— Она раскрылась, — говорил он, — гляжу, середка желтая-прежелтая, сверкает — глазам больно, я такой и не видел никогда. Я сперва подумал, это пыльца, а что она блестит, это только кажется. На том пустыре все блестело и сияло. Даже старые обертки от конфет, даже пивные бутылки — посмотришь, и будто бы ничего лучше и красивее в жизни не видел. Только потом я и понял, что вижу солнце. Звучит как полный бред, я знаю, но это действительно было солнце. Только не одно, а…

— Все солнца, — негромко закончил за него Роланд. — Все сущее.

— Да! Эта роза… она была красивая, такая свежая, нежная, но что-то с ней было неладно. Я не могу объяснить, что, — как будто бились сразу два сердца, одно внутри другого, больное внутри здорового. А потом я отключился.

— В конце твоего сна тебе привиделось то же самое, да, Роланд? — тихим от благоговейного страха голосом спросила Сюзанна. — Травинка… и тебе почудилось, будто эта травинка лиловая, потому что она была забрызгана краской.

— Вы не понимаете, — перебил Джейк. — Травинка действительно была лиловая. Когда я видел ее настоящую, она была лиловая. Я такой травы никогда раньше не видал. А краска — просто маскировка. Маскировался же привратник под старый заброшенный дом.

Солнце меж тем достигло горизонта. Роланд попросил Джейка показать, а после и прочесть им «Чарли Чух-Чуха». Джейк пустил книжку по кругу. И Эдди, и Сюзанна долго смотрели на обложку.

— Когда я был совсем маленький, у меня была эта книжка, — наконец сказал Эдди. Говорил он решительно, тоном полной уверенности. — А потом, мне и четырех еще не было, мы переехали из Квинса в Бруклин, и я ее потерял. Но картинку на обложке я помню до сих пор. И чувствовал я то же самое, что ты, Джейк. Этот паровоз мне не нравился. Я ему не доверял.

Сюзанна оторвалась от книжки и посмотрела на Эдди.

— И у меня тоже была такая. Разве забудешь свою маленькую тезку… хотя, конечно, тогда я была сначала Одетта, а потом уж Сюзанна. Кстати, поезд этот я воспринимала в точности как вы: он мне не нравился, и я ему не доверяла. — Сюзанна постучала пальцем по самой середине обложки: — Мне казалось, эта его улыбка — сплошная липа. — И она передала «Чарли Чух-Чуха» Роланду.

Мельком взглянув на книгу, Роланд опять посмотрел на Сюзанну.

— Ты свою тоже потеряла?

— Да.

— Спорим, я знаю, когда, — сказал Эдди.

Сюзанна кивнула.

— Да уж наверное. Это случилось после того, как тот человек сбросил мне на голову кирпич. Когда мы ехали на север, на свадьбу моей тетки, Тети Синьки, книжка была у меня. Я взяла ее с собой в поезд, я это помню, потому что без конца приставала к папе, кто тянет состав — Чарли или нет. Мне не хотелось, чтобы это был Чарли; мы ведь ехали в Нью-Джерси, в Элизабет, а Чарли, думалось мне, мог завезти нас куда угодно. Что с ним в конце концов сталось? Катал публику по игрушечной деревне, что-то в этом роде, да, Джейк?

— По луна-парку.

— Да, конечно. Правильно, в самом конце есть картинка — Чарли везет по этому парку детей. Смеющихся и улыбающихся. Только мне почему-то всегда казалось, что они кричат «выпустите нас отсюда!».

— Да! — воскликнул Джейк. — Да, точно! Именно!

— Я боялась, Чарли вместо тетиной свадьбы увезет нас к себе, где уж он там жил, и никогда больше не отпустит домой.

— Домой возврата нет, — пробормотал Эдди и нервно пригладил вихры.

— Все время, что мы ехали в том поезде, я не желала выпускать книжку из рук. Ни на минуту. Даже, помню, думала: «пусть только попробует нас утащить, буду вырывать страницы, пока не перестанет!» Но, конечно, мы прибыли точно по назначению и вовремя. Папа даже сводил меня поглядеть локомотив. Это оказался тепловоз, не паровоз, и я, помню, обрадовалась. Потом, после свадьбы, тот человек, Морт, скинул на меня кирпич. Я долго пролежала в коме. И больше «Чарли Чух-Чуха» не видела. До этой минуты. — Сюзанна помедлила и прибавила: — Насколько я понимаю, это может быть мой экземпляр… или Эддин.

