«Я умер».
«Нет, я не умер».
«Умер».
«Не умер».
«Умер».
«Нет».
Проходя мимо двери с надписью «ДЛЯ ДЕВОЧЕК», он распахнул ее, ожидая увидеть там чистое небо пустыни и синюю дымку на горизонте – горы, но увидел всего лишь Белинду Стивенс. Она стояла у раковины и, сосредоточенно глядя в зеркало, выдавливала на лбу прыщ.
– Господи, ты чего? – всполошилась она.
– Прости. Просто ошибся дверью. Думал, здесь будет пустыня.
– Чего?
Но Джейк уже отпустил дверь, и она плавно закрылась на пневматической пружине. Обойдя питьевой фонтанчик, он открыл дверь с надписью «ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ». Ту самую дверь… он уверен, он знает… дверь, через которую он вернется…
Три писсуара блеснули безупречной, без единого пятнышка, белизной под лампами дневного света. Последние капли стекли в слив раковины, и затычка торжественно встала на место. И все.
Джейк закрыл дверь и пошел дальше по коридору, сопровождаемый стуком своих каблуков по кафелю. По пути заглянул в канцелярию, но увидел там только мисс Френкс. Она самозабвенно разговаривала по телефону, раскачиваясь взад-вперед на своем вращающемся стуле и накручивая на палец прядь волос. На столе перед нею стоял серебряный колокольчик. Джейк подождал, пока она не отвернется от двери, и тихонечко проскользнул мимо. А уже через тридцать секунд он стоял под сияющим утренним солнцем позднего мая.
«Я стал прогульщиком… я сачканул. – Джейк и сам не поверил. Даже тревога, паника и смятение не смогли перекрыть его крайнего – искреннего – изумления вследствие столь неожиданного поворота событий. – Минут через пять, когда я не вернусь из сортира, мисс Авери отправит кого-нибудь, чтобы проверить… и тогда все раскроется. Все узнают, что я сачканул, что я смылся с экзамена».
Тут он вспомнил, что папка с его сочинением осталась лежать на парте.
«Они прочтут его и подумают, что я спятил. Fou. Да, все правильно. Так они и подумают. Потому что я в самом деле спятил».
А потом у него в голове зазвучал другой голос. Голос того человека с глазами воина… который носил два больших револьвера на широких ружейных ремнях очень низко на бедрах. Холодный, суровый голос… но были в нем утешение и тепло.
«Нет, Джейк, – говорил Роланд. – Ты не спятил. Ты не можешь понять, что с тобой происходит, тебе сейчас страшно, но ты не рехнулся, и не надо боятся ни тени своей, что за тобою шагает утром, ни тени вечерней своей, что встает пред тобою. Просто нужно найти путь обратно домой, вот и все».
– Но куда мне идти? – прошептал Джейк. Он стоял сейчас на Пятьдесят-Шестой между Парком и Мэдисоном и смотрел на проезжающие мимо автомобили. Проехал автобус, оставив после себя едкий шлейф выхлопных газов. – Куда мне идти? Где эта чертова дверь?
Но голос стрелка уже замер.
Джейк повернул налево, к Ист-Ривер, и слепо пошел вперед. Он понятия не имел – куда. Ни малейшего представления. Он мог только надеяться, что ноги сами приведут его в нужное место… в хорошее место… как недавно они его завели в плохое.
Это случилось три недели тому назад.
Нельзя даже сказать: «Началось три недели назад», – потому что, когда «началось», это предполагает некоторое последующее развитие, а его не было. Развивались, единственно, голоса – по нарастающей. Крепли ожесточенность и ярость, с которыми каждый настаивал на своем варианте реальности, но все остальное именно «случилось» – в одно мгновение.
Он вышел из дома в восемь утра – он всегда выходил пораньше, когда погода была хорошей, чтобы пройтись пешком, а этот май в смысле погоды был просто чудным. Папа уже отбыл на телестудию, мама еще не вставала, а миссис Грета Шоу, обосновавшись на кухне, пила свой кофе и читала свою «Нью-Йорк Пост».
– До свидания, Грета, – сказал он ей. – Я пошел в школу.
Она махнула ему рукой, не отрываясь от газеты.
– Счастливо, Джонни.
Все – как всегда. Еще один день из жизни.
И так продолжалось еще двадцать пять минут. А потом все изменилось. Уже навсегда.
