Она встретила меня такая же нарядная: в темной юбке и строгой белой блузке. Я пинком захлопнул дверь, бросил сумку на пол и сжал ее в объятиях. Она приняла мои поцелуи с тем же спокойным и равнодушным выражением — даже, можно сказать, милостиво, но без особого желания превратить это в постоянный ритуал. Потом улыбнулась:

— Как тебе нравится наша квартира?

Маленькая квартирка была что надо: хорошо обставленная, с кондиционером, очень спокойная и тихая. Основную комнату, занимавшую, пожалуй, больше половины всей квартиры, устилал серый ковер, а спускающиеся до полу занавески на обоих окнах были темно-зеленого цвета. Диван и три кресла представляли датский модерн, а длинный кофейный столик из тика сверкал зеркальным покрытием. Возле него стояли три пуфа, обитых вельветом яркой окраски. Прямо напротив была дверь в спальню. Справа от нее — другая дверь, которая вела в небольшую кухню-столовую. Слева от входа в спальню разместились встроенные в стену книжные полки с раздвижными стеклянными дверцами. В углу стоял радиофонограф, отделанный мореным дубом.

На одном конце кофейного стола я увидел купленный ею магнитофон с проводом-удлинителем, протянувшимся по серому ковру. Рядом с ним — несколько коробок с лентой, стопка тетрадей для стенографических записей и карандаш.

— Я работала, — объяснила она. Присев на один из пуфов, стоявших у кофейного столика, она потянулась за сигаретой. Я поднес ей зажигалку, закурил сам и уселся по-турецки на полу.

— Ты была уверена, что я вернусь, не так ли? — спросил я, оглядывая комнату.

— Возможно, — уклончиво ответила она. — Я ведь изучала тебя целую неделю.

— И все ради ста семидесяти пяти тысяч долларов? Ты просто хотела дать мне прийти в себя после твоего предложения?

Она кивнула:

— Мне кажется, что деньги сами по себе для тебя мало что значат, но некоторые твои привычки обходятся тебе очень дорого. И потом, ты настоящий циник.

Наверное, она опять права, подумал я, глядя на классические линии ее головы, на яркие краски, на суровую формальность белой блузки, которая кончалась простым круглым воротом, охватывающим ее нежную шею. Мэриан все время казалась необыкновенно нарядной именно из-за ее утонченной благородной красоты. Неужели ей ни разу не пришло в голову, спрашивал я себя, что я мог вернуться ради нее самой? Потом я спросил ее и об этом.

— Нет, такое мне в голову не приходило, — призналась она. — Да и с чего бы? Почему?

— Потому что, может быть, это и правда… Отчасти…

— Кажется малоправдоподобным. Во всяком случае, я на такое не рассчитывала.

— Почему? — упорно добивался я.

— Ты очень привлекательный молодой человек, ты можешь очаровать любую девушку, а здесь полным-полно прелестниц…

— Ты чрезмерно скромна. И почему ты называешь меня молодым человеком?

Она подняла брови:

— А что, в двадцать восемь лет ты считаешь себя стариком?

— В тридцать четыре тоже себя старухой не назовешь.

— Так, значит, ты проверил мое водительское удостоверение?

— Конечно! Только, разумеется, не для того, чтобы узнать твой возраст, а чтобы выяснить, кто ты. Кстати, тебе и тридцати нельзя дать.

— Ты мне льстишь, — ответила она. — А теперь, если мы покончили с вопросами о моей привлекательности, не заняться ли нам делом?

Это начинало меня немного раздражать. Ни одна такая привлекательная женщина не имеет права столь пренебрежительно относиться к своему неотразимому, просто сокрушительному воздействию на других. Я обнял ее и поцеловал. Она не только не стала сопротивляться, но и сама обняла мою шею. На мгновение ее глаза, широко раскрытые, мечтательные, оказались перед моими. Я снова поцеловал ее, охваченный волнением от одного только прикосновения.

Потом подхватил ее, перенес в спальню и, выключив свет, медленно раздел. Она была такой же уступчивой и милой, как и раньше, но и такой же далекой, недосягаемой. Очевидно, самый простой способ снять с повестки дня столь второстепенный вопрос, как секс, состоял в том, чтобы поскорее заняться им и поскорее с ним покончить.

