– Ты про что? – удивился Марк.

– Про запеканку.

– А, запеканка. В холодильнике еще остался большой кусок. Тебе погреть?

– Будь так любезен, – довольно вздохнул Луи.

– А кофе будешь? Я сварю.

– С удовольствием, – кивнул Луи.

Он огляделся. Эта просторная комната с высокими стрельчатыми окнами и правда чем-то напоминала монашескую келью. А сегодня особенно, потому что ставни были закрыты, в комнате царил полумрак, и разговаривали они вполголоса.

– Сейчас будет готово, – сказал Марк. – Ты видел газету?

– Видел.

– Бедная Марта, наверное, страшно волнуется из-за своего пупса. Я зайду за ней сразу после работы. Аккордеон тоже захватим.

– Здесь ему нельзя играть ни в коем случае, Марк.

– Я знаю. Это просто чтобы ему настроение поднять.

– Разбуди его. У нас мало времени.

Марк тихонько вошел в комнату, но Клеман не спал. Он лежал на кровати, раскинув руки, и смотрел на закрытое окно.

– Пойдем, – сказал ему Марк. – Поговорим еще немного.

Клеман сел напротив Луи, спрятав ноги под стул и уцепившись ступнями за ножки. Марк налил кофе и поставил перед Луи тарелку с запеканкой.

– А теперь, Клеман, – начал Луи, – ты должен нам помочь. При помощи этого, – добавил он, указав на свой лоб. – Ты видел портрет в газете? Тебя ищет весь Париж. Весь, за исключением шести человек: один тебя любит, а пятеро пытаются тебе поверить. Ты меня понимаешь?

Клеман кивнул.

– Если будет непонятно, Клеман, подай знак. Не стесняйся, тут нечего стыдиться, как сказала бы Марта. На свете очень много чертовски умных людей, которые в то же время настоящие сволочи. Если не понимаешь, подними руку. Вот так.

Клеман снова кивнул, а Луи воспользовался минутой, чтобы положить в рот запеканки.

– Слушай, – продолжал Луи с полным ртом. – Буква «а», какой-то человек предложил тебе работу. Буква «b», но это оказалась большая махина.

– Махинация, – поправил Клеман.

– Махинация, – повторил Луи, подумав, что Клеман запоминал лучше, чем могло показаться. – Буква «с», ты рискуешь оказаться за решеткой вместо этого типа. Этот человек, который звонил тебе в Невер, а потом в гостиницу. Подумай. Тебе знаком его голос?

Клеман прижал пальцем ноздрю и наклонил голову. Луи в это время работал ложкой.

– Нет. Мне самолично нет.

– Это был незнакомец?

– Не знаю. Сам я его не узнал, а что такое незнакомец, я не знаю.

– Ладно, не думай об этом. Буква «с»…

– Ты уже говорил «с», – шепнул Марк. – Запутаешь его.

– Черт, – сказал Луи, – буква «d», возможно, этот человек знает тебя и у него на тебя серьезный зуб.

Клеман нерешительно поднял руку.

– Буква «d», – терпеливо повторил Луи, – возможно, что этот человек нарочно вредит тебе, потому что он терпеть тебя не может.

– Хорошо, – сказал Клеман, – я понял.

– Тогда, буква «е», скажи, кто тебя ненавидит?

– Никто, – сразу ответил Клеман, прижимая палец на носу. – Я и сам всю ночь об этом думал.

– Ах, вот как? Ты думал об этом.

– Я думал про голос в телефоне и о том, кто желает мне зла.

– И ты уверен, что у тебя нет врагов?

Клеман поднял руку.

– Что никто тебя не ненавидит?

– Никто. А может… если только… может быть, мой отец.

Луи встал, чтобы сполоснуть тарелку под краном.

– Твой отец? Может, ты и прав. А где он сейчас?

– Он умер много лет назад.

– Ясно, – сказал Луи, возвращаясь на свое место. – А твоя мать?

– Она в Испании, за границей.

– Это тебе отец сказал?

– Да. Она уехала от нас, когда я еще не родился. Но она не то что отец, она меня любит. Она в Испании. А по телефону, это был мужчина.

– Да, Клеман, я знаю.

Луи слегка растерянно посмотрел на Марка.

– Давай поговорим о другом, – предложил Луи. – Расскажи, где ты жил после того, как расстался с Мартой.

– Мой отец отправил меня в школу, в Невер.

– В этой школе ничего плохого с тобой не случалось?

– Не-а, ничего. Я туда не ходил.

– Ты помнишь, как эта школа называлась? – Луи достал ручку.

