— Я вернусь к тебе, дорогая…

— Нет, ты никогда не вернешься…

И он ушел, несмотря на то, что радость обладания Ивоне удерживала его; ушел, хотя знал, что у них должен будет родиться ребенок. Он говорил себе, что отправляется на заработки для нее и для сына и что через год вернется. Землю в Ильеусе приобрести нетрудно, он разведет небольшую плантацию какао, соберет плоды и приедет за Ивоне и ребенком. Правда, отец ее уехал и не вернулся, никто даже не знает, где он сейчас! Старик говорит, что никто не возвращается из этих краев, даже те, кто оставил жену и детей. Почему эта гармоника играет без конца и почему так грустна музыка? Почему красна, как кровь, луна, подымающаяся над морем?

Песня печальна, она предвещает несчастье. Ветер, гуляющий над морем, подхватывает ее и рассеивает, и кажется, нет ей конца. С музыкой приходит грусть, она охватывает пассажиров третьего класса, овладевает беременной женщиной, сжимающей руку Филомено. Звуки гармоники аккомпанируют песне, которую сильным голосом поет юноша. Антонио Витор еще больше замыкается в себе, в его душе смешиваются образы тихой Эстансии, Ивоне, отдавшейся ему без единого стона, с видениями еще не завоеванной земли, стычек, выстрелов, убийств, денег, пачек ассигнаций. Человек, который едет один и ни с кем не разговаривает, проходит мимо расположившихся группами пассажиров и облокачивается на перила. Луна оставляет на поверхности моря кровавый след, песня терзает сердце:

Другие земли, другие видения остались позади, иные моря и иные побережья, дикий сертан, где господствует засуха; другие люди остались там; многие из тех, что плывут на этом небольшом пароходе, оставили там любовь. Некоторые отправились в далекий путь именно ради этой любви, чтобы добыть средства для завоевания возлюбленной, чтобы добыть золото, на которое покупается счастье. Это золото родится на землях Ильеуса, — на деревьях какао. В песне говорится, что они никогда не вернутся из этих краев, что смерть поджидает их за каждым деревом. И луна красна, как кровь, и пароход раскачивается на неспокойных водах.

Старик закутан в плащ, ноги у него босые. Он мрачно потягивает окурок самокрутки. Кто-то просит у него огня. Старик затягивается, чтобы разжечь потухшую папиросу.

— Спасибо.

— Не за что…

— Наверное, будет шторм…

— Сейчас пора южных ветров… Иной раз так задует, что никакое судно не выдерживает…

В разговор вмешивается женщина:

— Сильные штормы бывают у нас, в Сеара… Похоже на конец света…

— Слышал, — откликается старик. — Говорят, и впрямь страшное дело.

Они присоединились к группе беседовавших между собой людей; неподалеку играли в карты. Женщина полюбопытствовала:

— Вы из Ильеуса?

— Вот уже пять лет, как живу в Табокасе. Я из сертана…

— Зачем же вы, старый человек, приехали в эти края?

— Сперва поехал не я, а мой сын Жоакин… Он устроился неплохо, развел небольшую плантацию, а когда умерла старуха, позвал и меня…

Старик замолчал; казалось, его поглотила музыка, которую ветер уносил в сторону города, скрывшегося во мраке. Тишина нарушалась лишь отдаленным гулом голосов в первом классе и песней, которую пел негр:

Он пел, а люди ежились от холода. Дул сильный ветер, порывистый южный ветер. Пароход подбрасывало на волнах, многие из пассажиров никогда раньше не ступали ногой на корабль. Они пересекли мрачные каатинги[9] сертана в поезде, наполненном переселенцами. Старик смотрел на них своими суровыми глазами.

— Слышите эту песню? «На этих землях и умру я». Это верно поется… Кто уезжает в эти края, никогда уже не возвращается… На этих землях что-то околдовывает людей и держит их, как смола жаки[10].

— Деньги у вас там легко заработать? — и юноша с горящими глазами подался вперед.

