– Идиотские туфли. Ты похожа на игрушечного солдатика на массивной подставке, чтобы не свалился.
– Все, вам пора убираться! Как вы посмели явиться сюда и испортить мне утро! У меня находится молодая пара; они очень расстроены и более чем когда-либо нуждаются в моем совете, а вы нам мешаете. Это наш последний разговор. Я совершила ошибку, что встретилась с вами вчера в зоопарке.
– На кладбище. – Бродский внезапно заговорил отчаянным голосом. – Ты должна сегодня со мной встретиться. Ну да, я не подумал о мертвецах, не подумал. Но я тебе объяснил. Нам нужно поговорить до… до сегодняшнего вечера. А иначе как я смогу? Как? Неужели ты не понимаешь, насколько важен этот день? Нам необходимо поговорить, ты должна со мной встретиться…
– Вот что! – Паркхерст шагнул вперед и уставился на Бродского. – Вы слышали, что сказала мисс Коллинз. Она попросила вас покинуть ее жилище. Уйти с ее глаз, уйти из ее жизни. Она слишком хорошо воспитана, чтобы заявить вам об этом прямо, вот я и говорю за нее. После всего, что вы совершили, у вас нет никакого, ни малейшего права предъявлять ей подобные требования. Как смеете вы предлагать ей встречу, словно бы ничего не случилось? Может, вы станете утверждать, что были слишком пьяны и ничего не помните? Хорошо, тогда я вам напомню. Не так давно вы стояли здесь на улице, мочились на стенку и кричали непристойности в это самое окно. В конце концов вас увела полиция, уволокла прочь, а вы продолжали выкрикивать гнусности о мисс Коллинз. С тех пор не прошло еще и года. Не сомневаюсь, вы решили, что мисс Коллинз успела забыть. Но уверяю вас, это лишь один из инцидентов в ряду подобных. Что же касается ваших вкусов в одежде, то меньше трех лет назад вас нашли в Фольксгартене в измаранном засохшей рвотой костюме, отнесли в церковь Святой Троицы и обнаружили на вас вшей, так ведь? И по-вашему, мисс Коллинз станет прислушиваться к тому, что такой человек говорит о ее манере одеваться? Давайте, мистер Бродский, посмотрим правде в лицо: если мужчина пал так низко, ему уже не подняться. Вам ни за что не вернуть себе женскую любовь: заявляю это, поскольку имею некоторое право. Вам никогда не вернуть даже ее уважения. Жалость – может быть, но не более. Дирижер! По-вашему, жители этого города способны видеть в вас кого-то еще, помимо безнадежного, конченого изгоя? Позвольте вам напомнить, что четыре – нет, уже пять – лет назад вы напали на мисс Коллинз вблизи Банхофсплатц и, если бы не два студента, случайно проходивших мимо, серьезно бы ее поранили. Размахивая кулаками, вы не переставали орать мерзкие…
– Нет, нет, нет! – взревел Бродский, затыкая себе уши.
– Вы орали мерзкие непристойности – сплошная грязь, извращенчество. Шли разговоры, что вас следовало бы посадить за это в тюрьму. А потом, разумеется, случай с телефонной будкой на Тильгассе…
– Нет, нет!
Бродский сгреб Паркхерста за лацканы, и тот испуганно отпрянул. Никаких других агрессивных действий Бродский не предпринял, но продолжал цепляться за пиджак Паркхерста, как за спасательный крут. Несколько секунд Паркхерст высвобождался от хватки. Когда ему это удалось, Бродский сразу как-то осел. Он закрыл глаза и вздохнул, а потом повернулся и молча вышел из комнаты.
Оставшись втроем, мы сначала молчали, не зная, что делать и говорить. Шум захлопнувшейся за Бродским входной двери вернул нас к жизни, и мы с Паркхерстом двинулись к окну.
– Вот он идет, – сообщил Паркхерст, прижимаясь лбом к стеклу. – Не беспокойтесь, мисс Коллинз, он не вернется.
Мисс Коллинз, казалось, не слышала. Она приблизилась к двери, потом повернула назад.
– Пожалуйста, простите, я должна… я должна… – Вялыми, как во сне, шагами она подошла к окну и выглянула наружу. – Пожалуйста, мне нужно… Видите ли, я надеялась, вы поймете…
Она не обращалась ни к кому в отдельности. Потом, преодолев замешательство, произнесла:
– Мистер Паркхерст, вы не имели права так разговаривать с Лео. За последний год он проявил огромное мужество. – Наградив Паркхерста уничтожающим взглядом, она вышла. Через минуту мы услышали, как Дверь опять хлопнула.
Я не отрывался от окна и наблюдал, как удалялась мисс Коллинз. Она увидела Бродского, который успел уйти довольно далеко, и ускорила шаги, поскольку, наверное, считала унизительным его окликать. Но Бродский, с его странной кособокой походкой, продвигался на удивление быстро. Он явно был обескуражен и никак не ждал, что мисс Коллинз поспешит ему вслед.
