«Чу-чу, – невольно подумалось Джейку. – Вот – правда».

– Хотя бы 25 центов? – устало спросил бродяга, и Джейк ссыпал не глядя ему на колени всю сдачу из книжного магазина. Теперь, точно как по расписанию, он услышал «Rolling Stones»:

Джейк увидел теперь – безо всякого удивления, – что магазин называется «Башня Мощи. Музыка на любой вкус».

Похоже, сегодня у нас массовая распродажа башен.

Джейк шел вперед. Дорожные знаки и вывески плыли мимо, как будто в туманном сне. В квартале между Сорок-Девятой и Сорок-Восьмой располагался один магазинчик. Он назывался «Твои отражения». Джейк повернул мимоходом голову. Все, как он и предвидел. Он знал, что так будет: дюжина Джейков в дюжине зеркал – дюжина мальчиков, маленьких для своего возраста. Одетых в аккуратные школьные костюмы. Синие блейзеры, белые рубашки, темно красные галстуки, серые брюки. В школе Пайпера не было обязательной строгой формы, но определенные – негласные – правила существовали, и родители учеников неуклонно им следовали, одевая своих драгоценных чад.

Теперь школа казалась такой далекой. Такой «давнишней».

Внезапно Джейк понял, куда он идет. Понимание это пробилось в его сознании, точно родник освежающей чистой воды, бьющий из-под земли. «К лавке деликатесов, – сказал он себе. – Во всяком случае, так оно смотрится с виду: простой магазинчик деликатесов. Только, если на самом деле, это вовсе не магазин… это проход в другой мир. В тот мир. Его мир. Правильный мир».

Джейку уже не терпелось. Он побежал, жадно глядя вперед. На переходе через Сорок-Седьмую горел красный свет, но Джейк даже не посмотрел на светофор: спрыгнув с тротуара, он этак шустро понесся по белым полоскам «зебры», едва ли взглянув налево. Раздался визг тормозов и скрежет покрышек. Какой-то фургон резко остановился, когда Джейк пронесся перед самым его капотом.

– Эй! У тебя как с головой? – прокричал водитель, но Джейк даже и не поглядел в его сторону.

Еще только один квартал.

Джейк поднажал. Теперь он несся, как угорелый. Галстук сбился набок и трепыхался за левым плечом. Волосы развевались, отброшенные со лба назад. Мягкие туфли гремели по тротуару. Прохожие изумленно – или просто с любопытством – косились на Джейка, но сам он не обращал внимания на эти взгляды. Как не обратил он внимания на рассерженный окрик водителя на переходе.

Вот здесь… на углу. Рядом с магазинчиком канцтоваров.

Впереди показался какой-то дядька в темно коричневой рабочей форме с длинной тележкой, нагруженной картонными ящиками. Джейк перепрыгнул ее, как барьер, вскинув руки. Ни дать, ни взять, бег с препятствиями. Заправленная рубашка выбилась сзади из брюк и торчала теперь из-под синего блейзера, точно краешек детского фартучка. Приземлившись с той стороны тележки, Джейк чуть не врезался в коляску с ребенком, которую катила перед собой молодая пуэрториканка. Он обогнул ее сходу, ну прямо как полузащитник, закрывший брешь в линии защиты и спасший тем самым свои ворота.

– Где пожар, молодой человек? – полюбопытствовала молодая пуэрториканка, но Джейк даже и не взглянул в ее сторону. На всех парах он пронесся мимо магазинчика канцтоваров с блокнотами, ручками и калькуляторами в витрине.

«Дверь! – твердил он себе, ликуя. – Сейчас я ее увижу! И что потом? Стану стоять и смотреть? Да ни в жизни, Хосе! Я пройду через эту дверь… а если она вдруг закрыта, я ее просто снесу с пете…»

Тут он обнаружил, что добрался уже до угла Второй и Сорок-Шестой, и наконец остановился, проскользив на каблуках. Посреди тротуара. Дыша тяжело и со свистом. Руки стиснуты в кулаки. Волосы снова упали на лоб влажными от испарины прядями.

