— Мэдлин, это твой последний шанс. Твой адвокат…

— Перегрин? Ой, не говорите, я сама угадаю! — съязвила Мэдди. — Он пылает энтузиазмом!

— Но ты не можешь его уволить. Во всяком случае, в соответствии с новыми правилами предоставления юридических услуг. Это значит, что, если ты не скажешь мне, где твой ребенок, он завалит твое прошение об освобождении и ты останешься в Холлоуэй.

Легкое дрожание в ее голосе заставило Мэдди насторожиться. Она стала с равнодушным видом рассматривать свои свеженакрашенные ногти, хотя больше всего хотела вонзить их в рот Двины и разодрать его до локтей.

— Обычно социальные работники стараются не принимать свою работу слишком близко к сердцу, чтобы сохранить дистанцию между собой и подзащитным. Однако время от времени встречаются случаи, от которых нельзя отстраниться. Такие случаи, как твой, дорогуша.

Мэдди почувствовала, что у нее заболела шея от того, что ей приходится наклоняться, чтобы поговорить через окошко. Позади Двины, за темными внутренностями тюрьмы, открывались неизведанные глубины.

— Мне не следовало толкать тебя к усыновлению. Тебе нужно время для того, чтобы подумать, что на самом деле лучше для твоего ребенка. Я теперь вижу, какая ты хорошая мать.

Слезы отчаяния сдавили горло Мэдди. Двина нащупала ее уязвимое место, задев глубоко скрываемые чувства, но Мэдди поспешила загнать их обратно.

— Три первых месяца жизни ребенка очень важны для установления отношений с матерью. Тактильный контакт, постоянная близость… — Мэдди различила сдавленный всхлип. — Это просто необходимо для избежания психиатрических отклонений во взрослом возрасте. — Мэдди никогда еще не чувствовала себя такой усталой. Ее тело налилось пластичностью статуи Клауса Ольденбурга. — Мэдди, позволь мне вернуть тебе ребенка. — Слова Двины действовали подобно анестетику. — Адрес, Мэдлин. Мне нужен адрес.

Дверь открылась. Тюремный надзиратель, позвякивая ключами, вызвал ее по имени тоном смертельно скучающего человека.

— Тебе пора, дорогуша.

Мэдди так и застыла на месте. Рука Двины, которую та положила на плечо Мэдди, была теплой и успокаивающей.

— Я сделала все, что могла, Мэдлин. — Голос Двины страдал вместе с ней. — Если ты не скажешь мне адреса, я заброшу все свои книжки по психоанализу и отправлюсь в Котсуолдс, чтобы открыть там небольшую мастерскую.

Мэдди сделала судорожный вдох. Ее груди налились, и молоко протекло сквозь нагрудные накладки. Мысли о Джеке заставили ее чувствовать себя обманутой, измотанной и совершенно бессильной.

— Дом шестнадцать «А» по Ладгейт-стрит, Клапам.

Выражение лица Эдвины Хелпс было совершенно не похоже на выражение лица апостола, только что обратившего нового человека в христианскую веру.

Мэдди сосредоточилась на приближающемся источнике света и стала подниматься по ступеням на встречу с судом. От свободы ее отделяло несколько часов, может быть минут. Наконец-то она нашла луч света в своем темном царстве.

— В освобождении под залог отказано, — заявил судья с меньшей заинтересованностью, чем та, которая сквозила бы в его голосе при заказе сандвича.

— Что он говорит? — от волнения Мэдди едва двигала языком. Напрочь забыв все уроки языка тела, она схватилась за металлические прутья ограждения скамьи подсудимых, сжав их с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

Перегрин откашлялся.

— Рассмотрение вашего вопроса об освобождении под залог решили отложить.

— Что? — ей казалось, что ее опутала какая-то паутина, и она никак не могла собраться с мыслями.

— Мы должны будем отправить апелляцию в коронный суд… — прошептал он. — Все дело в убийстве младенца. Они хотят освидетельствования психиатром.

Мэдди больше не могла дышать. Перед ее глазами закачался зал, стены закружились вокруг нее, кровь застучала в висках, но остальная часть ее существа по-прежнему действовала адекватно, потому что она почувствовала, как шевелятся ее губы и с языка срываются слова:

— Но я же сказала вам о ребенке. Я сказала ей. — Мэдди сделала отчаянный жест в сторону Двины.

