«Пора показаться фургону со склада игрушек», – подумал Джейк.

Подпрыгивая на выбоинах в асфальте, мимо проехал большой фургон с надписью «ТУКЕР. ИГРУШКИ ОПТОМ» и картинкой – радостный весь из себя «Джек-поскакунчик» – на борту. Джейк знал: у него за спиной человек в черном пошел быстрее, сокращая расстояние между ними… вот он уже тянет свои длинные руки. Но и теперь Джейк не смог оглянуться – как нельзя оглянуться в кошмарном сне, когда что-то ужасное начинает хватать тебя сзади.

«Беги! Если не можешь бежать, то садись и держись за дорожный знак – “Парковка запрещена”! Делай, что хочешь, только не стой как овца. Не дай этому произойти!»

Но он был бессилен это остановить. Впереди, на самом краю тротуара, стояла девушка в белом свитере и черной юбке. Слева от нее – парнишка-чикано с включенным радиоприемником. Как раз заканчивалась композиция Донны Саммер. Следующей песней, Джейк знал, будет «Доктор Любовь» группы «Кисс».

«Сейчас они разойдутся в сторо…»

Не успел Джейк закончить мысль, как девушка отступила на шаг вправо. Парнишка-чикано – влево. Между ними образовалось место для одного человека. Предательские ноги Джейка сами сделали шаг вперед. Осталось девять секунд.

Отблеск ясного майского солнца сверкнул на фирменном значке кадиллака. Джейк знал, что это «Седан де Вилль» 1976 года. Шесть секунд. Кадиллак несся вперед. Сейчас для машин должен зажечься красный, и толстый мужик в «де Вилле» – в синей шляпе с пером за лентой – собирался проскочить, чтобы не ждать потом на светофоре. Три секунды. За спиной Джейка человек в черном рванулся вперед. в радиоприемнике молодого чикано кончилась композиция «Я люблю, бэби, любить тебя» и началась «Доктор Любовь».

Две секунды.

Кадиллак перестроился в крайнюю правую полосу – ближнюю к тротуару – и устремился на всех парах к переходу, скалясь убийственною усмешкой.

Одна секунда.

У Джейка перехватило дыхание.

Сейчас.

– Ой! – сумел только выкрикнуть Джейк, когда сильные руки ударили его в спину, толкая… толкая на улицу, под машину… выталкивая из жизни…

За одним небольшим исключением – не было никаких рук.

Но Джейк все равно пошатнулся и стал падать вперед, судорожно замахав руками. Губы сложились в черный «ноль» страха. Парень-чикано резко подался вперед, схватил Джейка за руку и дернул его назад.

– Осторожней, маленький герой, – сказал он. – А то размажет тебя по дороге на полквартала.

Кадиллак пролетел мимо. Джейк еще мельком увидел водителя – толстого дядьку в синей шляпе, – а потом его и след простыл.

И вот тогда оно и случилось: его как будто разорвало надвое, и стало два Джейка. Один лежал на проезжей части и умирал. Второй стоял на углу, в тупом потрясении глядя на светофор, где «СТОЙТЕ» переключилось опять на «ИДИТЕ», и поток пешеходов устремился по переходу как ни в чем ни бывало… как будто вообще ничего не случилось… и действительно ничего не случилось.

«Я жив!» – ликовала одна половина его сознания.

«Нет, я умер! – возражала другая. – Меня сбила машина. Они все столпились вокруг меня, а человек в черном, который меня толкнул, говорит: “Пропустите меня, я священник”».

Тошнотворной волной накатила слабость, обращая сознание его во вздымающийся парашют. Проходя мимо толстой женщины, Джейк тайком заглянул к ней в пакет и увидел ясные голубые глаза большой куклы, запеленутой в красное полотенце – точно, как он предвидел. Женщина проплыла мимо. Чернокожий торговец не кричал: «Господи, да его же убило!», – а продолжал заниматься своей тележкой, беззаботно насвистывая песенку Донны Саммер, которая только что прозвучала по радио у парнишки-чикано.

Джейк оглянулся, лихорадочно высматривая в толпе священника, который не был священником. Его там не было.

Джейк застонал.

«Перестань! Что с тобой происходит?»