Она лежала рядом со мной в темноте. Я видел тлеющий огонек ее сигареты.

— Ну хорошо, — вздохнул я. — А теперь расскажи мне все по порядку.

— Может быть, начнем с того, на чем остановились? Я собираюсь уничтожить его!

— Почему?

— Потому что я его ненавижу!

— А это почему?

Мне показалось, что Мэриан вздохнула.

— А почему ты сам не попробуешь поразмыслить над тем, по какой причине женщина может возненавидеть мужчину, если ради него она разрушила свой собственный брак и поступилась своей репутацией, помогла ему разбогатеть, добиться положения, а вдобавок ко всему работать на него по двадцать четыре часа в сутки последние десять лет. А ведь она могла отдать их любому другому…

— Только не волнуйся, — перебил я. — Ведь я для тебя просто случайный прохожий. Значит, он тебя бросил?

— Вот именно! — Она засмеялась так, словно посыпались осколки разбитого стекла. — Конечно, пока я вела его дело, мне следовало бы предложить ему составить график по выплате пенсий престарелым служащим. Тогда мне не о чем было бы беспокоиться. Я смогла бы тогда купить маленький коттедж, завести кошку для компании и зажить богатой и полной жизнью, о какой мечтает каждая женщина…

— Брось нести чепуху! — перебил я ее. — Кто она? И почему ты решила, что это навсегда?

— О, она такая хорошенькая! Внешность девственницы, коса цвета меди. Этакое большеглазое существо, привлекательное своей беззащитностью… Как сибирская язва или готовая ужалить кобра…

— Да будет! Тебе ли бояться такой дешевки?!

Она тебе и в подметки не годится.

— Ну и что из этого?

— О, ты и в самом деле очень молода!

— Я забыла, что мужчинам надо пройти определенную фазу между первым и вторым искушениями, если они действительно интересуются женщинами. Впрочем, не важно. Они хотят обвенчаться в январе.

— Я за тобой не поспеваю. Не понимаю. Он же не мог жениться на тебе, потому что был женат! Что же случилось с его женой?

— А с ней случилось вот что, не говоря уже о том, что последние восемь лет они жили врозь, — месяцев пять назад она умерла.

— Но, послушай, я сильно сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог морочить тебе голову целых десять лет. Если у него это было серьезно, то почему он не добился развода?

— И он, и его жена — католики.

— Понятно. И теперь, когда можно жениться вторично, он…

— Да, да! — не выдержала она. — Видишь, что получилось?

— Я вижу и кое-что другое: тебе это просто так не сойдет.

— Необязательно…

— Послушай, — продолжал я, — в течение шести лет он брал от тебя все, что считал нужным, а потом, когда получил возможность жениться, бросил ради другой. Если он будет убит, то полиции хватит и двадцати минут, чтобы сообразить, что к чему.

— Ты недооцениваешь меня, — возразила Мэриан. — Я заберу у него сто семьдесят пять тысяч долларов и убью его. И никто никогда меня не заподозрит — по той простой причине, что никто даже не узнает, что это вообще было сделано. Ты удовлетворен?

— Нет. Такое невозможно!

Она вздохнула:

— Ты забыл кое-что из того, о чем я уже говорила. Никто не знает о Хэррисе Чэпмене больше меня. И я уничтожу его изнутри!

— Постой минутку! — попросил я. — Если ты знала о нем так много, то почему же не заметила, что он тебе готовит?

— Не заметила? Не смеши меня! Я видела каждую стадию до ее наступления, но что, по-твоему, я могла сделать? Соревноваться с двадцатитрехлетней профессиональной девственницей?

И это после того, как он уже устал от меня? Нет, я все прекрасно видела, поскольку сидела в первом ряду! Он нанял ее в качестве стенографистки, и я имела честь и привилегию ее обучать!

Иногда я просыпаюсь ночью…

— Но если все действительно так, — перебил я, — то при чем тут деньги?

— Деньги для меня важны. Я люблю успех.