Источник этого странного поэтического произведения (если не его смысл) был вполне ясен для Джейка. В конце концов, этот район восточной оконечности Манхэттена называется Бухтой большой Черепахи. Но это не объясняло ни того непонятного обстоятельства, что по спине Джейка вдруг ни с того, ни с сего побежали мурашки, ни этого явственного ощущения, вдруг охватившего Джейка, что он нашел еще один указатель на каком-то волшебном и потаенном пути.
Расстегнув рубашку, Джейк сунул две книги, которые только что приобрел, за пазуху. Потом огляделся, убедился, что никто на него не смотрит, и, опершись двумя руками о забор, подтянулся, перекинул одну ногу, другую, и спрыгнул на той стороне. При этом одной ногой он угодил прямо на груду беспорядочно сваленных кирпичей. Они, естественно, заскользили под ним. Лодыжка его подвернулась, и всю ногу пронзило болью. Джейк упал прямо на кирпичи и даже вскрикнул от боли и неожиданности, когда они врезались ему в ребра, точно грубые крепкие кулаки.
Сначала он даже и не пытался встать, а просто лежал, дожидаясь, когда восстановится сбитое от удара дыхание. Вряд ли он как-то серьезно ушибся, но ногу он подвернул – это точно. Теперь лодыжка, скорее всего, распухнет. Домой он вернется хромая. Придется, однако, сжать зубы и потерпеть: денег на тачку нет.
«Ты что, в самом деле собрался вернуться домой? Да тебя там живьем съедят».
Может быть. А быть может, и нет. Впрочем, насколько можно судить пока что, особого выбора у него нет. Но у него еще будет время об этом подумать. Сейчас он намерен исследовать этот пустырь, что притянул его, как магнит – стальную стружку. Джейк вдруг понял, что ощущение силы, разлитой вокруг, не пропало. Наоборот, оно стало еще сильнее. И вряд ли она исходила только от этого пустыря. Что-то здесь происходило. Что-то особенное. Очень важное. Даже в самом воздухе ощущались вибрации, как будто в нем плыли волны энергии, источаемые самой громадной электростанцией в мире.
Только поднявшись на ноги, Джейк увидел, как он удачно упал. Упади он чуть в сторону, он бы попал прямо на кучу битого стекла и, скорее всего, очень сильно порезался.
«Это, наверное, от витрины, – подумал Джейк. – Когда здесь еще был магазинчик деликатесов, в ней выставлялись сыры и колбасы. Стоишь на улице и смотришь. Их еще вешали на веревках». Джейк не знал, откуда он это знает. Он просто знал… и без тени сомнения.
Задумчиво оглядевшись по сторонам, Джейк отошел от забора чуть дальше вглубь пустыря. Ближе к середине участка, едва заметная под буйно разросшимися сорняками, на земле валялся какой-то рекламный щиток. Опустившись на колени, Джейк поднял его и стряхнул с него грязь. Буквы давно повыцвели, но их еще можно было прочесть:
ТОМ И ДЖЕРРИ. ДЕЛИКАТЕСЫ СПЕЦИАЛИЗИРУЕМСЯ НА ЗАКАЗАХ К БАНКЕТАМ И ПРАЗДНИКАМ!
А внизу, той же красной, которая стала розовой, краской из баллончика-распылителя кто-то вывел загадочную фразу:
В ЕЕ МЫСЛЯХ – ВЕСЬ МИР, В ЕЕ МЫСЛЯХ – ВСЕ МЫ.
«Вот оно, это место, – сказал себе Джейк. – О да».
Он уронил щит обратно на землю, поднялся и медленно пошел дальше вглубь пустыря, внимательно глядя по сторонам. С каждым шагом его ощущение силы крепло. Все, что он видел: сорняки, осколки стекол, груды битого кирпича, – было как будто пронизано этой безудержной силой. Даже пустые пакетики из-под хрустящей картошки казались красивыми, а пустую пивную бутылку солнечный свет превратил в цилиндр коричневого огня.
Джейк очень четко осознавал каждый свой вдох… свет солнца, который ложился на все золотым покровом. Внезапно он понял, что стоит на пороге великой тайны. Его била дрожь. Наполовину – от страха, наполовину – от удивления, смешанного с восторгом.
Оно все здесь. Все. Все по-прежнему здесь.
Сорняки льнули к его ногам. Репей налип на носки. Поднявшийся ветерок зашелестел упаковкой из-под печенья. Солнечный луч отразился сверкающим бликом, и на мгновение обычная упаковка словно бы преисполнилась внутреннего сияния, жуткого и прекрасного одновременно.
