролся за любое место и иногда находил что-то на пару дней. Они изголодались и отчаялись. Потом произошло такое, что Тереза не сразу поняла, хотя и знала, что девочки в фавелах зарабатывают своими телами. Ни отец, ни мать ничего не говорили, но на их лицах Тереза прочла, что она могла бы прокормить семью из шести человек. Тереза поговорила с девушками, которые уже зарабатывали деньги для своих семей. Они ошивались у бараков, куда по вечерам приходили солдаты, или ходили в кафе, где ужинали мелкие преступники. Большинство девушек принимали за данность то, что они низкого происхождения, отбросы общества, и ни на что надеяться не могут. Более высокое положение — это деньги на хорошее платье и туфли, а как только деньги попадали девушкам в руки, они уходили в семью. Тереза была умной и дальновидной девочкой, она не собиралась оставаться солдатской шлюхой. Сначала она пошла с одной девицей, посмотреть, как это делается, и с легкостью привлекла внимание солдата: он взял ее стоя у стены и дал ей достаточно реалов, чтобы прокормить семью пару дней. Тереза страшно боялась заразиться, боялась, что никогда из этого не выберется. Она ходила к солдатам, пока не скопила денег на платье и туфли, отдавая остальное матери. «Это все?» — спрашивала мать, забирая у дочери реалы: голос у нее был грубый, глаза стыдливые, и она все время ругалась на Терезу, хотя они дружили. Видя девиц, уходящих на закате, жители фавел отпускали едкие замечания, а когда те возвращались, их преследовали мужчины, пытаясь заставить удовлетворить их задаром.

Тереза была хорошей девочкой и ходила в церковь; священник и школьные учителя любили ее и говорили родителям, что их дочь — дар божий. Но некоторые начали кричать ей вдогонку обидные прозвища. Терезе было противно. Те недели, когда они шли с севера на юг, Тереза носила старые дырявые джинсы и майку отца. В этой одежде она по-прежнему ходила и тут, соблазняя клиентов, поэтому не могла просить много. Вымыться было негде. Волосы запачкались. Она знала, что от нее плохо пахнет.

Пришлось заставить себя зайти в таком виде в магазин и купить платье. Она боялась, что ее просто вышвырнут. Тереза точно знала, чего хочет: она видела это платье на вешалке с улицы. Она зашла, держа в руке деньги, и сказала:

— Я хочу вот это. — Тереза знала, что примерить его нельзя, она ведь такая грязная. Продавщица взяла деньги и положила платье в пакет, холодно и недовольно глядя на Терезу. — Я хочу, чтобы оно полежало у вас — всего несколько дней, — попросила она.

Женщина не желала этого делать, но умоляющие глаза Терезы говорили достаточно красноречиво, чтобы заставить ее передумать. Она согласилась отложить пакет, но всего на неделю. Тереза понимала, что в фавелу платье брать нельзя: мать снимет его с нее и обменяет на еду. И Тереза втайне признавала, что мать была бы права. Она слишком хорошо знала, насколько больно видеть детей, которые просят поесть, а дать им нечего.

Тереза стояла у стены, в темноте и даже при свете дня, пока не накопила денег на туфли. Она забрала платье из магазина и надела его — это было красное платье с не сильно глубоким вырезом и узкой талией — и стала другим человеком. Тереза переодевалась в сквере за кустом. Надела изящные туфли на высоких каблуках: скоро она поймет, как сложно на них ходить. Теперь надо найти способ вымыться, а это требовало больше смелости, чем все, что она когда-либо делала. Тереза бесстыдно вошла в большой отель, в один из лучших, пошла дальше, словно она там живет. Сложнее всего было идти в этих туфлях так, чтобы все думали, что они ей привычны. Работники отеля в фойе обратили на нее внимание, но решили, что она идет в номер к кому-то из постояльцев. Тереза нашла туалет, больше в нем никого не было. Она подняла платье и тряпицей, которую принесла с собой, вымыла ноги и дальше до талии; потом спустила платье и вымыла подмышки и груди. Хотела украсть мыло, чтобы отдать семье, но гордость ее остановила: я не воровка, решила Тереза. Вошла женщина, едва взглянув на Терезу, прошла в кабинку, вышла, вымыла руки, стоя рядом с Терезой, которая тоже мыла руки.

Незваная гостья ушла. Грязными остались только волосы, предстоял самый большой риск. Пока Тереза мыла голову, ничего не было слышно, и ей сильно повезло, потому что едва она достала волосы из раковины и наклонилась назад, чтобы выжать воду, вошла женщина, пристально посмотрела на Терезу, но промолчала. Женщина ушла. Тереза расчесала влажные волосы. Она понимала, что теперь, чистая, в новом красном платье, в белых туфлях на высоких каблуках, с гладкими и лоснящимися волосами, она выглядит не хуже других, вышла из отеля и села за столиком под солнцем, чтобы высохли волосы. Было позднее утро. Тереза не знала, как оценивать, что тут за люди, среди которых были в основном туристы, она узнавала только девушек, которые, как и она, тоже пришли из фавел. Девушки тоже хорошо выглядели. Если у симпатичной девушки из самых страшных трущоб есть красивое платье, туфли, и она в состоянии заплатить за напиток, она может сидеть за столиком у хорошего отеля, и никто слова не скажет. Разве что официант. Другие постояльцы могут и не догадаться, чего ждут эти девушки, но официанты все понимают.