Все внимательно слушали полковника. Манека Дантас кивал головой. Виржилио начинал понимать, в чем дело. Фирмо понемногу оправлялся от испуга. Орасио продолжал:

— Перед лесом, между мной и Бадаро, фазенда Манеки Дантаса. Дальше Теодоро дас Бараунас. Только эти две фазенды крупные, остальные — мелкие плантации, такие, как у Фирмо, их около двадцати… Все понемногу покусывают лес, но никто не решается вступить в него… У меня уже давно созрел план вырубки Секейро-Гранде. Бадаро это хорошо знают… И, тем не менее, лезут…

Он взглянул перед собой, последние слова его прозвучали как предвестники непоправимых бед. Манека Дантас объяснил:

— Дело в том, что мы в оппозиции, а Бадаро заправляет всей политической жизнью округи, поэтому они и осмеливаются…

Виржилио, желая понять все до конца, спросил:

— Но при чем же тут Фирмо?

Орасио снова заговорил:

— Его плантация лежит между лесом и владениями Бадаро… Сначала они охаживали его, предлагали продать плантацию. Давали ему даже больше того, что она стоит. Но Фирмо — мой друг, в течение многих лет мой избиратель, он со мной посоветовался, и я, зная о замысле Бадаро проникнуть в лес, рекомендовал ему не продавать. Но я не представлял себе, что они осмелятся пойти на убийство Фирмо… Это значит, что они окончательно решили… Они хотят…

В его голосе послышалась угроза, все опустили головы. Орасио усмехнулся про себя. Виржилио понял, что это человек невероятной силы. При звуках его властного голоса, казалось, стали незаметными смешные цветочки на его ночной рубашке. Он сделал знак, Эстер снова налила всем кашасы. Орасио обратился к Виржилио:

— Вы в самом деле полагаете, что Сеабра победит на выборах?

— Я в этом не сомневаюсь…

— Отлично… Я вам верю, — он говорил так, словно только что принял окончательное решение. И это действительно было так. Он поднялся и подошел к Фирмо. — Все будет в порядке, Фирмо. Как твое мнение? А твое, кум? — повернулся он к Манеке Дантасу. — Кто из владельцев плантаций на границе с лесом будет против меня?

Он опять пояснил Виржилио:

— Все владельцы плантаций знают, что если лес будет моим, я оставлю их на месте… А если они мне помогут, то даже отдам им часть земли… Мы уже об этом договорились. Теперь Бадаро хотят заполучить все… и лес и плантации… Однако они хотят больше, чем могут проглотить…

Он посмотрел на Манеку и на Фирмо, ожидая ответа на заданный вопрос. Фирмо заговорил первым:

— Все за вас, сеньор…

Манека сделал оговорку:

— Я не могу, пожалуй, поручиться за Теодоро дас Бараунас. Он очень близок к дому Бадаро… только повидавшись с ним…

Орасио быстро принял решение:

— Ты, Фирмо, возвращайся к себе. Я пошлю с тобой людей для охраны… Поговоришь с остальными: с Бразом, Жозе да Рибейра, с вдовой Миранда, с Коло, со всеми. Не забудь кума Жарде, он смелый человек. Скажи, чтобы утром все приехали ко мне завтракать. Здесь как раз доктор Виржилио, и мы все скрепим черным по белому. У меня останется лес до реки, а остальное — все, что по ту сторону, — пойдет в раздел… То же и с землями, которыми мы завладеем… Идет?

Фирмо согласился и начал собираться в путь. У Виржилио голова шла кругом, он смотрел на Эстер, которая была белее белого, бледнее бледного и за все время не произнесла ни слова. Орасио говорил теперь с Манекой Дантасом. Он по-хозяйски отдавал ему распоряжения:

— А ты, кум, поезжай и переговори с Теодоро. Объясни ему, в чем дело. Если он захочет, пусть приезжает. Я с ним заключу соглашение. Если же не захочет, пусть готовится: скоро на этих двадцати лигах начнется пальба…

Он вышел во двор. Виржилио следил за ним глазами, полными восхищения. Затем робко взглянул на Эстер — она была уже далекая, почти недоступная. Орасио позвал работников из хижины:

— Алжемиро! Жозе Дединьо! Жоан Вермельо!

Затем все вышли на веранду. Во дворе стояли уже оседланные ослы, люди вооружались. Манека, Фирмо и трое жагунсо уехали вместе; в наступающем утре ясно был слышен топот копыт. Пришел надсмотрщик. Орасио стал объяснять ему существо дела. Виржилио и Эстер вошли в залу. Эстер приблизилась к нему; она была бледна, говорила торопливо, слова вырывались у нее из груди:

— Увезите меня отсюда… Далеко, далеко…

Они услышали шаги Орасио прежде, чем Виржилио успел ответить. Полковник вошел и сказал жене и адвокату:

— Этот лес будет моим, хотя бы пришлось залить кровью всю землю… Готовьтесь, доктор, теперь дело начнется…

Он обратился к охваченной страхом Эстер:

— Ты отправишься в Ильеус, так будет лучше… — Орасио был целиком захвачен грядущими событиями. — Доктор, вы увидите, как уничтожают бандитов… Потому что Бадаро не что иное, как бандиты…

Он взял Виржилио под руку, повел его на веранду. Тусклый, печальный свет раннего утра освещал землю. Орасио показал вдаль, на едва различимый горизонт.