– Все по-прежнему здесь, – повторил Джейк вслух, не зная о том, что лицо его тоже сейчас преисполнилось собственным внутренним светом. – Все здесь.
Теперь ему слышался звук… вернее будет сказать, Джейк его слышал с самого начала, как только ступил на пустырь. Какой-то гул, но на очень высокой ноте, в котором сквозило невыразимое одиночество и невыразимая красота. Так, наверное, плачет ветер над пустынной равниной, только звук был живым. Точно хор тысячи голосов, слитых в могучей открытой ноте. Джейк огляделся по сторонам и вдруг понял, что видит лица – в сплетении сорняков, в ветках кустарника, даже в грудах битого кирпича. Лица.
– Вы кто? – прошептал Джейк. – Кто вы?
Ответа он не получил, но ему показалось, что за этим звенящим хором он слышит иные звуки: грохот конских копыт по сухой пыльной земле, громы выстрелов и из сумрака – голоса ангелов, славу поющих. Ему представлялось, что лица, которые он различал во всем, поворачивались к нему, когда он проходил. Они словно бы наблюдали за ним, но Джейк чувствовал, что за пристальным их вниманием не скрывается злых намерений. Отсюда ему была видна Сорок-Шестая и даже одно крыло резиденции ООН на Первой-Авеню, но это уже не имело значения… весь Нью-Йорк побледнел и сделался прозрачным, точно оконное стекло.
Гул нарастал. Уже не тысяча – миллион голосов вздымались могучим хоралом, восставая из бездонного колодца вселенной. Теперь Джейк уже различал имена, хотя, может быть, это только ему представлялось. Одно имя, кажется, было Мартен. Другое – Катберт. Еще одно – Роланд… Роланд из Гилеада.
Были там и имена, и бессвязный гул разговора – десятки тысяч историй, сплетенных в одну, но над всем царил этот могучий, разливающийся по пространству звон… набухающая вибрация, наполнявшая разум его ослепительно белым светом. И Джейк вдруг понял, – и радость была столь огромной, что грозила взорвать его изнутри, – чей это голос. Голос Да. Голос Белизны. Голос Всегда. Великий хорал утверждения, выпевающий песнь свою на пустыре. Для него.
А потом, в низких зарослях репейника, Джейк увидел ключ… а за ключом еще – розу.
Ноги его подкосились, и он упал на колени. Смутно, словно бы издалека, Джейк осознал, что плачет. Он слегка обмочился, но и это он осознавал едва ли. Не вставая с колен, он прополз вперед и потянулся за ключом, лежащим в зарослях репейника. Форма ключа показалась ему знакомой. Он, кажется, уже видел один такой – в своих снах.
Он подумал еще: «S-образная загогулина на конце – вот в чем секрет».
Как только он сжал ключ в руке, голоса загремели, слившись в одну гармоничную ноту триумфа. Джейк закричал, и крик его утонул в этом хоре. Ключ у него на ладони вспыхнул вдруг белым светом, и по руке его, точно мощный разряд электричества, прошла сила. Он как будто схватился за оголенный провод под напряжением, но боли не было.
Он положил ключ между страницами «Чарли Чу-Чу». Пристальнее вглядевшись в розу, Джейк неожиданно осознал, что настоящий ключ – это она. Ключ ко всему. Он прополз чуть вперед, чтобы взять ее. Лицо его пламенело, увенчанное чистым светом. Глаза полыхали, как два провала, заполненные голубым огнем.
Роза росла посреди островка травы – странной, багровой травы.
Когда Джейк потянулся к ней, бутон стал раскрываться прямо у него на глазах, обнажая свои полыхающие глубины, потаенные, ослепительно алые. Лепесток раскрывался за лепестком, и каждый горел своим собственным тайным огнем. Джейк в жизни не видел такого чуда… ничего, напоенного до такой степени жизнью, ликующей и безудержной.
Как только он протянул к ней руку – решительно, без колебаний, – хор голосов принялся выпевать его имя… и в сердце Джейка закрался предательский страх. Холодный, как лед, и тяжелый, как камень.
Что-то было не так. Теперь Джейк ощущал какой-то вибрирующий диссонанс… как царапина, безобразная и глубокая, на бесценном полотне великого мастера. Как жар, накаляющийся исподволь под хладной кожей на лбу у больного.