– А платья?

– Это белье мадам Туссен. Я беру гладить на дом, я же тебе говорил.

– А, ну да, твоя работа.

– Вот именно, что работа. Не нравится?

– Да что с вами со всеми? – Луи остановился. – Вы целыми днями лаетесь!

– Если ты про лачугу, то мы привыкли. Мы все время ругаемся, Люсьен это обожает. Да и Матиасу полезно, каждому от этого своя выгода. Отвлекает от забот, забываешь про безденежье и про то, что платья есть, а женщин в них нет.

Луи кивнул.

– Как думаешь, – снова заговорил Марк, – есть хоть малейший шанс, что Мартин питомец тут ни при чем?

– Думаю, что шансов гораздо больше. Подожди, там фонтанчик, пойду окуну Бюфо.

Марк скривился:

– Ты с собой жабу взял?

– Да, я только что сходил за ним. Он умирал со скуки в корзинке для карандашей, сам подумай – и поймешь, каково это. Надо иногда проветривать зверюшку. Я же не прошу тебя его подержать.

Марк с отвращением смотрел, как Луи побрызгал водой свою большую сероватую жабу, дал ей какие-то наставления, а потом снова посадил в большой правый карман своей куртки.

– Мерзость какая, – только и сказал Марк.

– Пива хочешь?

Они уселись на террасе почти пустого кафе. Марк сел слева от Луи, потому что в правом кармане сидела жаба. Было половина двенадцатого, холодно не было.

– Я думаю, – начал Луи, – что Мартин приемыш самый настоящий идиот.

– Согласен, – кивнул Марк, поднимая руку, чтобы позвать официанта.

– А значит, сам он не смог бы сочинить историю с хозяином ресторана, даже чтобы спасти себе жизнь.

– Ты прав. Этот тип существует.

– Какой тип?

– Ну тот, – сказал Марк, не опуская руки, – который управляет марионеткой. «Другой». Убийца. Он существует.

– Рука твоя не работает, – заметил Луи.

– Вижу, – ответил Марк и уронил руку на колено. – Никогда не могу подозвать официанта.

– Тебе не хватает врожденного авторитета, – предположил Луи и в свою очередь поднял руку.

Он быстро заказал официанту два пива и повернулся к Марку.

– Ерунда, – сказал Марк. – Подумаешь. Мы говорили о том, что тот тип где-то есть.

– Вероятно. Нельзя сказать наверняка. Если он существует, то мы уже кое-что знаем о нем: он знаком с Клеманом Воке, он его ненавидит, и он не серийный убийца.

– Не понял.

Луи поморщился и отхлебнул пива.

– Видишь ли, этот тип считает. Он считает. Первая женщина, вторая, третья… Помнишь, что рассказывал Воке? По телефону ему говорили: «первая девушка»… «вторая девушка»… Он их считает. А если ты считаешь, значит, знаешь, на чем остановишься, хочешь прийти к какому-то числу. Иначе зачем считать? Есть какой-то предел, цель. Обычно, когда убивают, счет жертвам не ведут. Не будешь же считать до бесконечности, зачем? Я думаю, этот убийца придумал себе определенное количество женщин, и его список когда-то кончится. Это не серийный убийца. Это убийца одной серии. Улавливаешь разницу? Он односерийный убийца.

– Да, – неуверенно сказал Марк. – Ты много значения придаешь мелочам.

– Цифры не мелочь. Прибавь к этому, что серийный убийца никогда бы не стал искать козла отпущения. Тот, кто это сделал, рассчитывал использовать Воке для определенного количества жертв. Воке послужил болванчиком в тщательно спланированной операции, а бесконечная резня тут ни при чем. Если за этим кто-то стоит, он очень опасен и прекрасно знает, чего хочет. Он выбрал козла отпущения и выбрал женщин. И действует он не случайно, ни в коем случае. А чтобы его серия была оправдана, у нее должен быть смысл. В его понимании, конечно.

– Оправдана?

– Оправдана символически, образно. Убить семь женщин, это как бы уничтожить всех женщин на планете, к примеру. И ты прекрасно понимаешь, что эти семь женщин не могут быть выбраны случайно. Они должны составлять единый ансамбль, вселенную, их должно что-то объединять.

Луи побарабанил пальцами по стакану.

– Уверен, что так он и действует, – продолжил он. – Если подумать, все очень банально и просто. В любом случае смотри в оба – надо во что бы то ни стало спрятать Клемана Воке, особенно если он невиновен. Если случится третье убийство, мы, по крайней мере, будем знать, что этот кретин ни при чем. У него будет железное алиби.

