— На берегу реки нас ждет лодка, а на другом берегу — пара запряженных лошадей.

— А если нас поймают? Я, знаешь ли, по-прежнему у них на подозрении! Если я не явлюсь на перекличку…

— Боишься, что я пристрелю тебя? — усмехнулся Джон. — Не бойся, я не такой идиот, как ты думаешь. Я довезу тебя и туда, и обратно в целости и сохранности.

Джон шагнул ближе к свету, и Ангус был поражен, как изменилось его лицо с тех пор, как они виделись в последний раз: ввалившиеся щеки небриты, под воспаленными глазами — черные круги. В памяти Ангуса всплыл день его свадьбы, когда Джон стоял в дальнем углу собора, катая на скулах желваки и скрежеща зубами от бессильной злобы. И еще один эпизод, когда Ангус как последний идиот, рванув перед Джоном рубаху, заявил, что тот может стрелять в него…

— Это имеет какое-то отношение к Энни? — спросил Ангус. — Это она тебя просила прийти ко мне?

Черные глаза Джона сузились.

— Нет, Энни не знает, что я здесь. Она вообще сейчас, похоже, соображает с трудом. Уже неделю не ест, почти все время молчит, а когда говорит, то большей частью какую-то невнятицу. Все время в постели, но и спать почти не спит. Она боится, что ты, когда узнаешь, не простишь ей этого…

— Чего не прощу? Ничего не понимаю!

Джон опустил голову.

— Что она не сберегла твоего ребенка, — чуть слышно произнес он.

Ангус похолодел. Ему казалось, что весь мир погрузился во тьму, что почва уходит у него из-под ног…

— Энни была… — прошептал он.

— Да, — грустно кивнул Макгиливрей. — И ты ей теперь очень нужен. Она должна знать, что ты ни в чем ее не винишь, не держишь на нее зла. — Он помолчал. — И я сам должен знать, что ты ее прощаешь, иначе, — глаза Джона снова сузились, — я придушу тебя собственными руками!

Ангус почти его не слышал. Голова его гудела и раскалывалась, разум отказывался что-либо воспринимать. У них с Энни мог быть ребенок, и… Нет, он должен увидеть ее, сказать, что любит и ни в чем не винит… Он должен попытаться встретиться с ней, даже если это грозит ему смертью!

Ангус посмотрел в глаза Макгиливрею. Теперь он понял, почему тот пришел к нему сам, не доверяя Эниасу…

— Ты должен видеть ее, — сказал Джон, словно повторяя мысли Ангуса. — Это займет у тебя день, от силы два. Твой Лудун не успеет и заметить.

Энни медленно разлепила глаза, с трудом соображая, где она и что с ней. В первое мгновение она вскрикнула от ужаса — ей показалось, что голова ее лежит в луже крови. Но уже в следующее мгновение она успела сообразить, что это всего лишь ее собственные рыжие волосы, разметавшиеся по подушке. Ужас, однако, не проходил, как и тупая боль внизу живота. Все, чего ей сейчас хотелось, — это снова заснуть, заснуть навсегда, но это было невозможно: организм ее пока был жив. Энни вдруг почувствовала, что над ней кто-то склонился. Перед глазами все плыло, она не различала лица склонившегося над ней человека, конечно же, это Джон, кто же еще? Он никуда не уходил, он все время был здесь…

— Джон? — прошептала она.

«Что-то он не похож на себя… Глаза серые, а не карие, длинные волосы по плечам, но не белокурые, а каштановые…»

— Ангус?! — удивленно пробормотала она.

— Ты предпочла бы видеть Джона? — усмехнулся тот. Энни хотелось сказать: «Нет, только тебя!» — но Ангус не дал ей возможности ответить, крепко прижимая ее к себе и целуя так, что у Энни остановилось дыхание.

Джон вышел, понимая, что супругов сейчас нужно оставить одних, что он ведет себя почти неприлично, присутствуя при их поцелуе. Голова его гудела от бессонных ночей, ноги подкашивались.

— Ты молодец, Джон, что съездил за Ангусом. Энни он теперь очень нужен.

Джон поднял глаза, словно очнулся от забытья. Перед ним стояла Дейдра Маккейл. Она наверняка видела, как он подсматривал за встречей супругов, но Джон чувствовал себя таким уставшим, что ему уже было все равно.

