Собеседница на пару секунд повернулась в сторону замка. Он находился на своём месте, просто захотелось убедиться в этом ещё раз. Просто так, на всякий случай. Достаточно было увидеть хорошо знакомые очертания, чтобы подобрать нужные слова.
— Когда-то я создала нечто настолько важное для себя, что до сих пор не перестаю видеть в этом смысл своей жизни. Оно оказалось настолько ценным, что я смело могу сказать, что это и есть та самая бесконечность, никаких плюсов и минусов. Этот замок за нами, это место и люди, которые его наполняют, превратились для меня в куда более важное понятие, чем семья. Я не знаю, какое слово подобрать, но с каждым из вас у меня есть что-то большее, чем просто связь. Здесь происходили и ещё произойдут самые яркие, самые лучшие моменты моей жизни. Я готова отвернуться от всех живущих, пока вы рядом, я готова броситься в заведомо проигрышное сражение против всего мира, если только буду знать, что Орторус будет со мной.
Фрида произносила слова и предложения так, словно давно научилась перешагивать через самые высокие препятствия. Но это было не так, хоть её паузы казались минимальными, а темп речи практически обычным. И всё равно чувствовалось, что каждое предложение словно срывает с неё слой теплоты.
— Но я боюсь потерять каждого из вас. Несуразица, знаю. Ведь то, чем мы занимаемся совсем, никак не сходится с понятием “безопасность”. Каждый из нас часто рискует очень многим. И, несмотря на это, я боюсь, что важная для меня жизнь в один день оборвётся. До сумасшествия боюсь даже на миг представить это. Каждый раз, в решающий момент таких заданий, как это, я стараюсь не сойти с ума и выглядеть сильной перед всеми. Но быть стойкой наедине с собой очень тяжело, Мия, и это невозможно скрыть. Мы создали этот дом для того, чтобы какая-то горстка людей могла чувствовать себя счастливой. Но счастье в нашем случае — окончание очень острого лезвия, по которому мы идём, стараясь не потерять равновесие. Счастье стоит риска, я понимаю это, но в то же время… Страх. Мои мысли обгладывает страх, который я не могу утихомирить. Поэтому я даже не хотела слушать твои слова. Потому что остальные опытные, уже не раз сталкивались со сложностями и тщательно к ним готовились. Но ты — нет. Я просто не прощу себя, если в этот дом не вернётся та, кому я хотела показать так много. Пусть даже она уйдёт потом, убежит и возненавидит нас. Но только не смерть. Я боюсь смерти. Я боюсь увидеть мёртвое тело человека, которому я могла бы подарить будущее.
Это стало последним предложением, которое произнесла Фрида. Затем понимание одной сути связало их обеих. Эти слова казались настоящими, и их вес был ничуть не меньше чем у того, что намеревалась произнести она сама. Хотелось приобнять этого человека и соврать, сказав: «Я понимаю этот страх так же хорошо, как ты». Эмоции были такими же яркими, только совершенно другими. Но вот сам вид страха являлся клеткой, которая сковывала именно Фриду. Клетка Мии выглядела совершенно по-другому.
— Я верю тебе. Не так хорошо могу почувствовать, но верю твоим словам и понимаю их. И даже если бы я их возненавидела, я бы сумела принять любое твоё решение. Не из-за слепой покорности, а из-за уважения. Того уважения к тебе, которое возьмёт верх над любой фразой, которую я способна произнести. Пока меня направляет твоя рука, я последую любому направлению, клянусь своей жизнью. Но сейчас дай мне один, один только шанс поделиться своим страхом. Дай мне шанс сделать это, пока у меня хватает смелости. Не возражать тебе, но осмелиться попросить. Стоит тебе просто отрицательно мотнуть головой, и я пойму, но у меня получится хотя бы поделиться. Я хочу, чтобы эти слова слышали только мы вдвоём и больше никто, ни один человек в целом Виоландо. Один только шанс.
Фрида медленно, но довольно решительно кивнула. Мия не сразу нашла что сказать. Простой и до боли знакомый симметричный знак застрял в сознании, готовый то ли испариться, то ли навсегда там остаться.
