— Как это поймали? Он же там всех терроризировал. Я читал.

— Город, в котором каждый мужчина носит оружие с детства, запугать невозможно. Этот тип покрутился вокруг, но потом терпение жителей лопнуло, и его выгнали. Так же, как его народ когда-то выгнал его из Мексики.

— Неправда!

Я молча посмотрел на него.

— Друг мой, — сказал я, помолчав. — Там, куда вы едете, за ваши слова вас уже убили бы. Если вы там решите кого-нибудь обвинить во лжи, то готовьте пушку. Язык без костей у нас не в почете. Зарубите это себе на носу, пока не поздно.

— Ха! — выдохнул он с презрением. — Если мне придется стрелять, так уж будьте покойны — выстрелю, не постесняюсь! Я стреляю не хуже других. Можно подумать, что вы из другого теста сделаны!

— Не забудьте, что я говорил о топливе. Держитесь поближе к печке и топите экономно. — Я направился к выходу.

Меня догнал тот вежливый человек.

— Я могу задать вам пару вопросов? — Он указал на привлекательную бледную женщину с мальчиком. — Это моя семья.

— Да.

— Мы слышали о городке Южного ущелья. Я хочу заняться золотодобычей. Это подходящее место?

Я пожал плечами.

— Друг мой, все места — хороши, если у вас есть правильный подход. Люди там приличные, хоть попадается и всякая дрянь. Это небольшое поселение, а золото там моют на десятке ручьев. Мы живем всего в нескольких милях от ущелья и охотно приняли бы вас. Но некоторые, как мне кажется, вскоре уедут. Доходные делянки уже застолблены, а движение обозов по тропе Оверленд скоро прекратится. Как только заработает железная дорога. А может быть, она уже заработала. Я не узнавал, потому что меня это не касается. Мы будем вам рады, но искать свое дело вам придется самому.

— Вы заняты скотоводством?

— Ну, скажем так. Еще у нас с братом есть лесопилка. Мы заготовляли шпалы для железной дороги и снабжали крепежным лесом некоторые прииски. Но крепеж нужен не всем.

— Там опасно? Вот Алек Уильямс, — он показал на мужчину, который говорил об Эрраре, — рассказывал нам об убийствах. Он говорит, тамошний шериф, некто Бен Шафтер — настоящий убийца.

— Ни его, ни той общины опасаться не стоит. Стреляют там не каждый день.

Уильямс прислушивался к нашему разговору.

— Много вы знаете! Этот Шафтер в прошлом году прикончил двоих. Прямо посреди улицы.

— Возможно. Его дело — поддерживать порядок. Те двое — заезжие негодяи, они сами напросились.

— А вы что — там были? — воинственно спросил Уильямс. — Откуда вы все знаете?

— Да, я там был. Я это видел.

Мне захотелось уйти. Поезд тащился еле-еле, снова пошел снег, еще гуще, чем прежде. Ветер усилился.

— Берегите дрова. Жмитесь друг к другу и к печке, — предупредил я и вышел в тамбур.

Похоже, этот Уильямс был падок на сенсации. Блюстители закона, случалось, убивали людей и на Востоке, но никто и не думал называть их убийцами — этот почетный титул приберегался исключительно для Запада.

Я вернулся в наш вагон и подошел к Лорне с доктором Фэрчайлдом.

— Нас ожидают неприятности, — тихо сказал я. — Надвигается снежная буря. Ветер усиливается.

— Но ведь мы в поезде, — сказал Фэрчайлд. — Здесь нам ничего не грозит.

— У нас мало дров, доктор. И мы можем застрять в снегу.

— Разве поезд может остановиться?

— Да. И нас заметет снегом. Такое уже случалось.

Удары снежных зарядов сотрясали тонкие стенки вагона, окна залепило белым.

Я остановил кондуктора.

— Лучше собрать всех людей в один вагон. Вместе теплее, да и топлива уйдет меньше.

— Хорошая мысль.

Он поспешил к пассажирам. А я не мог усидеть на месте. Что за места мы проезжаем? Есть ли тут овраги, деревья? Потом я вспомнил, что большую часть пути я проспал. Где-то тут есть станция, или поселок. Когда кондуктор перевел людей из вагона в вагон, я спросил его об этом.

— Ничего здесь нет, — сказал он. — Станция — да, но сейчас она прикрыта. А все, кто там жил, собрали вещички и укатили.

— А дома?