– Нет, – он едва не расплакался. – Нет! – Но это неистовое, полубезумное отрицание не изменило того, что он видел. Вернее, того, что не видел. Смотреть, собственно, было и не на что. Деревянный забор, а за забором – пустырь, замусоренный и заросший сорняками.

Дом, который когда-то стоял здесь, давно снесли.

Минуты две Джейк стоял неподвижно перед дощатым забором, тупо глядя на захламленный пустырь за ним. Губы его кривились в горькой и однобокой усмешке. Он буквально физически ощущал, как тает надежда, как испаряется непоколебимая – абсолютная – его уверенность, сменяясь отчаянием, горше которого он еще в жизни не знал.

«Очередная ложная тревога, – подумал Джейк, когда прошло первое потрясение, и он снова обрел способность хотя бы о чем-нибудь думать. – Очередная ложная тревога. Очередной тупик. Давно засохший колодец. Теперь опять появятся голоса, и как только это произойдет, я, наверное, закричу. И это – нормально. О'кей. Мне, потому что, уже надоело. Я не выдержу больше. Мне надоело сходить с ума. Если так вот и сходят с ума, то пусть это случится быстрее, сейчас, пусть меня заберут в дурдом и что-нибудь вколют такое, чтобы я отрубился и все. Я сдаюсь. Это – конец всему. Бобик сдох».

Но голоса не вернулись… пока еще нет. И теперь, когда Джейк снова обрел способность думать и размышлять над увиденным, он наконец врубился, что пустырь за забором не так уж и «пуст», как ему показалось сначала. Посреди этой мертвой свалки, заросшей сорной травой, стоял большой щит с надписью:

Скоро здесь будет? Вполне вероятно… но были у Джейка свои сомнения на этот счет. Буквы на рекламном щите повыцвели, а сам щит немного прогнулся. Поверх «Роскошного кондоминимума “Бухта большой черепахи”» какой-то художник, мастер настенной росписи, по имени БАНГО СКАНК оставил долгую о себе память посредством баллончика-распылителя с синей краской. «Интересно, – подумал Джейк, – проект просто отсрочили или он тихо сдох сам собой». Он почему-то вдруг вспомнил, как недели, наверное, две назад, папа беседовал по телефону со своим консультантом по капиталовложениям. Орал на него благим матом, чтобы тот даже не думал о дальнейшем каком-нибудь инвестировании.

– Мне наплевать, какая у вас там заманчивая информация о налогах и предполагаемых сделках! Да хоть растакая! – едва не вопил отец (как Джейк уже понял, это был в общем-то папин нормальный тон, когда он обсуждал деловые вопросы – обстоятельство это объяснялось, быть может, отчасти наличием у папы в столе «кокаиновых залежей»). – Каждый раз, когда они там предлагают что-то действительно сногсшибательное, это как у нас в студии: трудишься, аки пчела, а перепроверишь потом программу – обязательно что-то не так!

Забор, огораживающий пустырь, был высотой Джейку по подбородок. Все доски были увешаны объявлениями и афишами: Оливия Ньютон-Джон на Радио-Сити, рок-группа «G. Gordon Liddy», совместный корцерт с «Темным гротом» в каком-то там клубе в Ист-Виллидж, фильм «Война зомби», который уже прошел раньше этой весной. Через определенные промежутки к доскам забора были прибиты непременные таблички «ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН», но большинство из них было заклеено сверху вычурными афишами. Чуть подальше имелось еще одно произведение в стиле граффити – краска, как видно, когда-то была ярко красной, но теперь она выцвела и приобрела мутный оттенок, какой бывает у роз, расцветающих в конце лета. Какой-то детский стишок. Джейк смотрел на него, как зачарованный, широко распахнув глаза. Он даже прочел его шепотом вслух: