– Джон, ты как себя чувствуешь? – спросил мистер Бизе.

– Хорошо, – сказал Джейк. – Спасибо. Сегодня я «переспал» немного. Наверное, еще не проснулся как следует.

Мистер Бизе улыбнулся, расслабившись.

– Со всеми бывает.

Только не с моим папой. Мастер «убойной силы» никогда не позволит себе «переспать».

– Ты готов к своему экзамену по французскому? – спросил мистер Бизе. – Voulez-voux examiner a moi cette midi?

– Думаю, да, – бодро ответил Джейк, хотя, если честно, он просто не знал, готов он к экзамену или нет. Он даже не помнил, готовился он по французскому или нет. В те дни для него почти все перестало иметь значение… все, кроме этих голосов в голове, сводящих его с ума.

– Хочу еще раз тебе сказать, Джон, что я очень тобой доволен. Я хотел сказать то же твоим старикам, но они не пришли на Родительский Вечер…

– Они очень заняты, – сказал Джейк.

Мистер Бизе кивнул.

– Ну так вот, ты меня очень порадовал. Я просто хотел, чтобы ты это знал… и я очень надеюсь, что на следующий год ты возьмешь второй курс по французскому и мы снова с тобой увидимся.

– Спасибо.

А про себя Джейк подумал, что бы сказал сейчас мистер Бизе, если б услышал такое: «Но, мне кажется, что на следующий год я при всем желании не смогу взять второй курс французского, разве что только заочно… если в старом – добром Саннивейле школьникам разрешают учиться по переписке».

В дверях актового зала появилась Джоанна Френкс, школьный секретарь, со своим серебряным колокольчиком в руке. В школе Пайпера все звонки отзваниваются вручную. Джейк допускал, что для богатых родителей сие обстоятельство придавало дополнительное очарование. Сладкие воспоминания о маленьком школьном здании из красного кирпича и все такое. А самого его это бесило. И особенно в последнее время, когда звон серебряного колокольчика отдавался болезненно прямо в мозгу…

«Долго я так не выдержу, – сказал он себе в отчаянии. – Мне очень жаль, но, по-моему, я съезжаю. То есть, действительно я съезжаю».

Заметив мисс Френкс, мистер Бизе повернулся к дверям, потом – снова к Джейку.

– У тебя все в порядке, Джон? А то в последнее время ты, кажется, чем-то обеспокоен. Что-то тебя тревожит?

Джейка обезоружила неподдельная доброта в голосе преподавателя, но он тут же представил себе, как будет выглядеть мистер Бизе, если он сейчас скажет ему: «Да. Меня кое-что тревожит. Один небольшой, черт возьми, фактунчик. Видите ли, я тут недавно умер и попал в другой мир. А там умер снова. Вы мне скажете, что такого не может быть, и вы будете правы, и я знаю, что вы безусловно правы, но в то же время я знаю, что вы ошибаетесь. Так оно все и было. Я умер. Действительно умер».

Но если бы он залепил такое, сейчас мистер Бизе уже бы названивал Элмеру Чемберсу, а Саннивейльский Курорт для психов показался бы Джейку воистину райским местечком после всего того, что ему выскажет папа по поводу переучившихся школьников, затеявших вдруг отпускать идиотские замечания как раз накануне Экзаменационной Недели. По поводу мальчиков, что выкидывают номера, о которых отцу потом будет стыдно упомянуть за ланчем или на коктейле. По поводу сыновей, Которые-Позволяют-Себе.

Джейк заставил себя улыбнуться мистеру Бизе.

– Просто немного волнуюсь перед экзаменами.

– Все ты сдашь, – ободряюще подмигнул ему мистер Бизе.

Мисс Френкс зазвонила в свой колокольчик, объявляя начало утреннего собрания. Джейк едва не поморщился – каждый его перезвон больно бил по ушам и проносился в мозгу точно маленькая ракета.

– Пойдем, – сказал мистер Бизе, – а то опоздаем. Не хорошо было бы опоздать в первый день Экзаменационной Недели, верно?

