– Ну так, что вас привело ко мне?

О стол рядом со мной стукнулось донышко кружки. Стукнулось глухо, что позволяло предположить: сосуд наполнен. Я поднял глаза. Трактирщик сел напротив, поставив перед собой такую же посудину. Заметил мой вопросительный и одновременно протестующий взгляд и улыбнулся:

– За счёт заведения.

– Благодарю.

– Я готов слушать.

Ай, как нехорошо: уже второй намёк на начало беседы, а я всё ещё валяю дурака. Надо исправляться:

– Через Ваш трактир, наверняка, проходят сотни посетителей?

– Есть такое. А Вы что, из управы по сбору податей?

Я осёкся, снова вызвав искреннее веселье у своего собеседника.

– Н-нет, я... Вы должны хорошо разбираться в людях, верно?

– Верно. И что из того следует?

– Я хотел предложить... точнее, попросить...

Он хитро прищурился:

– Так предложить или попросить?

– И то, и другое. Но я оплачу Ваши услуги, не сомневайтесь!

– Вот что, юноша, у меня сейчас мало дел, но это вовсе не означает, что я буду до вечера ждать Ваши объяснения. Извольте всё же прямо сказать, зачем пришли.

Я уставился в щербатую столешницу.

– У меня есть дом в городе. Большой дом. В нём много свободных комнат, которые можно сдать для проживания. Но я не могу сам найти желающих поселиться и потому...

– Решили обратиться к кому-то ещё, – закончил мою мысль трактирщик. – Почему именно ко мне?

– Точно сказать не могу. Ваше заведение... Оно самое созвучное городу из тех, которые я обошёл.

– Созвучное?

– У каждого места в мире есть дух, который очень любит петь. Нэйвос, к примеру, тоже поёт, и довольно громко. Но у всякого дома в границах города тоже имеется певец, не умолкающий ни на мгновение. Только песня у него немножечко своя. И когда мелодии сливаются воедино, но не теряют своего изначального звучания, можно сказать: это хорошее место.

– Странные слова... – Старик провёл ладонью по поверхности стола. – Непонятные. Но мне почему-то кажется, правильные. Значит, мой трактир тоже поёт?

– Конечно.

– А о чём?

Я задумался, прислушиваясь к ощущениям.

– О том, как хорошо после трудов сесть у очага, вытянуть ноги навстречу огню и смотреть на жёлтые, как солнце, языки пламени. О том, что за окнами время никогда не останавливается, но в уютных стенах его безумный бег совсем не заметён. О том, что шипение пузырьков в разлитом по кружкам эле вселяет в людские сердца доброту, а не желание воевать.

– Вы – поэт?

Я растерянно посмотрел на трактирщика.

– Немного. Это важно?

– Немного, говорите? – Он недоверчиво хмыкнул. – Что ж, может и неважно... Значит, нужно, чтобы я на свой вкус выбрал из посетителей несколько человек и прислал к Вам?

– Вроде того.

– Ну, как выбирать, я примерно понял, а вот что насчёт оплаты?

– Оплаты?

– Ну да, моих услуг. Помнится, Вы что-то об этом говорили?

– Да, конечно. Как дорого Вы оцениваете свои труды?

Трактирщик что-то прикинул в уме, постучал пальцами по кружке и объявил:

– Лой в месяц. Но за пять ювек – деньги вперёд!

– Почему именно за пять? Это же получается уже преддверие Зимника.

Он хохотнул:

– Точно, поэт! Цена Вас не удивила, а вот сроки... Вам ведь не всякий жилец подойдёт, это я точно вижу. Так что, придётся повозиться! А сколько всего нужно-то?

– Поначалу хоть одного. Может, двух. Мне пока трудно об этом говорить.

Трактирщик кивнул:

– Да, ежели никогда не пробовали, надо начинать с малого.

Я выложил на стол деньги.

– Вот, возьмите.

– Сейчас, только расписку составлю.

– Не надо.

Стариковские глаза взглянули на меня с недоумением.

– А если я деньги возьму и без работы присвою?

– Не присвоите.

– Откуда такая уверенность?