Он шел по улице (в одной руке школьная сумка, в другой – пакет с завтраком) и глазел на витрины. За двенадцать минут до конца его жизни – какой он всегда ее знал, – Джейк на минутку приостановился перед витриной «Брендио», где манекены в меховых шубах и стильных костюмах застыли в натянутых позах непринужденной беседы. Думал он только о том, как днем, после школы, пойдет в кегельбан. 158 – его рекорд. Очень неплохо для мальчика его возраста. Когда-нибудь он мечтал заняться этим профессионально и стать игроком на pro tour (если бы папа узнал об этом, он бы тоже рассвирепел не на шутку).
Оно все ближе и ближе… мгновение, когда разум его неожиданно помутится.
Он перешел через Тридцать-Девятую. До рокового мгновения осталось чуть меньше семи минут. На Сорок-Первой ему пришлось подождать у светофора, пока не зажжется зеленый – «ИДИТЕ». Осталось четыре с половиной минуты. Джейк помедлил у книжного магазина, что на углу Пятой и Сорок-Второй. Именно в этот миг, когда привычной размеренной жизни ему осталось чуть более трех минут, Джейк Чемберс ступил под сень той невидимой силы, которую Роланд называл ка-тетом.
Постепенно его захватило какое-то странное, неприятное ощущение. Поначалу ему показалось, что кто-то за ним наблюдает, но очень быстро он понял, что это не так… или не совсем так. У него было такое чувство, что все это с ним уже происходило… как будто – только теперь наяву – вернулся давнишний сон, который почти забылся. Он думал, что странное чувство сейчас пройдет, но оно не прошло. Оно стало только сильнее, и постепенно к нему примешалось еще кое-что… неподдельный ужас.
Впереди, на ближайшем углу Пятой и Сорок-Третьей, возился чернокожий торговец в смешной панаме, устанавливая тележку с напитками.
«Это тот самый, который сейчас закричит: “Господи, да его же убило!”» – подумал Джейк.
С той стороны к переходу приближалась толстая тетенька с блюминдейловским пакетом в руке.
«Она выронит свой пакет. Выронит его, поднесет руки ко рту и завизжит. Пакет раскроется, и внутри будет кукла, запеленутая в красное полотенце. Я увижу ее с дороги, когда буду лежать на проезжей части, а кровь просочится ко мне в штаны и разольется вокруг маленьким озерцом».
Сразу за тучной женщиной шел долговязый дядька, одетый в серый шерстяной костюм и с «дипломатом» в руке.
«Его стошнит прямо себе на туфли. Он уронит портфель, и его стошнит прямо себе на туфли. Что со мной происходит?»
Но ноги сами несли его к переходу – как раз зажегся зеленый, и толпа устремилась через улицу оживленным тесным потоком. Где-то сзади, неуклонно приближаясь к нему, шел священник-убийца. Джейк это знал, как знал он и то, что сейчас уже зажжется красный, и руки священника вытянуться к нему, чтобы толкнуть… но он даже не смог оглянуться. Как в кошмарном сне, когда понимаешь, что тебе угрожает опасность, но сделать ты ничего не можешь, потому что события во сне тебе не подвластны.
Осталось пятьдесят три секунды. Впереди чернокожий торговец открыл дверцу в боку тележки.
«Сейчас он достанет бутылочку “Йо-Хо”, – подумал Джейк. – Бутылку – не банку. Встряхнет и осушит одним глотком».
Торговец достал из тележки бутылочку «Йо-Хо», энергично ее встряхнул и сковырнул крышку.
Осталось сорок секунд.
«Сейчас переключится светофор».
Белая надпись «ИДИТЕ» погасла. Красными вспышками замерцала – «СТОЙТЕ». А где-то там, менее чем в полквартале отсюда, большой синий «кадиллак» вырулил в промежуток между Пятой и Сорок-Третьей. Джейк это знал, как знал он и то, что на водителе – тучном мужчине – будет синяя шляпа, точно такого оттенка, как и его машина.
«Сейчас я умру!»
Ему так хотелось выкрикнуть это вслух – этим прохожим, не подозревающим ни о чем, – но челюсть как будто свело. Ноги невозмутимо несли его к переходу. Надпись «СТОЙТЕ» перестала мерцать и загорелась своим ровным красным предупреждением. Торговец сунул пустую бутылку из-под «Йо-Хо» в урну на углу. Толстая тетка на той стороне встала на краю тротуара, держа магазинный пакет за ручки. Мужчина в сером костюме встал сразу за нею. Осталось всего восемнадцать секунд.
