— Нет же, я серьёзно! — не сдавалась Тесс. — Мия, не слушай их. Эстер часто мне рассказывала, что то, как мы думаем, влияет на окружающий мир. Эти мысли слышны даже Терси́де и Йета́ль[18], даже другим звёздам и спутникам, поэтому очень важно то, как ты настроена.

Тесс в порыве пыталась донести свою мысль хотя бы до Мии. Та внимательно слушала, но только глянула в сторону, на Кейтлин, та закатила глаза и тяжело вздохнула.

— Поэтому нисколечко это не правда, что всё зависит от везения. От тренировок и усилий, конечно, но и от мыслей в твоей голове. С помощью них ароматы ведь и формируются!

— С помощью чего? — скептично уточнила Кейтлин.

— Чего-чего, мыслей, конечно.

— Это так. Но с чего ты взяла, что звёзды и луны слышат наши мысли?

— Скорее, даже не их, а то, как мы думаем.

— С чего ты взяла?

— Эстер мне рассказала, — смело и даже гордо заявила девушка, но тут уже подключился Докс.

— А теперь аккуратно, дорогуша. Один вопрос, который может вызвать жжение нервов, спровоцировать скрежет зубов и одновременно ввести в тебя в ступор. Приготовься, вдохни и выдыхай. С чего ты взяла, что Эстер права?

Уверенная в себе ещё пару секунд назад, сейчас бедолага показалась действительно ошарашенной, будто этот вопрос вообще не рассматривался ею как допустимый. Она что-то пробубнила, цокнула и уже довольно разборчиво произнесла:

— Не знаю. Может, и не права до конца, но уж точно поправее вас.

— Поправее нас, — оценивающе повторил Докс. — Не фраза, а алмаз. Алмазище.

Докс засмеялся, и этот скрип оказался заразительным. Тут же подключилась Кейтлин. Темы разговора и настроение этой компании прыгало из стороны в сторону так быстро, что сразу и не привыкнешь. Мия только думала, чего бы добавить, а речь шла уже совсем о другом, приправленная странными шутками и какими-то там воспоминаниями. В основном оставалось молчать, но даже сам разговор было слушать интересно. И десяти минут не прошло, как им принесли еду, а разговор был накалён до предела.

Кейтлин говорила на эмоциях. Её речь — это что-то острое, чем можно порезать, если переборщить. Скажи она что-то приятное, так понимаешь, что это не просто брошенные лестные слова, но выкини чего обидное, и оно будет ещё как ощутимо. Сейчас в голосе звучало возмущение, не переходящее черту. Тесс спокойно себе пила чай, будто речь шла не о ней. Мия же внимательно слушала, потому что такие как Кейтлин не любят собеседников-зевак.

— … а я знаешь в каком шоке была, когда мы познакомились? “Предвечная”, — думаю, — “куда тебе столько еды?”. А оно просто, видите ли, уходит куда нужно. Куда нужно, а не как нужно, когда всё равномерно распределяется, понимаешь? Сумасшедший аппетит — это ладно. Последствия нечестные. Последствия! Если это аномалия — о лучшем и мечтать нельзя. Всё, это предел. Это лучшее, что могло случиться.

— Слушай, ну… — встрял Докс. — Ну вот тебе ли делать такие замечания?

— А мне жалко всех остальных девушек. Всех, даже в самых далёких угольках…, — Кейтлин понарошку сплюнула, — уголках мира. Они мучаются, думают, брать один или два блина? Или вообще не брать, мало ли? А тут пять. Пять блинов, и это только закуска! Вот это мы живём-поживаем, чтоб его.

Тесс съела последний блинчик, политый мёдом, и простодушно пожала плечами.

— Не знаю. Ноша тяжелее, чем кажется.

Кейтлин была из тех, кто остывал так же быстро, как и воспламенялся. Тесс казалась человеком простым и настоящим, который не расслышит обиду, пока его напрямую не оскорбят или не сделают больно. И ни слова, что бы могло спровоцировать хоть кого-то перешагнуть эту черту. Таких людей обидеть непросто — нужно быть совсем уж чёрствым и упёртым.

Докс травил шутки — своеобразные, Мия их не понимала и те приходилось объяснять. Когда он с Кейтлин заливался смехом, Тесс неловко осматривалась и просила смеяться потише. Эта прогулка помогла отвлечься и прийти в себя. Далеко не полный порядок в голове, но паника и это утреннее помешательство отошли на второй план.

