— А саму, как звать?

— Мариз.

— Вот что, Мариз. Есть ли здесь поблизости продуктовые лавки? А еще лучше, если в них молоко имеется, — посмотрев на посиневшего от голодного крика ребенка, я в очередной раз сморщилась.

— Как не быть. Чуть пройти за угол, там торговые ряды. Только нам ничего не дадут. Мамка за продукты всем лавочникам задолжала.

Поднявшись со стула, я посмотрела на грудничка, наконец, занявшегося сосанием своего большого пальца. Сердце защемило в груди от осознания, в каком отчаянном положении находилась эта семья.

— А тебя как, красавица, зовут? — обратилась я к малышке, которую повстречала на улице.

— Ивет, — пропищала она боязливо.

— Вот что, Ивет. Пойдем, покажешь нам с дядей Эроном продуктовые ряды. Мы могли бы и сами, но ты ведь наверняка знаешь, в каких лавках твоя мама продукты брала, а денег расплатиться не было?

Больше говорить не хотелось. Выйдя на улицу, вдохнула полной грудью наполненный весенней чистотой воздух и зашагала вслед за малышкой, юркнувшей вперед меня.

Описывать все наши похождения не буду. Скажу коротко. Выплачивая долги Лакрес (оказалось, так звали мать-героиню восьмерых детей) мне пришлось изрядно потрясти запасами ридикюля. Вдобавок накупила продуктов, не оставлять же детей голодными.

Но именно в пятистах метрах противоположной улицы я обнаружила то, чем были заняты мои мысли в последнее время. Отправив в дом вдовушки Эрома обвешанного со всех сторон продуктами, выпрямив спину, засеменила к трактиру «Черный Эдельвейс».

«Хм. Интересно, чего это символ любви и верности в черный цвет обрядили? А хотя чем романтичнее название, тем оно быстрее запоминается».

Толкнув дверь, осторожно переступила невысокий порог и сморщила нос от витавших в воздухе запахов разлитого пива, кислого вина и затхлости помещения. Посетителей не наблюдалось, да и немудрено, основная масса повалит вечером.

— Э-э-э…

Только и смог при виде меня выдать вышедшей из подсобки мужчина. Не обращая внимания на его ошарашенный вид, я со знанием дела стала обходить и осматривать огромный зал, в котором находилась. И с ужасом подсчитывала, сколько придется вкладывать в заведение, прежде чем оно примет более-менее подходящий вид для моего выступления.

— Леди что-то желает?

Наконец, нашел, что сказать склонившейся в поклоне обслуживающий персонал питейного заведения.

— Леди желает поговорить с хозяином этой шараги, — очертив ридикюлем зал, в ожидании посмотрела на удивленного мужчину.

— Я вас слушаю, — после некоторой заминки вымолвил хозяин заведения, посмотрев на меня недружелюбно.

Да оно и понятно, родное дитя шарагой обозвали.

— Не обижайтесь, милейший. Но вашу таверну по-другому и не назовешь. Кругом грязь, антисанитария и вонь.

— Простите, что вы сказали, анти?..

— Антисанитария. Ай… Бросьте. Не заморачивайтесь. Хотите вечерами подсчитывать не медяки, а серебро и золото? Тогда у меня к вам дельное предложение…

Хозяин кабака, выслушав меня внимательно, почесал грязной пятерней затылок.

— Одного не пойму, вам-то это зачем? Вы — леди красивая…

— Еще слово, и я из тебя дух вышибу. И не смотри, что я худенькая и росточкам невелика.

— Да я и не хотел вас обидеть. Понять пытаюсь.

— И не пытайтесь. Мне с вас нужно только согласие и молчание.

— Ну, чего сказать?.. Дела у меня и правда идут плохо. Пришлось самому заняться обслуживанием клиентов. Не поставлю же я своих девок. А Единый сыновей не дал. Простите, но мне как-то страшновато от того, что вы будете здесь петь. Мужики перебьют здесь все, деля вас. Уж простите мне мою откровенность.

— А вы не бойтесь. Защита у меня такая, что мужики будут сидеть тише воды и ниже травы. И подумайте, что вы теряете? Таверна как была ваша, так и останется. Мне пойдет только тридцать процентов от выручки. Ну, а если дела не пойдут, то вы все равно остаетесь в выигрыше. Ремонт оплачиваю я.