– Да, Неверская школа.

– Ладно. – Луи убрал ручку. – Это там ты выучился музыке?

– Нет, это потом. Мне лично исполнилось шестнадцать лет, когда я ушел из школы.

– И куда ты пошел?

– Я пошел садовником в Институт Мерлена, на целых пять лет.

– В Невере?

– Недалеко от Невера.

– Ты говоришь, Институт Мерлена? Это что за институт?

Клеман поднял руку, ему было непонятно.

– Там уроки идут, – сказал он. – Это институт, где есть уроки для учеников, больших учеников, для взрослых. А вокруг там парк, в нем я был вторым садовником.

– А там у тебя бывали неприятности?

– Да нет, не было.

– Подумай хорошенько. Как там к тебе относились? Хорошо?

– Хорошо.

– Драк не было?

Клеман долго мотал головой.

– Нет, – сказал он. – Я лично ненавижу драки. Мне там было хорошо, очень хорошо. Господин Анри научил меня играть на аккордеоне.

– А кем он работал?

– Профессором…

Клеман задумался, надавив на нос.

– …экономики, – сказал он. – Я тоже ходил на уроки, когда шел дождь.

– Какие уроки?

– На всякие. Они без конца там шли. Я заходил через заднюю дверь.

Клеман внимательно посмотрел на Луи.

– Я не все слова понимал, – признался он.

– И там у тебя не было врагов, ни одного?

– Да нет, ни одного.

– А потом, после Института Мерлена?

– Все стало совсем не так… Я спрашивал во всех садах в Невере, но у них уже были свои садовники. Тогда я стал играть на аккордеоне. Я это делал с двадцати одного года.

– Ты играл на улице?

– Везде, где люди деньги дают. Меня лично знают в Невере, зовут играть в кафе по субботам. У меня есть деньги на комнату и на все, что может человеку понадобиться для жизни.

– А драки были?

– Не было драк. Я не люблю драки. Я никогда ни с кем не ссорюсь. Я живу спокойно, и мой аккордеон тоже. Это хорошо. Мне нравилось быть садовником у Мерлена.

– Почему же ты оттуда ушел?

– Да из-за той девушки, которую в парке изнасиловали.

Луи аж подпрыгнул:

– Девушки? Ты изнасиловал девушку?

– Да нет же.

– Там драка была?

– Никакой драки не было. Я взял шланг с холодной водой и облил тех парней, так делают, когда хотят собак разделить. И это очень хорошо их разделило. Вода была ледяная.

– Кого ты облил?

– Тех негодяев, которые насиловали женщину, и других, которые ее держали. Я их садовым шлангом облил. Вода была ледяная.

– А… скажи-ка… этим парням понравилось?

– Вовсе нет! Вода была ледяная, а у них ляжки голые и задницы тоже. Это все-таки очень холодно, если говорить о температуре воды. И это разделило их и ту женщину. Один хотел меня убить. Даже двое.

В комнате повисла гнетущая тишина. Луи сидел молча, медленно приглаживая рукой волосы. Солнечный луч скользнул сквозь ставни и лег на деревянный стол. Луи провел по нему пальцем. Марк смотрел на него. Его губы были сжаты, лицо напряжено, но зеленые глаза оставались, как прежде, ясными и светлыми. Как и Луи, Марк понял, что они что-то нащупали. И хотя это пока было зыбко и неясно, но это было что-то важное. Даже Клеман что-то почувствовал. Он по очереди оглядел их обоих и вдруг зевнул.

– Ты хоть не устал? – озабоченно спросил Луи, снова вынимая ручку и блокнот.

– Я справлюсь, – важно ответил Клеман, как будто перед сном ему еще предстоял марш-бросок на двадцать километров.

– Давай, парень, держись, – в тон ему ответил Луи.

– Хорошо, – сказал Клеман, расправляя плечи.

Клеман говорил больше часа, иногда даже вполне свободно. Он уже много раз рассказывал эту историю полиции, и у него в памяти остались целые фразы, поэтому говорить было легко. Иногда разговор буксовал, как машина на дороге. Или Луи не понимал Клемана, или Клеман поднимал руку, чтобы дать знать Луи, что потерял нить. Разговор часто петлял и путался, оба собеседника одинаково терпеливо возвращались к тому, что было им непонятно. Восстанавливать хронику событий было трудно, но Луи в конце концов более-менее понял, что произошло, несмотря на белые пятна, которые Клеман не в силах был заполнить. Луи теперь не хватало только простых деталей – дат, мест, фамилий людей.