– Думаешь, будет третье убийство?

– Да, старик. Тот «Другой» только начал. И беда в том, что мы не знаем ни как велика его серия, ни какой в ней смысл.

Луи вернулся домой пешком, по дороге болтая со своей жабой.

На следующий день в одиннадцать утра Кельвелер был в комиссариате Девятого округа. По дороге он купил утренние газеты и молил небо, чтобы евангелисты, как их называл Вандузлер-старший, оказались хорошими сторожами: фоторобот предполагаемого убийцы был напечатан на первой странице, и сходство с оригиналом было поразительное.

Луи был озабочен и в полицию вошел с тяжелым сердцем. На этот раз его попросили подождать. Луазелю наверняка не нравилось, что он так быстро вернулся. У Луи Кельвелера была репутация ищейки, которая глубоко копает и везде сует свой нос. А поскольку любой тщательный поиск чреват неприятными находками, то никто не хотел, чтобы Кельвелер лез туда, куда его не просят. Возможно, Луазель уже сожалел, что вчера так необдуманно разоткровенничался. В конце концов, Кельвелер уже в отставке, он никто.

Луи подумывал, как не вылететь из седла, но тут Луазель открыл дверь и сделал ему знак зайти.

– Здорово, Немец. Что стряслось?

– Хочу еще раз кое-что посмотреть и поделиться с тобой одной догадкой. А потом пойду в Девятнадцатый округ.

– Не трудись, – улыбнулся Луазель, – теперь оба дела поручены мне.

– Отличная новость. Рад, что смог оказать тебе услугу.

– Ты о чем?

– Я боялся, что дело попадет к твоему коллеге, – уклончиво сказал Луи. – И решил звякнуть в министерство, замолвить за тебя словечко. Приятно слышать, что дело поручили тебе.

Луазель встал, чтобы пожать Луи руку.

– Не стоит, старик. Не говори об этом никому, а то засветишь мои контакты.

Луазель молча кивнул в знак понимания и снова сел, радостно улыбаясь. Луи совсем не было стыдно. Такое вранье было обычным делом в его работе, полиция поступала так же. Он делал это ради Марты.

– Что ты хотел посмотреть, Немец? – спросил Луазель, он снова стал дружелюбным и был готов помочь.

– Снимки жертв на месте преступления, крупным планом, в верхней части тела, если можно.

Луазель прошаркал к железному шкафу. Его ноги шуршали по линолеуму. Все так же шурша, он вернулся к Луи и разложил перед ним фотографии. Тот напряженно вгляделся в них.

– Здесь, – сказал он Луазелю, показывая в какую-то точку справа от головы. – Тут, на ковре, ничего не замечаешь?

– Немного крови видно. Знаю, этой девушкой я занимался.

– Ковер длинноворсный, так?

– Да, похоже на шкуру козы.

– А тебе не кажется, что возле головы кто-то возил рукой по ковру в разные стороны?

Луазель нахмурил светлые брови и отошел с фотографией к окну.

– Хочешь сказать, в этом месте воре спутан?

– Вот именно. Он мятый и спутанный.

– Может, и так, старик, но ковер из козьей шерсти то и дело путается. Что-то не пойму я, к чему ты клонишь.

– Взгляни на другую фотографию, – сказал Луи, тоже подходя к окну. – Это вторая жертва. Посмотри на то же место, рядом с головой, у левого уха.

– Тут палас. Что на нем разглядишь?

– Следы трения, вмятины, как будто кто-то царапал в этом месте.

Луазель покачал головой:

– Нет, старик. Честное слово, ничего не вижу.

– Ладно, возможно, мне показалось.

Луи надел куртку, собрал свои газеты и направился к двери.

– Слушай, хочу спросить, пока не ушел: вы думаете, будет третье убийство?

Луазель кивнул:

– Скорее всего, если мы не поймаем его раньше.

– Почему скорее всего?

– Потому что у него нет причин останавливаться, вот почему. У сексуальных маньяков всегда так, старик, их не остановишь. Где? Когда? Пока никакой зацепки. Единственное, что может спасти следующую женщину, это если поймаем его, – указал он на фоторобот в газете. – В Париже два миллиона жителей, хоть кто-нибудь да скажет нам, где его искать. С такой глупой рожей не останешься незамеченным. Даже если он перекрасится в рыжий, его все равно узнают. Но вряд ли ему это придет в голову.