— Нет, сэр.

— Подумай ещё разок, Льюис! Что бы ни случилось в ту пятницу в начале дня, Мартин и Моника, как видишь, остались смотреть фильм. Даже если что-то потрясло их — или, как я говорил, одного из них, — это не заставило их покинуть кинотеатр. Мне продолжать?

Продолжать ли ему?! Ха-ха! Льюис был сбит с толку ещё сильнее, чем раньше, но его любопытство не давало ему покоя.

— Но при чём здесь Оглби?

— Ага! Мы к этому как раз и подошли. Оглби мне лгал, Льюис. В одном-двух местах он сказал мне ложь чистой воды. Но подавляющее большинство из сказанного им было правдой. Ты присутствовал при нашей беседе и, если тебе хочется немного правды — загляни в свои записи. Там ты найдёшь кое-что весьма любопытное. Например, то, что всю пятницу он провёл в синдикате.

— Вы думаете, что он действительно был там?

— Я это знаю. Он просто обязан был там быть.

— О! — воскликнул не прозревший Льюис. — И в «STUDIO 2» он, полагаю, был тоже?

Морс кивнул:

— Да, только позже. И вспомни, что он тщательно перерисовал другой билет — тот, что был найден в кармане Квина. Теперь вот тебе трудная задачка, Льюис: когда и зачем Оглби это сделал? Ну?

— Я не знаю, сэр. Чем дольше я об этом думаю, тем сильней это меня смущает.

Морс встал и прошёлся по комнате.

— Это легко, если хорошенько подумать, Льюис. Задай себе всего один вопрос: почему бы ему просто не взять этот билет? Он должен был его видеть, должен был держать в руках. Есть только один ответ, не так ли?

Льюис с надеждой кивнул, и Морс (слава Богу!) продолжил:

— Да. Оглби не рассчитывал найти этот билет, однако он его нашёл. Он понял, что этот билет был приготовлен с какой-то целью. Он понял, что должен оставить его на том самом месте, где он его нашёл.

Зазвонил телефон. Морс ответил, что сейчас придёт.

— Пошли со мной, Льюис. Приехал его адвокат.

Подходя к камерам предварительного заключения, Морс спросил Льюиса, знает ли тот, где находятся островки Лангерганса.

— Что-то знакомое, сэр. В Балтийском море, верно?

— Нет, неверно. Они в панкреасе, если ты знаешь, что это такое.

— Как ни странно, знаю, сэр. Это поджелудочная железа, которая выделяет секрет в двенадцатиперстную кишку.

Морс в восхищении вскинул бровь. Один — ноль в пользу Льюиса.

Глядя на людей со слуховыми аппаратами, собравшихся в четверг вечером на занятия, Морс напомнил себе, что в последние недели этого семестра Квин приходил сюда и вместе со своими товарищами познавал секреты беззвучного общения. Учеников было восемь, они сидели перед учительницей в один ряд, и расположившемуся сзади Морсу казалось, что он смотрит на экран телевизора, у которого выключен звук. Учительница что-то говорила, так как её губы шевелились, и сопровождала речь естественными жестами. Но при этом не издавала ни звука. Когда Морс наконец отделался от мысли, что он сам вдруг стал глухим как пень, он стал следить за губами учительницы более внимательно, изо всех сил стараясь разобрать слова. Время от времени кто-нибудь из учеников поднимал руку и беззвучно задавал вопрос, тогда учительница писала слово на доске. Как правило, трудные слова — озадачивавшие весь класс — начинались с букв «п», или «б», или «м»; реже — с «т», «д» или «н». Чтение по губам, несомненно, было очень хитроумным навыком.

В конце занятия Морс поблагодарил учительницу за то, что она разрешила ему присутствовать, и завёл с ней разговор о Квине. Здесь он тоже, как выяснилось, был первым учеником, и все в классе очень расстроились, узнав о его смерти. Да, он действительно был почти абсолютно глухим — но об этом можно было и не догадаться. Если только не иметь дело с подобными вещами.