Джейк не знал. Знал он только одно: сейчас он должен лежать на проезжей части и умирать, пока толстая тетка кричит, мужчина в сером костюме «пугает» свои же туфли, а человек в черном протискивается сквозь толпу.

И для одной половины его сознания так оно все и было.

Опять накатила слабость. Джейк бросил пакет с завтраком на тротуар и как можно сильнее ударил себя по лицу. Какая-то женщина, проходящая мимо, как-то странно на него посмотрела. Джейк, однако, не обратил на нее внимания. Оставив свой завтрак лежать на асфальте, он шагнул на переход, не обращая внимания и на надпись «СТОЙТЕ», которая вновь начала мигать на светофоре. Но это уже не имело значения. Смерть подступила к нему совсем близко… и прошла мимо, даже не оглянувшись. Так не должно было быть – и на каком-то глубинном уровне своего существа Джейк знал об этом, – но так оно все и было.

Быть может, теперь он уже никогда не умрет. Будет жить вечно.

От этой мысли ему опять захотелось кричать.

К тому времени, когда Джейк добрался до школы, в голове у него слегка прояснилось, и он погрузился в занятия, пытаясь себя убедить, что ничего не случилось, что все нормально – на самом деле. Может быть, что-то такое и было… немного странное… своего рода психическое озарение, мгновенный прорыв в одно из возможный будущих… ну и что с того? Подумаешь, большое дело! Мысль в чем-то даже крутая – подобные штуки очень любят печатать в этих бульварных газетках, посвященных всему таинственному и потустороннему, которыми зачитывается Грета Шоу – но только тогда, когда она твердо уверена, что мамы Джейка нет дома, – изданиях типа «Национальный Опрос» или «Внутренним Оком». Только в этих газетках все подобные озарения всегда сродни боевому ядерному удару – женщине снится сон, что самолет, на котором ей скоро лететь, разбивается, и она обменивает билет… или какой-нибудь парень видит во сне, что какой-то ублюдок посадил брата его на иглу, и так оно и выходит на самом деле. Вот это действительно кое-что. Но когда этот психо-прорыв связан со знанием того, какую песню «Кисс» будут играть по радио, что в блюминдейловском пакете у толстой тетки лежит кукла, завернутая в красное полотенце, а уличный торговец собирается выпить бутылочку «Йо-Хо» – бутылочку, а не банку… чего из-за этого так волноваться?

«Забудь, – сказал он себе. – Все уже кончилось».

Хорошая мысль, за одним небольшим исключением: на третьем уроке Джейк понял, что ничего не закончилось – все только еще начиналось. Он тихо-мирно сидел на алгебре, смотрел на доску, где мистер Кнофф решал простенькое уравнение, и вдруг с ужасом осознал, что память раздвоилась, разделившись на два не связанных между собой потока. Ему было странно воспринимать в себе эту новую цепь воспоминаний – точно смотришь на вереницу странных и непонятных предметов, медленно проплывающих перед тобой по поверхности мутных вод.

«Я нахожусь сейчас в месте, которого я не знаю. То есть, теперь я его узнаю… узнал бы, если бы тот кадиллак меня сбил. Я сейчас на дорожной станции… но тот “я” об этом еще не знает. Он знает только, что это где-то в пустыне, и там нет людей. Никого. Я плачу там, потому что мне страшно. Я боюсь, что оказался в аду».

В три часа пополудни, когда Джейк пришел на Мид-Таун Лейнс, он выяснил, что на заднем дворе за конюшней есть действующая колонка, где можно попить. Вода была очень холодной, и в ней чувствовался сильный привкус минеральных солей. Вскоре он войдет в дом и обнаружит там скудный запас вяленого мяса – в бывшей кухне. В этом он был уверен, как был уверен и в том, что торговец на углу возьмет бутылочку, а не банку, «Йо-Хо» и что у куклы, выглядывающей из блюминдейловского пакета, голубые глаза.

Он как будто вспоминал будущее.

В тот день Джейк выбил только две партии. Одну с результатом 96, вторую – 87. Тимми у себя за конторкой лишь мельком глянул на его лист, сложил его пополам и покачал головой.

– Сегодня ты, чемпион, что-то не в лучшей форме.

– Если б вы только знали, – пробурчал Джейк.

Тимми присмотрелся к нему повнимательнее.