— Вот они, леса Секейро-Гранде. Скоро там раскинутся плантации какао. Это так же верно, как то, что меня зовут Орасио да Силвейра…

Дона Ана Бадаро вздрогнула, сидя в гамаке, когда во дворе завыла собака. Это не был страх — в городе, в поселках, на фазендах люди говорили, что Бадаро не знают страха. Она ощутила тревогу, потому что весь вечер ее мучило сознание, что от нее что-то скрывают, что у отца и дяди появился секрет, который не известен женщинам в доме. Она заметила отсутствие Дамиана и Вириато, спросила о них Жуку, но тот отговорился, что послал их по делу. Дона Ана уловила ложь в голосе дяди, но ничего не сказала. В воздухе носилось что-то серьезное. Она это чувствовала и это беспокоило ее. Собачий вой повторился, пес тоскливо выл на луну, как воет самец без самки в ночи желания. Дона Ана взглянула на лицо отца; сидя с полузакрытыми глазами, он ожидал, чтобы она начала чтение. Синьо Бадаро держался спокойно. Спокойствие было в его глазах, в бороде, его большие руки опирались на колени, все в нем дышало уверенностью и миром. Если бы Жука не ерзал беспокойно в кресле, дона Ана, возможно, и не реагировала бы так нервно на завывание собаки.

Они находились в гостиной. Наступил час чтения библии. Это было традицией, установившейся еще при жизни покойной доны Лидии, матери доны Аны. Она была религиозна и любила находить в библии слова совета для мужа — как поступить ему в том или ином деле. Когда она умерла, Синьо сохранил этот обычай и относился к нему с религиозным почтением. Где бы он ни находился — на фазенде, в Ильеусе, даже в Баие, в деловой поездке, — каждый вечер кто-нибудь непременно должен был читать ему вслух выбранные наудачу отрывки из библии, в которой он пытался искать советы для своей деятельности. После смерти Лидии Синьо становился все более религиозным, к его католицизму примешивалось теперь немного спиритизма и много суеверий. И особенно прочно укоренился этот обычай чтения библии. Сплетники в Ильеусе насмехались над Синьо на этот счет и рассказывали в кафе, как однажды вечером полковник, находясь проездом в Баие, решил посетить публичный дом. И вот, перед тем как улечься с проституткой, он вытащил из кармана потрепанную библию и заставил женщину прочитать ему отрывок. По этому поводу Жука Бадаро устроил дебош в кафе Зека Трипа, избив аптекаря Карлоса да Силва, который с насмешками рассказывал эту историю.

После смерти доны Лидии дона Ана заменила мать, и теперь она постоянно читала и на фазенде, и в Ильеусе грязную и местами порванную ветхую библию, которую Синьо Бадаро ни за что не соглашался заменить другой, так как верил, что именно эта обладает магической способностью направлять его в делах. Он не согласился на замену даже тогда, когда каноник Фрейтас, однажды ночевавший на фазенде, обратил внимание на то, что библия Синьо издана протестантами, и сказал, что не годится, мол, католику читать книгу, преданную анафеме. Синьо Бадаро не понял, что это значит, но не стал просить объяснений. Он ответил, что не видит, собственно, большой разницы; у него всегда все хорошо получалось и с этой книгой, и «библия — не альманах, чтобы ее менять каждый год». Каноник Фрейтас не нашел веских аргументов и предпочел замолчать, решив, что уже сам по себе факт, что полковник ежедневно читает библию, имеет немаловажное значение. Синьо Бадаро возражал также, когда дона Ана, заменив мать, попыталась было навести порядок в чтении библии. Дона Ана предложила начать с первой страницы и читать все до конца. Но Синьо стал возражать; он верил в то, что библия должна открываться наугад; для него она была волшебной книгой, и в открытой случайно странице он должен найти для себя что-то поучительное. Если он не был удовлетворен прочитанным отрывком, то приказывал дочери открыть библию на другой странице, затем еще и еще до тех пор, пока не находил связи между прочитанным отрывком и тем делом, которое его заботило. Он уделял все внимание словам — многие из них он не понимал, — пытаясь определить их смысл, истолковывая их по-своему, так, как ему было выгодно. Нередко он отказывался от осуществления того или иного дела, ссылаясь на слова Моисея или Авраама. Он обычно успокаивал себя тем, что это никогда ему не приносило вреда. И горе тому родственнику или гостю, который в час чтения библии вздумал бы подшучивать над этим или протестовать. Синьо Бадаро выходил тогда из себя и разражался гневом. Даже Жука не решался возражать против этого обычая, который считал крайне нудным. Он слушал, напрягая внимание, смакуя те места, где говорилось об отношениях между мужчиной и женщиной — здесь он еще понимал некоторые слова, действительный смысл которых ускользал от Синьо и доны Аны.