И раз я вызвалась пристроить у нас Идонта в качестве кучера, то пришлось купить еще одну карету. Поделили и слуг. Мама проявила женский каприз и своего Эрома не отдала, сказав: «Я привыкла к нему».

Я не возражала. Идонт смотрел на меня, как преданный пес на своего хозяина. Но, в отличие от Эрома, соображал куда лучше и явно сразу бы понял, если бы в карету вошла Софи, а вышла из нее Киара. Пришлось в юго-западной части столицы снять небольшой дом. Каждый день Идонт отвозил Киару в уютный одноэтажный домик, в котором проживала Софи, забирал ее и отвозил к «Черному эдельвейсу», а ночью вез назад и увозил юную графиню Барвансую назад в особняк.

Видно, встреча с насильниками настолько вывела меня из общего эмоционального состояния, что я не помнила, как вошла в дом, как переодевалась, как, поменяв личину, поспешила к карете. Так хотелось оказаться в своей комнате, залезть под одеяло, спрятаться, закрыться от всего мира под мягкой, уютной, бутафорной защитой.

Очнулась от своего состояния лишь тогда, когда поняла, что Идонт не спешит открывать мне дверь кареты, а смотрит на меня пристально, изучающее, скользит глазами по моему лицу.

— Что не так, Идонт? — меня мгновенно обдало холодом от одной мысли, что я забыла снять личину Софи. Нахмурившись, вспомнила, что меняла ее перед зеркалом.

— Простите меня, леди Киара. Задумался. Воспоминания нахлынули, будь они не ладны.

Я в удивлении вскинула брови, затем нахмурилась. Что-то меня насторожило в поведении мужчины.

— Если не секрет, что же вы вспомнили?

— Да какой там секрет. Случай один из детства. Мальчонком был тогда, лет восьми. Играли мы как-то с соседними ребятами. Ножики бросали. У Аларда все никак не получалось попасть в цель. Мы над ним потешались, а он все больше расстраивался. Произошедшее дальше было для нас шоком.

Упал наш друг на землю, выгнулся. Смотрим, лицо его словно ожило, волной пошло. Но не этого мы испугались, а того, что вместо него на нас смотрел я. Алард, видно, сам не понял того, что с ним случилось. Он с испугом менял наши лица и не понимал, почему мы застыли в испуге. Но больше всего в той ситуации поразило меня одно — глаза друга оставались неизменны.

Посмотрев на меня с болью в глазах, Идонт продолжил:

— Вот тогда я и узнал, юная леди Киара, что метаморфы меняют лик, но не цвет своих глаз и их выражение. Не бойтесь меня. Я буду верен вам до конца своей жизни. Уставшая вы сегодня. Поедемте домой.

Открыв дверцу, Идонт дождался, когда я поднимусь в карету и, вскочив на козлы, прикрикнул на лошадей, чтобы трогались.

Вероятней всего, потрясений сегодняшнего дня было для меня слишком много. Сидя на сиденье, я не могла успокоить бившую меня дрожь. Попробовала делать дыхательную гимнастику, но и она не помогла. И тогда, закрыв глаза, тихонько запела песню, помогавшую мне в самых трудных ситуациях:

«Мы поняли с тобой, что не нужны друг другу

Мы поняли с тобой, что между нами вьюга…»

Что удивительно, сразу после второй строчки слов меня накрыло холодной лавиной снега. И чем дольше я пела, тем больше понимала, что погружаюсь в кокон холода и отчужденности от переживаний, душевных страданий, боли и смерти. Странные, новые, невероятные ощущения, снявшее напряжение и принесшее покой. Я уходила с головой в удивительное действо, прочувствовала каждой клеточкой тела насыщение умиротворения и ликование погружения в ледяную глубину блаженства, отрешенности от мира.

Где-то на отголосках сознания поняла, что карета остановилась. Вынырнув из оков безразличия, разомкнула веки. Чуть приоткрыв рот, выдохнула изо рта холодное облако. Ухмыльнулась мыслям:

«Это что-то новенькое. Но так легко и спокойно. Словно все мои чувства находятся в заморозке. Ладно, потом разберусь. Сейчас ванна и баиньки».