– Вы же не захотите, чтобы в песне Вашего трактира появился куплет о том, как вероломен его хозяин? Посетители будут его слушать и уходить. Так что, Вам нет выгоды обманывать меня из-за двух лоев.

Трактирщик помолчал, глядя на меня со странным выражением на лице: с одной стороны чувствовалось, что он поверил каждому слову, а с другой – что испугался чего-то, оставшегося за пределами слов.

– Ну что же, юноша... Постараюсь отработать плату. Чтобы не портить свою песню.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что я просто играю на чувствах старого человека, внушая ему беспочвенные страхи, но на самом деле в том, что говорилось, не было и тени фальши. Всё так и есть: каждый клочок мира, на котором сколько-нибудь продолжительное время обитает живое существо, перенимает у него чуточку этой самой «живости», обретая свою собственную душу. Конечно, на это требуются годы, а иногда и века, но мало-помалу душ становится всё больше, и они постепенно превращаются в одну большую. Душу мира. Но даже в пределах этой, объединённой души ни одна из слагающих её искорок не теряет своего цвета и звука, оставаясь неповторимой и единственной в своём роде. Вот такое «вместе и порознь» одновременно.

Дома, как рукотворные создания, впитывают в себя частички людских душ ещё легче и быстрее, чем природа, становясь отражением тех, кто их населяет. Недаром говорят, что дом и хозяин всегда похожи друг на друга. Боюсь только думать, как это правило можно применить ко мне самому: пожалуй, главное, что можно сказать о моей душе по состоянию мэнора, в котором имею счастье жить, это – хаос. Путаница. Смешение. Отсутствие логики и правил. Место не пустое, но, прямо скажем, мало обжитое. И я люблю его таким, какое оно есть, потому что иного мне не дано...

Так вот, трактиры и гостевые дома меняют своих обитателей куда как чаще, чем деревья сбрасывают листву, потому песни этих мест обладают неповторимым ритмом: на общем плавном фоне – резкие вспышки смены настроений и чувств, то дурных, то благостных. Если хозяева – хорошие люди, то все эти вспышки уравновешиваются и не выпадают из общего хора. Но если трактирщик любит подворовывать... Место обитания не преминет об этом рассказать. Нет, оно не обидится и не разозлится: мир любит всех своих созданий. Но и промолчать оно не сумеет. Не все люди способны слышать песни мира, однако даже неодарённые чувствуют, когда место – плохое. В «плохих» местах и потоки Силы скуднее, чем везде. Почему? Кто знает... Так задумано богами. Наверное. Может быть.

Начало новой ювеки я встретил с болью во всём теле и носом, намертво забитом пылью: сказалась уборка, которой были подвергнуты пустующие комнаты. Умаялся до звёздочек в глазах, но установил, что на противоположной стороне коридора две комнаты вполне пригодны для проживания, а после метения полов и выбивания ковров и прочего тканого хлама стало видно: не только пригодны, но и весьма уютны. Первая из-за строгого оформления в серо-сиреневых тонах больше подходила мужчине, а вторая, палевая, просила женского присутствия. Больше всего трудов потребовало наполнение комнат необходимой мебелью, поскольку столики и стулья наличествовали в обеих, а вот спальное место было только в «женской». Но и эту проблему я решил, вознеся благодарственную молитву предкам, сделавшим кровати разборными сооружениями.

Итак, комнаты для приёма, по меньшей мере, двух жильцов были готовы, и ничто не мешало мне отправиться на службу.

Чтобы столкнуться с новым потрясением.

Получив у Салима ключ от своего кабинета, я обнаружил, что все наборные нити, использованные и свободные, запасы «капель», а так же часть бумаг бесследно исчезли. Удивлённо потирая лоб, я поинтересовался:

– А что случилось с моими рабочими инструментами?

– Но Вы же сами сказали, что у Вас сейчас нет никакой работы! – Парировал живчик. – Всё изъято.

– Да, но... На каком основании?

– Это собственность управы, разве нет? Или среди изъятого были Ваши личные вещи?

– Нет, не было.

– Тогда есть ли повод для волнений? – Растягивая губы в линию, улыбнулся Салим.