– Я тщательно обдумаю ваше приглашение, мисс Коллинз, – ответил я. – Но я не могу отделаться от мысли, что вы принимаете меня за кого-то другого, кем я никак не являюсь. Говорю это, потому что мир кишит типами, которые притязают на гениальность в той или иной области, однако по сути примечательны лишь колоссальной неспособностью устроить свою жизнь. Тем не менее почему-то всегда находятся особы вроде вас, мисс Коллинз, которые – из самых лучших побуждений – прямо-таки выстраиваются в очередь, стремясь ринуться на спасение этих типов. Быть может, я обольщаюсь на свой счет, но, право же, я не из их числа. По правде говоря, я твердо уверен, что в данный момент ни малейшей необходимости в спасении не испытываю.

Мисс Коллинз выслушала меня, покачивая головой, а потом ответила:

– Мистер Райдер, меня в самом деле глубоко опечалит, если вы без конца будете совершать одни и те же ошибки. И тяжко будет думать, что все это время я находилась бок о бок, простым наблюдателем, и не ударила палец о палец. Я всерьез считаю, что могу вас чем-то выручить в вашем теперешнем положении. Конечно, когда я была с Лео, – она сделала неопределенный жест в сторону Бродского, – я была еще слишком молода, мало что знала, плохо разбиралась в происходящем. Но теперь позади годы и годы размышлений. Услышав о вашем приезде, я сказала себе, что пора научиться преодолевать горечь. Я состарилась, но еще не все кончено. Кое-что в жизни я стала понимать хорошо, очень хорошо – и еще не слишком поздно пустить это понимание в ход. Сознавая это, я и приглашаю вас навестить меня, мистер Райдер. Еще раз приношу извинения за то, что довольно резко обошлась с вами при нашем знакомстве. Это не повторится, обещаю. Пожалуйста, обещайте прийти.

При словах мисс Коллинз в памяти у меня всплыл образ ее гостиной – неяркий уютный свет, потертые бархатные портьеры, покосившаяся мебель, и на мгновение желание раскинуться на одной из ее кушеток, вдали от тягот будней, показалось мне особенно соблазнительным. Я глубоко вздохнул.

– Я буду помнить о вашем любезном приглашении, мисс Коллинз. Но сейчас мне необходимо отправиться в постель и немного отдохнуть. Вы должны понять: путешествую я уже не один месяц, а с момента прибытия сюда некогда было и дух перевести. Я просто с ног падаю.

Тут на меня вся моя прежняя усталость навалилась с прежней силой. Глаза зачесались – и я принялся тереть лицо ладонью. Занятый этим, я почувствовал, как меня тронули за локоть и чей-то голос мягко произнес:

– Я провожу вас, мистер Райдер.

Штефан протягивал руки, чтобы помочь мне сойти со стула. Опершись на его плечо, я спустился вниз.

– Я тоже очень устал, – признался Штефан. – Я вас провожу.

– Проводите?

– Да, сегодня я собираюсь переночевать в одном из номеров, я часто так поступаю, если дежурю рано утром.

Поначалу его слова меня озадачили. Потом, скользнув взглядом по сбившимся в кучки гостям, одни из которых продолжали стоять, другие сидеть, по официантам и столикам, я всмотрелся в глубь огромного зала, исчезавшего во мраке, и тут меня вдруг осенило, что мы находимся в атриуме отеля. Я не сообразил этого раньше, поскольку днем входил сюда – и видел зал – с противоположной стороны. Где-то во тьме, в дальнем конце, должен был быть бар, где я пил кофе и строил планы на предстоящий день.

Раздумывать над этим открытием было, однако, некогда: Штефан увлекал меня прочь с поразительной настойчивостью.

– Пойдемте, мистер Райдер. Мне нужно кое о чем с вами поговорить.

– Спокойной ночи, мистер Райдер! – пожелала мне мисс Коллинз, когда мы торопливо проходили мимо.

Я повернул голову назад с намерением пожелать ей того же самого – и сделал бы это менее небрежно, если бы Штефан не продолжал упорно тянуть меня вперед. Со всех сторон на меня сыпались пожелания доброй ночи, я старался учтиво улыбаться и приветственно махать рукой, однако сознавал, что мог бы покинуть зал с большей любезностью. Но Штефан, поглощенный своими мыслями, пока я бросал через плечо ответные пожелания, тащил меня к выходу:

– Мистер Райдер, я не перестаю думать… Возможно, я себя переоцениваю, но мне всерьез кажется, что я должен испробовать Казана. Я вспоминал ваш совет – придерживаться уже готового. Однако, поразмыслив, чувствую, что мог бы совладать со «Стеклянными страстями». Пьеса теперь мне по силам, я в это твердо верю. Единственная проблема – время. Но если взяться по-настоящему, работать круглые сутки – думаю, что вполне справлюсь.