В очередной раз почесав затылок, Энзо Калинских согласился на мои условия. Мы договорились встретиться завтра.

— Стряпчего привезу прямо сюда, здесь составим и подпишем договор, — сказала я остановившись у выхода.

Выйдя из таверны, подняв голову, посмотрела на вывеску. Подмигнув «Черному эдельвейсу», заспешила в дом вдовы, думая о том, что Эром, наверно, от детского шума с ума сошел.

Открыв дверь и прикрыв ее, я замерла, смотря на поникшие широкие мужские плечи. Подняв голову, слуга, изменившись в лице, сбивчиво заговорил:

— Леди Киара… Леди… Я не понимаю, что происходит. Дети поели, легли на кровать и затихли.

— Не переживай. Так бывает, когда долго голодаешь.

— А почему они голодают?

— Как тебе объяснить… — я задумалась.

Обучая Эрома грамоте, не задумывалась о таких простых вещах как покупка продуктов, семья, работа, дети. Понимаешь, у этой большой семьи был кормилец. Он умер. А его жена не может прокормить такую ораву детей. Замуж ее вряд ли возьмут, кому захочется хомут из восьми детей на шею вешать. Жизнь в городе слишком дорога. Не можешь прокормить себя, иди в услужение к графам, а это вечная кабала, из которой им уж точно не вырваться. А Лакрес хочет, чтобы ее дети были свободными, вот и тянет жилы. Продать дом и уехать искать другую долю, по всей вероятности, не хочет. Да и где эта лучшая доля? На этот вопрос, пожалуй, один Бог знает ответ.

Дверь медленно открылась, через порог переступила молоденькая девочка лет пятнадцати, держа под руку едва ступающую женщину. Не замечая нас, они проследовали к топчану. Сразу поняла, кто перед нами.

Стянув с головы платок, Лакрес бросила уставший взгляд на лежанку. Ее худенькие плечи дернулись. Женщина прижала платок к лицу и разрыдалась, стараясь плакать тихо, чтобы не разбудить спавших детей.

— Мамочка, ну не плачь. Поищем завтра работу в другом месте. Может, ребятам сегодня повезет, и они купят по дороге хлеба, накормим малышей, — Кэтрин сама едва сдерживала поволоку слез на глазах.

Грохот упавшего стула заставил вдову и ее дочь встрепенуться. Они во все глаза смотрели на Эрома, стоящего посреди комнаты.

Сделав три шага, возвышаясь над сидевшей женщиной, слуга произнес:

— Леди Лакрес, выходите за меня замуж.

Закатив глаза к потолку, смачно молча матюкнулась. Дурная ситуация. И чья вина, уже не разбираться. Пора разруливать ситуацию.

— Лакрес…

Услышав возглас, женщина вздрогнула, перевела на меня не менее изумленно растерянный взгляд. Я решила побыстрей успокоить ее:

— Простите за внезапное вторжение в ваш дом. Дело в том, что мы увидели на улице двух очаровательных детишек, просящих милостыню.

Лицо вдовушки вмиг побледнело, под глазами еще больше проявились синева, небольшой нос заострился, как у покойника.

«Насчет покойника я погорячилась. В гроб и то краше кладут. Трудно представить, когда эта женщина в последний раз нормально ела. Сил, наверно, не осталось тряпки стирать, вот и попросили на выход, а за работу, скорей всего, и медика не дали».

Пока я обдумывала, как выкручиваться из сложившейся ситуации, Лакрес бросилась ко мне в ноги. Схватившись трясущимися руками за платье, шепча:

— Леди… леди… не губите. Ради Единого, не губите. Пропадут без меня дети, — обессилено упав у моих ног, женщина разрыдалась, хватаясь трясущимися руками за мои туфельки.

Склонившись над Лакрес, попыталась успокоить, но несчастная находилась в каком-то трансе, продолжала шептать одно и то же:

— Не губите… ради Единого… не губите…

Здесь мои нервы и сдали.

— Эром! Забери от меня свое сокровище!

Слуга быстро исполнил указание. Подхватив вдовушку на руки, остался стоять столбом посередине комнаты. Посмотрев, с какой заботой он прижимает хрупкое женское тело к своей груди, только и могла молча повторять:

«Полный трындец! Дура! Нашла на свою голову приключений. Как теперь до его ума донести, что вдова ему не пара? Как вообще ему объяснять весь уклад семейной жизни?».