В какой-то момент в сознании вдруг всплыл её самый близкий друг. Даже глаза закрывать не пришлось — два жёлтых фонарика просто появились в мыслях, а голос был таким тихим и рябым, что ни слова не услышишь. Мие просто удавалось ловить себя на чувстве, — “Это моё любимое существо и оно опять в моей голове”. Ничего не рушит, не кусает, не пугает, а просто осматривается. Даже сказать, кажется, ничего не пытается. Побродило с пару десятков секунд и ушло куда-то в своё далёкий-далёкий мир.

— Да, сижу я как-то в трапезной, никого нет, все разбрелись уже. Все стулья пусты, а на месте Венди кукла, значит, лежит. Я её тут же беру, ставлю на стол, завожу руки за спину и обматываю верёвочкой вокруг. И пишу записку для тех, кто её найдёт. А написал я там вот что! — Парадокс выдержал паузу, а потом прыснул: — Помогите, меня связали!

Даже когда объяснили, Мия не назвала бы эту шутку смешной. Скорее просто игра слов, которая вызывает неловкость, не более того.

Главное, чтобы он её не заразил, и она сама не начала так странно шутить, но за раз заразить точно не получится.

Стоило только вернуться в замок, как ноги сами понесли на четвёртый этаж. Разговор с Эйданом начался странно. Казалось, что слово за слово, и разговорятся, но не задалось. Мия с пять минут смотрела, как Эйдан опирается спиной об стену, смотрит в потолок и курит. Медленно вдыхал чистый воздух и выдыхал чернейшую гарь, будто внутри него горел целый лес. Левую руку он держал у лица и почему-то пальцы на ней были простыми костями, без кожи и мышц. Ладонь же оставалась нормальной, отчего зрелище приобретало совсем уж странный вид. Эйдан словно что-то подносил ко рту: большой и средний палец были сомкнуты, другие оставались полусогнутыми. Мия решила поинтересоваться что за фокус такой, и почему дым пахнет гарью, а не обычным табаком, как у Вилсона.

— Знаешь, что такое диско? — собеседница в ответ отрицательно помотала головой. — Ну, вот это. Состояние и грань, которые я сам себе придумал и полюбил. Или взгляд на вещи. Называй как нравится, но суть одна — его можно приманить только на кости. Поэтому иногда приходится оголять пальцы вместо нервов и курить сажу вместо табака. К счастью, других методов я пока не нашёл, увы.

Пока курил, Эйдан оставался больно задумчивым, ему было совсем не до гостьи. Мия предложила зайти позже, но тот попросил подождать ещё немного. Закончив, он изменился очень быстро, будто в голове что-то щёлкнуло. Стал разговорчивее и открытее. Этот человек умел очень быстро перестать быть одним и обратиться другим. И это, и всё в этой комнате порождало в голове вопросы, которые так и не произносились вслух. То ли духу не хватало, то ли им просто не нужно было звучать.

Но после, когда они разговорились о повседневном, обсудили её тренировки и запоминающиеся моменты, оставаться открытой было несложно. Иногда Эйдан шутил, иногда хвалил её и добавлял что-то от себя. Когда он становился таким чутким, то даже останавливаться с рассказами не хотелось. Сейчас диалог шёл налегке, Мия это слышала и ей это нравилось.

Слова лились, будто она рассказывала старому другу о целом приключении, длиной в годы. В последнюю очередь сейчас волновало, грамотно и красиво ли звучала речь. Нужно ничего не забыть и рассказать даже о малом. Пусть это будет самый важный сон в жизни.

— Я шла по знакомым улицам Мейярфа. Но иначе, совсем не похоже на то, как это было на деле. Во мне витало ощущение свободы и за спиной не было никаких чемоданов, которые я должна была кому-то доставить. Можно было идти куда захочется. И быть свободной. Я не смотрела в пол, не забивала голову глупыми мыслями и оттого мне стало не по себе. Мне показалось, что я выделялась среди других и ужасно захотелось съёжиться, будто всё внимание было сосредоточено на мне. Я шла и ощущала как стены зданий косятся на меня своими невидимыми глазами, как рупоры не говорят, а наоборот, подслушивают. И люди, проходящие мимо меня, они были разными. Многие будто не замечали, другие почему-то ходили нахмуренными и слишком серьёзными, но некоторым… им было так же страшно, как и мне. Они будто понимали ужас, который ощущала я сама. Вот, что мне приснилось. А потом жёлтые глаза меня разбудили. Не знаю зачем. Я увидела их так ярко, что даже когда проснулась, их образ ещё был в голове.