— Деньги… Это и тянет нас туда. Мы приезжаем, зарабатываем кое-что, потому что деньги там действительно есть, слава богу! Но на этих деньгах как будто лежит проклятие. Они ни у кого не удерживаются в руках. Люди разводят плантацию…

Музыка доносилась приглушенно, игроки прекратили на время игру. Старик пристально посмотрел на парня, потом перевел взгляд на остальных мужчин и женщин, захваченных его рассказом:

— Слыхали вы о кашише?

— Говорят, это афера, у людей обманом отбирают их земли…

— Да. Появляется адвокат с полковником, совершает кашише, и люди даже не знают, куда исчезают плантации какао, которые они посадили… — Он снова обвел взглядом вокруг и показал на свои мозолистые руки: — Видите? Вот этими самыми руками я посадил много деревьев какао… Мы с Жоакином обработали немало земли, отвоеванной у леса, посадили какао больше, чем целое стадо жупара — обезьян, которые разносят семена какао. А что толку? — и он вопросительно посмотрел на всех — на игрока, на беременную женщину, на юношу.

Старик снова заслушался музыкой, устремил долгий взгляд на луну:

— Говорят, когда луна кровавая, как сегодня, в такую ночь на дороге случается несчастье. Так было, когда убили Жоакина. Ни за что ни про что… Просто по злобе.

— Но почему же его все-таки убили? — спросила женщина.

— Полковник Орасио вместе с сеньором Руи сделали кашише, — они отобрали у нас участок, который мы засадили. Земля, мол, ихняя, а Жоакин здесь никто. Полковник явился со своими жагунсо, предъявил какие-то бумаги от нотариуса, выгнал нас, забрал все подчистую, даже какао, которое уже сушилось, готовенькое для продажи. Жоакин был работящий парень, не боялся самой тяжелой работы. Он был так потрясен захватом плантации, что даже запил с горя. И вот однажды спьяну возьми да скажи, что отомстит полковнику, прикончит его. Поблизости оказался наемник Орасио, он услышал и донес. Полковник велел устроить засаду. Жоакина убили в следующую же ночь, когда он шел в Феррадас…

Старик замолчал, люди больше ни о чем его не спрашивали. Игроки вернулись к прерванной игре, банкомет бросил две карты, все поставили в кон. Музыка понемногу замирала во мраке ночи. Ветер с каждой минутой крепчал. Старик снова заговорил:

— Жоакин был смирный малый, он никого не собирался убивать. Полковник Орасио хорошо это знал, и его люди тоже знали. Жоакин сказал это потому, что был пьян… Он никого не собирался убивать. Он был работящим, хотел заработать на жизнь… Правда, Жоакин здорово переживал, что у него отобрали участок, на него это сильно подействовало. Но наболтал он просто спьяну… Не таков он был, чтобы убивать… Его прикончили выстрелом в спину…

— Ну и что же, арестовали их?

Старик бросил злобный взгляд.

— В ту же ночь, когда его убили, наемники, пьянствуя в таверне, рассказали все, как было…

Наступила тишина, лишь один из игроков произнес:

— Пас…

Но другой не забрал выигранные деньги; он уставился на согбенную старческую фигуру; одинокий в своем несчастье старик, казалось, забыл обо всем на свете. Беременная женщина тихонько его спросила:

— А вы?

— Меня отправили в Баню. После всего я не мог там больше оставаться… Но теперь, как видите, возвращаюсь…

Старик вдруг выпрямился, его глаза снова приобрели суровый блеск, который потух к концу рассказа, и он заговорил решительным голосом:

— Теперь я еду опять и уже никогда не вернусь… Никто больше не прогонит меня… Это судьба, дона, делает нас такими… Никто не родится плохим или хорошим, судьба калечит нас…

— Но… — и женщина замолчала.

— Говорите, не стесняйтесь.

— Как же вы будете жить?.. Ведь вы уже не в таком возрасте, чтобы браться за тяжелую работу…