— Лачуги. Там жили какие-то придурки. У них ничего не могло получиться, никакого города — не на чем держаться. Кто-то вдолбил им в головы, что тут будет построен центр всего округа. И они покупали землю — по сто долларов за участок, на котором ничего нет, кроме койотов и степных собак.

— Далеко это место?

— Не знаю. Трудно сказать, когда ничего не видно. Десять, пятнадцать миль.

— Нам нужно будет там остановиться.

— Да как же можно? Колеса примерзнут к рельсам. Там все равно ничего нет!

— Вы остановите поезд! Там должны быть дрова.

Он ушел, а поезд все полз потихоньку вперед. Хныкали дети. Лорна помогала укачивать какого-то малыша. Мужчины отправились в соседний вагон за остатками топлива.

Ко мне подошел Уильямс.

— Жуть, как холодно. Поезд, случайно, не может застрять?

— Может.

Его лицо стало серым.

— Я виноват сам. Так хотел оттуда уехать: отец говорил, что я дурак, Лил — тоже. Она осталась. Там я только вкалывал на ферме от зари до зари и ничего не зарабатывал.

— Здесь будет то же самое, — сказал я ему. — Там, где человек, там и работа. К счастью.

— К счастью?

— К великому счастью. Еще ведь бывает ад. Это когда здоров как бык, вокруг семья, а работы нет. Дети голодные, руки пустые, жене не из чего приготовить обед. Даст Бог, вы избежите подобной судьбы.

Вагон дрожал под порывами ветра. Льдинки, летящие вместе со снегом, барабанили в стекла. Пришел кондуктор.

— Нужно открывать двери, а то они примерзнут.

— Далеко ли станция?

— Кажется, нет. Остановимся там, вы меня убедили.

Он прошел дальше по вагону. Я смотрел ему вслед. Галоши его были в снегу, а снежные следы, что он оставил в прошлый раз, так и не растаяли.

Ко мне подошел тот, вежливый. Его звали Миллером.

— А что там на этой станции? Там поселок? Люди?

— Не думаю. Поселок умер, ему незачем было жить, — сказал я, и меня пронзила боль, потому что я вспомнил наш город. — Его покинули. Может быть, мы сможем набрать там дров.

Поезд стал тормозить, замедляя ход, в ночи раздался полный тоски гудок паровоза.

В дверь просунулась голова кондуктора.

— Вот ваша станция. И там виден свет.

Поезд остановился. Мужчины закутались, подняли воротники и спустились по обледенелым ступенькам. У заколоченного станционного здания высились поленницы дров. Мы бросились к ним.

— Можно сломать дом, — предложил Уильямс. — Хорошие будут дрова, сухие.

Но только мы принялись разбирать ближайшее строение, как вдруг из вьюги возник человек с фонарем в руке и винтовкой.

— Эй, вы что тут делаете? — крикнул он.

— Запасаемся дровами, — ответил кондуктор. — У нас топливо кончилось.

Подошел еще один, тоже с винтовкой.

— А ну, валите отсюда! — рявкнул он. — Вы там, в поезде. Вы куда-то едете. А мы тут, и впереди долгая зима. Полезайте в вагон и дуйте отсюда!

— Дрова, что лежат на станции, принадлежат железной дороге, — заспорил кондуктор. — Мы возьмем только их!

— Ни хрена вы не возьмете! — На нас смотрели дула двух ружей. — Нам эти дрова самим нужны. Проваливайте. Не согласны — оставайтесь, только мы будем стрелять.

— Черт с ними, — сказал я тихо кондуктору. — Он вообще-то прав. Им тут еще целую зиму тянуть. А мы уже немного нагрузили.

— Может, взять их с собой? — сказал кондуктор. — Увезти отсюда?

— Зачем это? — крикнул один из них. — Мы купили тут участки! Другие уезжали, а мы купили! Весной тут все расцветет! Мы здесь разбогатеем!

— Поедем, пока колеса не примерзли, — предложил я. — Где-нибудь дальше найдем дрова.

Мы вернулись в вагон. Машинист дал пар, колеса крутанулись на месте, а потом поезд тронулся и поехал в ночь и в метель.

— Бедняги! — вздохнул кондуктор. — У меня язык не повернулся сказать им.

— Что сказать?

— Об этом местечке. Остальные-то отсюда уехали потому, что узнали правду. Весной начнут спрямлять полотно, и этот место окажется милях в трех-четырех от железной дороги. Эти участки не стоят ни гроша. Здесь снова будут жить одни только койоты.