Они проскользнули в зал мимо мисс Френкс и ее грохочущего колокольчика. Мистер Бизе поспешил к рядам кресел, гордо именуемому Преподавательскими Хорами. В школе Пайпера было немало таких остроумных названий: актовый зал называли Общей Палатой, обеденный перерыв – Свободным Часом, седьмые и восьмые классы – Старшими Мальчиками и Девочками, а ряд откидных кресел на сцене у пианино (по которому мисс Френкс скоро вдарит с таким же немилосердным остервенением, с которым сейчас звонит в колокольчик), само собой, именовался Преподавательскими Хорами. Все это тоже – в честь старой-доброй традиции. Если б вы были любящими родителями, осознающими, что драгоценное ваше чадо вкушает в Общей Палате свой ланч в течение Свободного Часа, а не просто жует себе сэндвич с тунцом в столовке, вы бы, наверное, тоже пребывали в блаженной уверенности, что в области среднего образования у нас все О'КЕЙ.

Джейк уселся в свободное кресло подальше от сцены и уставился в никуда – поток утренних объявлений окатил его, как водой. В мозгу у него поселился ужас, долгий, нескончаемый, так что Джейк начал чувствовать себя подопытной крысой, пойманной в колесе. Он попытался себя убедить, что настанут еще лучшие, светлые времена, но как бы ни тщился он заглянуть в будущее, впереди ему виделась только тьма.

Его здравый рассудок был точно корабль, но корабль сейчас шел на дно.

Мистер Харлей, директор школы, поднялся на кафедру и выдал краткую речь насчет исторической значимости начавшейся сегодня Экзаменационной Недели с упором на то, что оценки, которые выставят ученикам, явятся еще одним важным шагом на Великой Дороге Жизни. Он проникновенно вещал о том, что школа очень рассчитывает на своих славных питомцев, он лично рассчитывает на них и их родители тоже на них рассчитывают. Он, правда, не упомянул в этой связи весь свободный демократический мир, но дал однозначно понять, что так оно и есть. Закончил он сообщением о том, что на время Экзаменационной Недели все звонки отменяются (первая и единственная за все утро хорошая новость для Джейка).

Мисс Френкс, которая давно уже маялась за пианино, взяла первый призывный аккорд. Ученики – семьдесят мальчиков и пятьдесят девочек, все в опрятных и строгих костюмах, свидетельствующих об изысканных вкусах и стабильном финансовом положении их родителей – поднялись как один и грянули школьный гимн. Машинально выпевая слова, Джейк размышлял о том странном месте, где очутился он после смерти. Он поначалу подумал, что это ад… потом, правда, засомневался, но когда заявился тот страшный дядька в черном плаще с капюшоном, все сомнения рассеялись, обернувшись уверенностью.

А потом пришел тот, другой, человек. Которого Джейк почти полюбил.

Но он дал мне упасть. Он убил меня.

Он почувствовал, как затылок его и лопатки покрылись неприятной испариной.

«Господи, что за дерьмовая песня», – подумал Джейк, и ему вдруг пришло в голову, что отцу бы она понравилась.

Первым по счету шел экзамен по английскому письменному. Единственный экзамен, проходящий не в классе – им на дом задали сочинение. Обычное сочинение объемом от полутора до четырех тысяч слов на тему «Как я понимаю правду». Мисс Авери, их училка, предупредила, что оценка за это экзаменационное сочинение на четверть определит общую табельную оценку за семестр.

Джейк вошел в класс и сел за свою парту в третьем ряду. Всего у них в классе было одиннадцать учеников. Джейку вспомнился прошлый сентябрь, первый учебный день – именуемый, разумеется, Ориентирующим, – когда мистер Харлей с гордостью им сообщил, что у них в Пайпере Самый-Высокий-Коэффициент-«Учитель к Ученику»-из-Всех-Лучших-Частных-Средних-Школ-на-Востоке, при этом он время от времени потрясал кулаком, как бы подчеркивая значимость именно этого обстоятельства. Правда, на Джейка сие откровение не произвело особенного впечатления, но он передал речь директора папе, полагая, что папа действительно «впечатлится». И Джейк не ошибся.