Мисс Коллинз, совсем запыхавшаяся, миновала ряд жилых домов, потом лавки в конце улицы, однако расстояние между нею и Бродским если и сократилось, то ненамного. Бродский продолжал мерно шагать: обогнул угол, где я расстался с Густавом, и добрался до итальянских кафе на широком бульваре. Толпа на тротуаре стала еще гуще, но Бродский не поднимал глаз, ежесекундно рискуя с кем-нибудь столкнуться.
Только когда Бродский приблизился к переходу, мисс Коллинз поняла, что не сможет его догнать. Остановившись, она сложила ладони рупором, но тут, казалось, ее охватили сомнения; вероятно, она не знала, кричать ли ей «Лео» или, как во время разговора, «мистер Бродский». Несомненно, инстинкт подсказал ей, как действовать в таком безотлагательном случае, поскольку она закричала: «Лео! Лео! Лео! Пожалуйста, подожди!».
Бродский с ошеломленным видом обернулся, и мисс Коллинз подбежала к нему. Она все еще не выпускала из рук букет, и Бродский, растерявшись, потянулся за ним, словно предлагая избавить ее от ноши. Но мисс Коллинз не рассталась с букетом – и, хотя и задыхалась, произнесла совершенно спокойным тоном: «Мистер Бродский, пожалуйста. Пожалуйста, подождите».
На мгновение оба неловко застыли, внезапно заметив прохожих, многие из которых глазели на них, иные – даже не скрывая своего любопытства. Потом мисс Коллинз указала рукой обратно, в сторону своего дома, и мягко проговорила: «Сад Штернберг очень красив в это время года. Почему бы нам не пойти туда и не поговорить?»
Оба двинулись в том направлении, а вслед им глядело все больше любопытных глаз. Мисс Коллинз держалась на шаг-другой впереди Бродского, и оба радовались в глубине души, что есть предлог ненадолго оттянуть разговор. Они завернули за угол той улицы, где жила мисс Коллинз, и вскоре, миновав лавки, достигли многоквартирных домов. Пройдя квартал или два, мисс Коллинз остановилась у железной калитки, находившейся не у самого тротуара, а немного в глубине.
Она положила руку на задвижку, но, прежде чем открыть калитку, слегка помедлила. Мне пришло в голову, что Бродский и представить себе не может, насколько важна для нее прогулка, которую они только что вместе совершили, и тот факт, что они стоят бок о бок у входа в сад Штернберг. Ведь, по правде, короткий путь от оживленного бульвара до маленькой железной калитки она совершала в мыслях множество раз – и началось это с вечера накануне Иванова дня, когда они столкнулись перед ювелирной лавкой. Миновали годы, но она не забыла, с каким наигранным равнодушием он тогда отвернулся и сделал вид, что сосредоточенно изучает витрину.
В ту пору – за год до того, как Бродский начал пить и буянить, – главной особенностью всех их контактов оставалось это демонстративное равнодушие. Вот и в упомянутый вечер, хотя ей уже неоднократно являлась мысль, что пора в той или иной форме помириться, она тоже отвела взгляд и прошла мимо. И только дальше, напротив итальянских кафе, уступила любопытству и оглянулась. Тогда ей стало ясно, что он за ней следует. Он вновь разглядывал витрину, но не ту, Дальнюю, а расположенную в двух шагах.
Мисс Коллинз замедлила шаги, ожидая, что рано или поздно Бродский ее обгонит. Но он не показывался, и у перекрестка она вновь оглянулась. В тот день, как и сегодня, широкий, залитый солнцем тротуар был заполнен народом, но она все же увидела, – и испытала при этом удовлетворение, – как он резко остановился и обратил взгляд на соседний цветочный киоск. Невольно улыбнувшись, она завернула на свою улицу и сама удивилась тому, как легко стало на душе. Перейдя на прогулочный шаг, она тоже принялась заглядывать в витрины. Она по очереди рассмотрела витрины кондитерского магазина, лавки игрушек и мануфактурной лавки (книжный магазин появился там позднее), все время думая о том, какую первую фразу произнесет, когда он наконец приблизится. Она остановилась на словах: «Лео, какие же мы дети». Но, усмотрев в этой фразе излишнюю рассудочность, решила добавить иронии: «Похоже, мы направляемся в одну и ту же сторону» – или что-то в этом духе. Бродский появился из-за угла, держа в руках яркий букет. Быстро отвернувшись, она возобновила путь, на этот раз в умеренном темпе. Когда же мисс Коллинз приблизилась к своей двери, она впервые за день разозлилась на Бродского. Она так четко и удачно спланировала, чем будет заниматься во второй половине дня. Ну почему он не выбрал для объяснения другое время? Она снова исподтишка оглядела улицу и обнаружила, что Бродский по-прежнему отстает ярдов на двадцать, не меньше.