Долгожданный сон не принес радости. Не успев закрыть глаза, я вскакивала и мысленно вонзала клинки в сердца двух убийц. Вскочив в очередной раз, поняла, что больше так продолжаться не может. Решила проверить новую обретенную способность. Едва прокрутив в голове первые две строчки песни, мгновенно погрузилась в кокон спокойствия. Подбив подушку, обняла ее и уплыла в царство Морфея, где меня уже никто не беспокоил.

Открыв утром глаза, широко зевнула, проклиная выродков, не давших мне спать. Но, вспомнив, как вчера задела самолюбие Дирвана, тут же вскочила с кровати.

Мне кажется, я еще никогда не занималась с таким остервенением. Сначала разминка, а затем точные удары острого лезвия в тела манекенов, изображающих для меня насильников.

Изнемогая от усталости, обернувшись Уфой, заскользила по полу в сторону блюдца. Разинув пасть, дождалась, когда с моих клыков капнет яд, и со вкусом удовлетворения совершила оборотничество.

Окунув клинок в прозрачное токсичное вещество, вытащила острие. Полюбовалась на смертоносные капельки, стекающие по острию. Осторожно засунула оружие в ножны и с чувством выполненного долга покинула потайную комнату…

Позавтракав утром с матерью, постаралась не выдать своего внутреннего взволнованного состояния. Добиться спокойствия опять получилось легко. Достаточно было мысленно пропеть строчки любимой песни. Поцеловав в щеку Яриму, отправилась на репетицию. Коллектив уже сформировался. Теперь для гармоничного звучания требовалась каждодневная прогонка и спевка ансамбля.

Кстати, задействовала в работу троих сыновей Лакрес. Сева и Гави — погодки двадцати и девятнадцати лет. Марху недавно стукнуло семнадцать. В первую очередь, проверила их музыкальные способности. Оказалось, что у молодых людей присутствует музыкальный слух, и вокальные данные были неплохими. Но этого было очень и очень мало. Для обучения их нотной грамоте и постановки голоса нужно затратить не один год. Поэтому пока вечерами парни прислуживали посетителям, а днем осваивали азы музыкального поприща.

Гави рвался к барабанной установке. Новшество для этого мира. И патент на нее я удачно зарегистрировала. Здесь на каждое твое творение нужен был магически закрепленный договор. С другой стороны, это не давало возможности некоторым умникам слизать и присвоить твое изобретение.

У Севы был красивый высокий баритон, а Марх басил низким мужским диапазоном, отчего доводил меня до смеха. У такого «щуплого прыща» такой низкий бас. Но, возможно, тембр голоса у него еще не установится, поэтому отложила его распевку на полгода.

Из музыкантов у меня были три виолончелистки. Ализ и Дора играли на виоль д,амур — вид «ручной» виолы с таинственным нежным звучанием тембра, напоминающего человеческий голос. Маргит великолепно управлялась на да гамба — «коленной» виоле. Все девушки были сиротами. Воспитывались в частном пансионате по полному его обслуживанию. Если за проживание сироты вносили деньги дальнее родственники, то помимо получения образования девушек обучали игре на музыкальных инструментах. Если же слух отсутствовал, то их натаскивали в роли гувернанток, экономок и медицинского помощника. Остальные девушки получали более низкую профессию вышивальщицы, швей, повара и продавцов.

В конторе по найму оставляли данные и молодые люди из разорившихся богатых сословий. Так с баронессой Тимеей у меня вышла долгая беседа. Можно было понять девятнадцатилетнюю девушку, оказавшуюся в тяжелом семейном положении и без монеты за душой, но не желающую опускаться до игры в таверне. И лишь утвердительное заверение с моей стороны, что на ее честь никто не посягнет, сдвинули лед недоверия. А знакомство с тремя хохотушками растворили ее окончательные сомнения. Кареглазая шатенка с виртуозной игрой на флейте легко вклинилась в наш небольшой коллектив.

Понимала, что во всей моей задумке создания музыкального ансамбля не хватает барабанщика. И после того, как мне доставили ударный инструмент, наняла литавриста. Одон, улыбающийся двадцатипятилетний балагур, постоянно поглядывая на девушек, подмигивал им. Щурился от удовольствия, понимая, что своим вниманием вгонял в краску моих красавиц. Пока светло-русый нахал худо-бедно осваивал игру на новом инструменте. Но по азарту глаз парня было понятно, что он без ума от новой барабанной установки.