Та подавала Слайну пакетик драже «Никотинелл», который он принимал у нее с сонной ухмылкой. Закравшиеся сомнения вынудили ее нахмуриться.

— Двина! Скажи же им!

Несколько людей посмотрели в сторону Двины, на что та ответила смешком: «Ну что тут поделаешь?», который лишь подчеркнул абсурдность призыва Мэдди. Так, наверное, смеялась Саломея, когда уже отделила голову от тела. Холодное лезвие понимания вошло в сердце Мэдди. Дружелюбие Эдвины Хелпс было сродни дружелюбию кишечного паразита. Эта женщина была настоящей хищницей. Двина, стерва из СС, достойная стать любимицей фюрера. Эдвина Хелпс хотела, чтобы Мэдди отдала Джека для усыновления. Теперь ей даже не нужны бумаги для официального усыновления, потому что все считали Джека мертвым. Все, что Двине оставалось сделать, — это забрать его из квартиры Джиллиан в Кланам.

— Она хочет задержать меня в тюрьме, чтобы украсть моего ребенка! — выпалила Мэдди.

— Этому не поверят никакие присяжные! — усмехнулась Двина, обращаясь к Слайну.

— Да что ты? — поддразнил Слайн Мэдди. — Какая вопиющая ошибка правосудия!

— Ошибкой был мой арест. Это уже произвол!

— Тихо! Вызовите следующего! — заглушил ее мольбы судейский пристав.

Лишь голос Слайна сохранил свою четкость.

— Если у тебя мало свободного времени, не лезь в преступницы.

Затем прозвучал громоподобный голос судьи:

— Уведите заключенную!

Все еще не верящая в происходящее Мэдди была отправлена обратно в тюрьму. В микроавтобусе она сидела рядом с Джойс, худой, напряженной женщиной в серой кофте и украшениями из речного жемчуга. Ее мужья обладали странной привычкой встревать между ее ножом и разделочной доской. Сама Джойс не считала это убийством, предпочитая называть свои действия осуществлением Схемы по Трансплантации Почек.

— Ну что? — спросила Джойс, протягивая ей пакетик с мятными конфетами «Поло». — Ничего у тебя не получилось? — В ее устах это утверждение звучало так, будто Мэдди только что провалила экзамен.

Мэдди мельком взглянула на лица других женщин, чьи заявления об освобождении были отвергнуты. Их объединяла молчаливая безысходность.

— Мой ребенок! Она пытается отобрать у меня сына!

Когда Мэдди прижала колени к груди и начала раскачиваться взад-вперед на сиденье, Джойс попыталась утешить ее, перечислив список преступлений Эдвины Хелпс против человечества и поведав истории о молодой девочке из Холлоуэй, которая пыталась покончить жизнь самоубийством, после того как Эдвина забрала ее дочь в приют, а также о насильно отобранных детях для усыновления.

— Дети просто исчезают в ее портфеле.

Мэдди уже знала об умении Двины убеждать. Она была одной из тех женщин, которая, убив своего мужа, могла заставить вас сочувствовать ее вдовству.

— Я обращусь в прессу! — яростно прокричала Мэдди офицеру, захлопнувшему у нее перед носом стальную дверь.

— У прессы есть масса ограничений на освещение семейных уголовных дел. Судьи налагают на прессу юридические запреты, которые не дают им вообще ничего публиковать. — Джойс пришлось повысить голос, чтобы Мэдди услышала ее сквозь мелодию паршивенькой музыкальной записи, из тех, что крутят в торговых центрах. Охранники везли заключенных в тюрьму под такой музыкальный аккомпанемент. — Все эти слушания закрытые, дорогуша. С преимуществом для одной стороны.

«Тра-та-та, тра-та-та» — неслось из динамиков всю дорогу до Холлоуэй. «Черт бы тебя побрал, Алекс! — запаниковала Мэдди. — Спасибо тебе за то, что помог мне попасть в этот вертеп!» У нее начали появляться фантазии, в которых фигурировал инструмент для забоя скота и различные части человеческого тела. Это могло бы заинтересовать владельца Би-би-си.

Когда микроавтобус остановился, Мэдди прислушалась к тому, как заглох и, пощелкивая, остывал мотор. Для завершения прекрасного дня один из охранников сказал ей сквозь стальные прутья, что теперь ей предъявят обвинение за неуважение к суду. Вот в этом они не ошиблись. «Неуважение» было правильным словом для обозначения ее отношения к судилищу.