— Да запросто, — отозвался Эдди. Лицо его было бледным и серьезным… и вдруг он ухмыльнулся, точно мальчишка-подросток. — «Погляди на ЧЕРЕПАХУ — что за прелесть, я молчу! Все-все-все на белом свете служит сраному Лучу».

Роланд поглядел на запад.

— Солнце садится. Читай, покуда не стемнело, Джейк.

Джейк обратился к первой странице, продемонстрировал друзьям рисунок — Машинист Боб в будке Чарли — и начал: «Боб Брукс водил поезда Межземельской железнодорожной компании на линии Сент-Луис — Топека…»

— …И до ребятишек то и дело доносится тихий хрипловатый голос Чарли, который мурлычет свою старую песенку, — закончил Джейк. Он показал всем последнюю картинку — счастливые, радостные дети, которые на самом деле, возможно, вопили от ужаса, — и закрыл книгу. Солнце село; небо было лиловым.

— М-да, нельзя сказать, что это в точности про нас, — вынес приговор Эдди, — больше смахивает на отражение в кривом зеркале, но все ж таки совпадений хватает, чтоб меня мандраж брал. Межземелье — территория Чарли. Только здесь он никакой не Чарли. Здесь он Блейн Моно.

Роланд смотрел на Джейка.

— Как по-твоему, — спросил он вдруг, — может, надо обойти город стороной? И держаться подальше от этого поезда?

Джейк обдумал вопрос, глядя куда-то себе под ноги и рассеянно перебирая густой шелковистый мех Чика.

— Хорошо бы, — сказал он наконец, — но, наверное, нельзя, если я правильно понял насчет ка.

Роланд кивнул.

— Коль скоро это ка, и речи нет о том, что нам должно и чего не должно делать; вздумав пойти кружным путем, мы неминуемо столкнемся с обстоятельствами, которые принудят нас вернуться. При подобных оказиях лучше не мешкая уступать неизбежному. А ты что скажешь, Эдди?

Эдди думал не менее долго и тщательно, чем Джейк. Ему не хотелось иметь никакого дела с говорящим поездом, который сам бегает по рельсам; как его ни называй, Чарли Чух-Чух или Блейн Моно, все рассказанное и прочитанное им Джейком позволяло предположить, что это — пренеприятнейшее создание. Но им предстояло покрыть огромное расстояние, а где-то в конце пути находилась цель их поиска. Тут Эдди с изумлением обнаружил, что точно знает, какого он мнения и чего хочет. Молодой человек вскинул голову и, едва ли не впервые с тех пор, как явился в этот мир, решительно взглянул светло-карими глазами в блекло-голубые глаза Роланда.

— Я хочу постоять на том розовом поле. Увидеть Башню. Не знаю, что будет потом. Надо думать, «скорбящих просят цветов не возлагать», притом для всех нас. Но мне плевать. Я хочу туда. Мне плевать, даже если Блейн — дьявол и поезд идет к Башне через преисподнюю. Я — за то, чтобы идти в город.

Роланд кивнул и повернулся к Сюзанне.

— Мне Темная Башня никогда не снилась, — сказала та, — и я не могу решить вопрос на таком уровне — полагаю, вы назвали бы его уровнем желания. Но я поверила в ка, и не такая уж я непроходимая дура, чтобы не почувствовать, когда мне начинают долбить по макушке, приговаривая: «вот туда, туда, дуреха». А ты, Роланд? Что думаешь ты?

— Что разговоров для одного дня предостаточно и пора оставить их до завтра.

— А «Угадай-дай-дай»? — спросил Джейк. — Хочешь взглянуть?

— Успеется, — сказал Роланд. — Давайте-ка спать.

Но стрелок долго лежал без сна. Когда вновь ритмично и мерно забили барабаны, он поднялся, ушел обратно к дороге и стоял, глядя на мост и на город. До мозга костей, до кончиков пальцев дипломат, которого угадала в нем Сюзанна, он, едва услыхав про поезд, почти в ту же минуту понял — это следующий шаг на пути, назначенном им судьбой… но чутье подсказывало ему: заявлять об этом во всеуслышание неразумно. В особенности ненавидел ощущение, что его подталкивают и направляют, Эдди; стоило молодому человеку почувствовать нечто подобное — и он попросту пригибал голову, крепко упирался обеими ногами в землю, глупо отшучивался и артачился как мул. Сейчас их с Роландом желания совпадали, но Эдди все еще был способен сказать «брито», если Роланд говорил «стрижено», и «стрижено», если Роланд говорил «брито». Надежнее было не дергать уздечку и вернее — спрашивать совета, а не командовать.