Мы вошли в затемненную часть атриума. Шаги Штефана отдавались в пустоте гулким эхом, перемежаясь шарканьем моих шлепанцев. В полумраке, где-то справа, различался бледный мрамор громадного фонтана, сейчас недвижного и безмолвного.

– Я понимаю, это совсем не мое дело, – проговорил я. – Но в вашей ситуации я не оставлял бы того, что вы первоначально предполагали играть. Это ваш выбор, что уже хорошо. По моему мнению, в любом случае менять программу в последнюю минуту – всегда ошибка…

– Но, мистер Райдер, вы не вполне понимаете. Мать – вот в чем дело. Она…

– Я помню все, что вы мне говорили. Мне вовсе не хочется вмешиваться. И все-таки мне кажется, что в жизни каждого наступает момент, когда необходимо отстаивать свои решения. Время сказать: «Это я, это мой выбор».

– Мистер Райдер, я высоко ценю ваши слова. Но, по-моему, вы говорите их, возможно, только потому (я понимаю, намерения у вас самые лучшие) – только потому, что не верите, будто дилетант вроде меня способен достойно исполнить произведение Казана, в особенности если время на разучивание ограничено. Но знаете, я упорно думал обо всем этом – и я твердо верю…

– Вы упускаете суть мною сказанного, – перебил я, испытывая прилив нетерпения. – Упускаете самую суть, я вам втолковываю: вы должны занять собственную позицию.

Но юноша, казалось, меня не слышал.

– Мистер Райдер, – не сдавался он, – я понимаю, сейчас ужасно поздно, вы очень устали. Но я хотел бы знать. Если бы вы смогли уделить мне хоть несколько минут – скажем, даже минут пятнадцать. Мы могли бы сейчас направиться в гостиную – и я сыграл бы вам кусочек из Казана, не всю вещь, а только кусочек. Тогда вы могли бы мне посоветовать, есть ли у меня хоть малейший шанс не осрамиться в четверг. О, простите меня, простите…

Мы достигли дальнего конца атриума. В темноте Штефан отпер дверь, ведущую в коридор. Я оглянулся: пространство, где мы обедали, выглядело теперь небольшим пятном света в окружении мрака. Гости, похоже, опять расселись по местам: мне были видны фигуры официантов, сновавших вокруг с подносами.

Коридор был освещен очень скупо. Штефан закрыл за нами двери в атриум на ключ – и мы продолжили путь бок о бок, молча. Наконец, после того как юноша несколько раз окинул меня взглядом, я догадался, что он ожидает моего решения. Вздохнув, я сказал:

– Мне и в самом деле хочется вам помочь. Я очень вам сочувствую ввиду вашей нынешней ситуации. Но дело в том, что сейчас уже так поздно и…

– Мистер Райдер, я понимаю, вы устали. Можно – внести предложение? Что, если я зайду в гостиную один, а вы останетесь у входа и послушаете? Тогда, как только моей игры вам покажется достаточно, чтобы составить свое мнение, вы могли бы спокойно отправиться в постель. Разумеется, я не буду знать, стоите ли вы там до сих пор или нет, поэтому сильнейший стимул подстегнет меня играть наилучшим образом до самого конца, – а это как раз то, что мне нужно. Утром вы сможете мне сообщить, есть ли у меня хоть какой-то шанс.

– Хорошо, – подумав, ответил я. – Ваше предложение кажется мне вполне разумным. И меня, и вас оно отлично устраивает. Очень хорошо, пусть будет по-вашему.

– Мистер Райдер, это просто замечательно с вашей стороны. Вы не можете себе представить, что это будет для меня за помощь. Я просто не знал, что делать.

Взволнованный, юноша ускорил шаг. Коридор заворачивал за угол – и сделалось настолько темно, что, когда мы заторопились вперед, мне не раз приходилось вытягивать перед собой руку из страха натолкнуться на какую-нибудь стену. Далеко, в самом конце, куда свет проникал через застекленные двери, ведущие в вестибюль, никакого освещения не было, кажется, вообще. Я мысленно взял это на заметку, чтобы обсудить с Хоффманом при следующей встрече, но тут Штефан остановился и произнес: «А вот мы и пришли!» Я понял, что мы стоим у дверей в гостиную.