Звонок зазвонил на всё здание. Было девять вечера — время освобождать помещение.

— Он мог это слышать? — спросил Морс.

Но учительница отвернулась, чтобы сделать запись в журнале. Звонок продолжал звенеть.

— Квин был способен слышать такие громкие звуки? — повторил Морс.

Однако она по-прежнему не отвечала, и тогда до Морса, хоть и с опозданием, дошло. Когда она наконец подняла голову, он ещё раз повторил свой вопрос:

— Квин был способен слышать такие громкие звуки?

— Такие робкие звуки? Простите, я не совсем уловила…

— Он мог слышать звонок? — спросил Морс, чрезмерно и смешно артикулируя.

— Ах, звонок! Сейчас звенит звонок? Боюсь, что ни один из нас не способен его слышать.

В четверг в Лонсдейл-колледже был вечерний приём, но после ужина и двух рюмок портвейна декан синдиката решил, что будет лучше, если он пойдёт домой. Он был определённо недоволен тем, что приходится менять планы на пятницу, поскольку одной из немногих обязанностей, которая ещё доставляла ему наслаждение, являлось собеседование с абитуриентами. Пересекая внутренний двор, он мрачно размышлял, сколько может продлиться собрание синдиката и почему Том Бартлет был так настойчив. Всё выходит из-под контроля, ну да ладно. Он становился стар для этого поста и с нетерпением ждал следующего года, когда можно будет уйти на заслуженный отдых. Одно было несомненно: с неприятностями вроде тех, что случились за последние две недели, он справиться просто не в состоянии.

Дома он просмотрел личные дела абитуриентов, что лежали у него на столе, и прочитал казённые похвалы, которыми осыпали своих учеников и учениц директора и директрисы, столь отчаянно желавшие возвысить на несколько мест положение своих школ в табели о рангах Оксбриджской[19] лиги.

Если бы только понимали такие директора, что всё их многословие производит прямо противоположный эффект! Раскрыв первое дело, он прочитал данную директрисой характеристику юной девушки, стремящейся занять одно из мест, отведённых в Лонсдейле для женщин. Девушка была (естественно!) самой способной ученицей выпуска и завоевала целый шкаф призов. Далее декан прочитал замечания директрисы в графе «Личные качества»: «Миловидная и, несомненно, весьма бойкая девушка с озорным чувством юмора и пикантным острословием». Декан медленно улыбнулся. Ну и фраза! За годы он составил свой небольшой словарик синонимов:

Ну, да ладно! Может, она и не такой бросовый вариант. Но побеседовать ему с ней не придётся. Проклятый синдикат! Было бы интересно ещё раз проверить свою маленькую теорию. Люди так часто пытаются казаться совсем не теми, кем они являются на самом деле. Это нетрудно. На лице улыбка, а сердце затвердело, точно кремень! И наоборот тоже бывает: лицо, как кремень, а сердце… Смутное воспоминание разбередило декана. Старший инспектор Морс вроде бы тоже говорил что-то похожее. Но декан не мог вспомнить, что именно. Ну и наплевать. Вряд ли это могло быть важно.

В восемь часов Бартлету позвонила миссис Мартин. Вы не знаете, где может пропадать Дональд? Он был на собрании? Она знает, что ему приходится иногда работать по вечерам, но он ни разу не задерживался до столь позднего часа. Бартлет попытался произнести нужные слова: попросил не волноваться, обещал перезвонить, сказал, что найдётся простое объяснение.

— О Господи! — простонал он, положив трубку.

— Что случилось, Том?

В комнату вошла миссис Бартлет и с тревогой посмотрела на мужа. Он ласково положил ладонь на её руки и устало Улыбнулся:

— Сколько раз я тебе говорил? Ты не должна подслушивать мои телефонные разговоры. У тебя и без того…

— Я никогда этого не делала. Ты это знаешь, Том. Но…

— Всё хорошо. Это не твои проблемы, они мои. За это мне платят деньги, не так ли? Нельзя же ни за что получать приличную зарплату, верно?