— Если меня будут спрашивать, Дейдра, — произнес он, направляясь в свою комнату, — я уехал в Клунас.

— Понятно, — кивнула та. — И долго ты там пробудешь?

— Как получится, крошка, — устало проговорил он, — как получится.

Александру Камерону пришлось нарушить свое обещание вернуться в Моу-Холл через неделю — он отсутствовал более двух. Форт Огастес был взят после двухдневной осады, когда его пороховой арсенал взлетел на воздух от меткого выстрела одного из орудий графа Фандуччи. Форт Уильям оказался более стойким, но в конце концов пал и он, и хваленым войскам лорда Лудуна пришлось бежать из Истер-Росса в горы Скай, преследуемым бравыми отрядами герцога Пертского. Снова якобитами было захвачено большое количество пленных — и снова отпущено под клятву, несмотря на то что принц отлично понимал, что мало кто из них ее сдержит.

В лагере Камберленда же с пленными не обращались столь гуманно — им приходилось терпеть побои, голод, отсутствие медицинской помощи… Многих казнили без суда и следствия, многих ссылали на галеры.

Принца Фридриха Гессенского, чьи пять тысяч солдат были присланы на помощь Камберленду, возмущало такое отношение к пленным. Принц был немец и больше всего на свете ценил европейскую цивилизованность. Когда он заявил Камберленду, что не станет воевать рядом с тем, кто так бесчеловечно обращается с собственными подчиненными, не говоря уже о пленных, ответом была казнь еще троих, пойманных при попытке дезертировать. Принц Фридрих отвел свои войска в Питлочри и отказался возвращаться к Камберленду, несмотря на многочисленные депеши последнего.

Март уже сменился апрелем, а особого оживления ни в том, ни в другом лагере не наблюдалось. Принц Чарльз по-прежнему страдал от простуды и, отчаявшись ее вылечить, решил ее просто игнорировать — устраивал охоты, балы, ездил с визитами в Драммур-Хаус к леди Драммур и принимал ее в Моу-Холле. Ангус за это время смог побывать дома еще четыре раза. Энни каждый раз просила его остаться, но он снова уезжал.

В первые два раза между супругами не было физической близости. Ангус боялся, что после выкидыша он может травмировать Энни — физически или душевно. В третий раз оба уже чувствовали, что душевную травму скорее может нанести воздержание. В четвертый оба уже не смогли сдержать себя.

— Понимаю, — сказала Энни мужу, прощаясь, — ничего не поделаешь, его высочеству нужны твои услуги…

— Похоже, — улыбнулся он, — со времени Фалкиркаты уже успела разочароваться в его высочестве!

Энни задумалась.

— Да, пожалуй, — проговорила она через минуту, — в нем — может быть, в Лохеле, не в лорде Драммонде или во всех этих простых людях, которые готовы до последней капли крови защитить свою родину…

— Ты помнишь свое обещание? — неожиданно спросил Ангус.

Энни закусила губу.

— Какое?

— Что, когда прекратится вся эта заварушка, ты раз и навсегда оставишь все эти фокусы — уезжать из дома посреди ночи, участвовать в сражениях…

— Да в общем-то когда заварушка кончится, мне, пожалуй, и впрямь ни к чему будет уезжать тайком из дома. Так что это обещание сдержать будет легко. А что до того, чтобы не участвовать в сражениях, когда сражений нет, так это еще проще. Видишь, — Энни улыбнулась в ответ мужу, — какая я послушная жена, как со мной на самом деле просто?

— На самом-то деле с тобой не так уж просто. Ты способна на все, что угодно. Какая женщина, например, еще способна с пятнадцатью мужиками отразить целую армию в полторы тысячи человек?

— Это не я, это Робби с Джеми. Я при сем не присутствовала.

— Но послала их ты!

— А куда мне было деваться? Я защищала свой дом, у меня не было выбора. Как не было выбора и у тебя, когда ты польстился на сделку, предложенную тебе Форбсом.

Лишь произнеся эти слова, Энни поняла, что сболтнула лишнее. Повисла долгая, напряженная пауза.

— Стало быть, — со злобой проговорил наконец Ангус, — Джон все-таки проболтался!

— Это не он.

— А кто? — удивился Ангус.