— Мой страх, он… Лишь недавно стал понятным мне. Как и тебе, мне страшно произносить его имя, но я знаю, что он такое и как выглядит. Я помню момент — я проснулась и почувствовала тревогу, которая постепенно начала говорить со мной. Я ощущала это день за днём после нашего разговора и пыталась разобраться в том, что же не так. Почему, когда я говорила с Хлоей о бесконечности, где-то глубоко я чувствовала тоску? Она описывала всё так подробно, что всё играло в моей голове всеми цветами, которые я знаю. Но чем ярче становилась картина, тем мне было тоскливее. Я не знала почему. Когда я спросила о бесконечности Глэдис, то по моему телу не раз пробежали мурашки. Я помню, как затаила дыхание, но только я вышла из теплицы, как словно растворилась в грусти и тоске. Словно меня проглотили сразу и целиком. Я смотрела на бабочек, слушала Глэдис, а потом вернулась в свою комнату и едва сдержалась, чтобы не разрыдаться. Какое-то время я думала, что это зависть говорит во мне. Но нет, я чувствую, что не хочу что-то у кого-то отнимать. Это другое зло, я в этом уверена. Мне всё время хочется написать что-то на бумаге, чтобы не потерять важные слова. Я писала и всё равно не понимала причины. Почему-то мне не хотелось выходить из комнаты, а когда я видела счастье, то мне становилось больно. Это молчание накапливалось, пока один человек не лопнул этот шар. Я тогда не сказала ни слова, а он вбил мне в голову мысль, которая дала мне ответ на один-единственный вопрос: почему это всё происходит? Потому что во мне нет всего, что я вижу в вас. Нет созидания, нет творчества и нет бесконечности. Нет чего-то, что бы я создала или с чем бы я была едина. Во мне ещё живёт та часть, которая могла бы склонить голову и послушно подчиниться приказу. Как бы далеко я не уехала из Мейярфа, цепь, которая делает меня слабой, тянется за мной. Она боится свободы и не видит ничего особенного в слове «человек». Я понимаю это слово, но я боюсь его. Я понимаю, о чём вы все говорите, но не живу этим. Поэтому я не одна из вас. Поэтому пока что это место мне чужое, никакой это не дом, как бы мне ни хотелось его так назвать. Я не могу улыбнуться страху, потому что у меня нет гитары, у меня нет револьвера в руках и вокруг меня не летают бабочки. А я понимаю, как это важно — найти свой стержень, который бы держал тебя в самый безумный, словам не поддающийся ураган. Я не знаю, что может произойти, но я чувствую всем, всем, чем только могу чувствовать, что мне важно оказаться там, в Мейярфе. Чтобы либо жажда жизни задушила мой страх, либо наоборот.
Тело дрожало, но сознание оставалось удивительно ясным. Хотелось дать себе волю и просто закричать вдаль что есть силы.
— Ведь только сейчас я могу говорить с тобой на равных. Когда презираю свою трусость и страхи, но цепляюсь за единственный шанс, чтобы их побороть. Не как младшая по возрасту и не как новый житель этого замка. Сейчас я просто человек, без возраста и лица. Я не умею различать цвета и силуэты, поэтому стараюсь идти на ощупь. Стараюсь аккуратно ступать, чтобы не уйти от вас слишком далеко. Но сейчас я чувствую, что почва под ногами пропадает. Я должна ринуться вперёд, хоть мои глаза и не смогут мне помочь. Но я буду полагаться на чувства и слух, а если отнимут и их, то на удачу. Сейчас я готова бежать вслепую, даже если понимаю, что столкновение может меня убить. Но эта попытка стоит того, чтобы ощутить себя живой. Я знаю, что есть чувство, которое я никогда не испытывала, но которое заставляет понять, что ты живёшь не зря. Я хочу его, я жажду найти это чувство.
Голос звучал надрывисто; не агрессивно или злобно, а будто что-то через боль выходило наружу.
— Это не наивный интерес Мии, которую ты знаешь. Это не глупое желание быть полезной. Хочешь, назови это инстинктом самосохранения. Потому что если я останусь в замке, то моя история закончится, и я больше не смогу её дописать. Это единственная возможность, ради которой я могу поставить на кон свою жизнь. Потому что ощущение петли меня душит, заставляет улыбаться тогда, когда мне хочется вопить так громко, как только смогу. Мне хочется кричать, но я никогда не кричу. Я всегда стараюсь спрятать это, как и ты, когда тебе страшно. Даже грусть, даже ненависть, которую я могу испытывать. Сейчас мне тоскливо и страшно, сейчас мне очень-очень плохо, Фрида. Но я не стесняюсь своих чувств, и, наверное, поэтому я … так реагирую.
