Это великий переворот. До настоящего времени форму расценивали как поэзию, а не как содержание. Впервые, в нашем веке, мы изменили целую идею: форма не имеет ничего общего с поэзией, а содержание имеет. Форма может быть в виде прозы или поэзии, это не важно: именно содержание делает произведение поэтичным.

Утверждения Иисуса очень поэтичны: «Нагорная проповедь» — чистая поэзия. Но с поэзией возникают опасения, что она есть плод воображения. Она красива, впечатляет, притягивает, она затрагивает сердце, но она не рациональна. Она может быть абсолютно иррациональной, она может быть суеверной, и все же она притягивает вас; поэтому-то все старые религии использовали поэзию. Вся Шримад Бхагават Гита - чистая поэзия.

Это не совпадение, что все великие священные писания написаны в поэтической форме. Этому есть фундаментальная причина. То, что они хотели сказать, было маленькой, фрагментарной истиной. Выразить ее в таком виде - значит утратить ее притягательность.

Это то же самое, как если вы приносите ножку от стула и говорите: « Это - стул ». Стул предназначен для того, чтобы на нем сидеть, люди же спросят вас: «Как можно сидеть на одной ножке? Вы, должно быть, шутите. Покажите нам: сядьте на нее, а мы посмотрим, что произойдет». Ножка стула - это не доказательство, что она - стул. Поэтому вам надо будет воспользоваться вашим воображением и дать им представление о целом стуле, к которому вы можете приспособить ножку стула. Но воображаемый стул нужен.

Все эти люди были поэтичными. Должно быть, были люди, которые открыли фрагменты истины, но они не были поэтичными; поэтому они и остались безмолвными. Не только те немногие люди добились понимания истину; многие другие тоже добились этого,-.но они не были ни поэтичными людьми, ни людьми с воображением. И они чувствовали смущение от того, что вынесли маленький кусочек чего-то и хвастаются этим.

Один из великих философов нашего века, возможно величайший философ, Людвиг Виттгенштейн, говорит в одном из своих афоризмов: «Нельзя говорить о вещах, о которых невозможно говорить». Он не отрицает, что есть вещи, о которых вы не можете говорить — они есть, — но он говорит: «Если вы столкнулись с вещами, о которых невозможно говорить, пожалуйста, оставайтесь безмолвными, не говорите».Прежде всего, вы совершите преступление против истины, так как в тот момент, когда о ней говорят, она перестает быть истиной.

А если вы настаиваете на том, чтобы говорить об этом, тогда вы многое подменяете воображением. Это воображение будет расти, поскольку от вас не требуется поиск для того, чтобы пополнять систему вашим воображением.

Истина требует интенсивного поиска и риска.

Она ведет в неизвестность.

У Успенского подзаголовок назывался Фрагменты неизвестного учения. Он математик - он не может подменить что-то с помощью своего воображения. Это против его совести, совести математика. У поэта нет такой совести; иначе он не мог бы создавать поэзию. Математику необходима такая совесть; иначе его математика потеряет ценность. Он должен докопаться до истины, как бы несовершенна она ни была. Он должен отбросить соблазн пополнить истину своим воображением. Вот почему Успенский говорит: «Фрагменты». Он не может сказать, что эта система полная, хотя, читая книгу, вы не можете определить, почему он назвал ее «Фрагменты».

Один из моих профессоров был очень влюблен в учение Гурджиева и Успенского. Книга В поисках чудесного была его Библией, Кораном, Гитой - ее можно назвать как угодно. Он всегда держал ее на своем столе - я не знаю, сколько раз он читал ее. И он постоянно делал пометки на полях. Вся книга была испещрена подчеркиваниями, надписями над строчками, пометками; все свободные места на страницах были заполнены записями.

Я спросил его: «Вы можете дать мне существенное объяснение, почему Успенский называет свою книгу «фрагментами»?

Он взглянул на меня и сказал: «Я читал эту книгу очень много раз, но странно, меня никогда не волновал этот подзаголовок». Это было единственное место в книге, где отсутствовали его пометки! Я сказал: «Вначале подчеркните слово "Фрагменты" и напишите внизу: "Почему?" Вы читали книгу много раз: вы согласны с этим подзаголовком? Это только фрагменты?»

Он сказал: «Я читал ее как систему, она и является системой».

Я сказал: «Это не система, но вы не можете определить этого, так как вы не знаете, что есть истина, а что не есть истина. У вас нет переживания; вы просто профессор, ученый. И вы испортили всю книгу своими заметками. Эта книга не для заметок, эта книга для получения практических навыков. Какие практические навыки вы почерпнули из этой книги?»

Он ответил: «Практические навыки? Я изучал ее по крайней мере двадцать лет».Я сказал: «Вы можете изучать ее двести лет, это не поможет. Вот причина того, почему он говорит, что это - фрагменты. Так что будьте осторожны; если вы начнете практиковаться по ней, вам все равно понадобится Учитель, так как между двумя фрагментами там что-то пропущено - то, что вы даже не можете выразить. Как вы можете это выразить? Если вы не знаете истину, то как вы можете определить, что пропущено?»

Успенский очень правдив и искренен, когда говорит, что это только фрагменты, и фрагменты также неизвестного учения, поскольку он говорит: «Я не могу заявить, что они — мой знания. Я только слышал их от одного человека, и я не знаю, знает ли он или нет. Я могу лишь определенно почувствовать, что у него есть какие-то источники, где он достал эти фрагменты».

Гурджиев постоянно говорил о том, как он был в школе суфиев и много путешествовал по Индии, чтобы быть вместе с Учителями. Кроме того, он был в Тибете - переодетым, так как было очень трудно попасть во дворец Лхасы, во дворец Далай-ламы, где собраны все старинные священные книги. Дворец находится на верхнем этаже, а под ним - семь этажей фундамента. В этих помещениях может уместиться целая гора: семь этажей фундамента, заполненных старинными священными книгами.

Как же попасть в Лхасу? Прежде всего, проблемой является проникновение в Тибет. Во-вторых, надо попытаться подкупить британских служащих, находящихся в Индии, так как они стараются запретить кому-либо въезд в Тибет. Британия рассматривала Тибет как буфер между Индией и Китаем, и это была довольно разумная политика — держать в качестве буфера страну.

Китай - большая страна. Китай никогда не вторгался в Индию, они всегда были друзьями; и Индия никогда никого не захватывала, поэтому проблемы не существовало. Но Китай вторгался в Монголию, Корею и в другие страны. Он никогда не вторгался в Индию просто потому, что он был буддийской страной, а захватывать страну своего собственного Учителя - это отвратительно. Поэтому Индия оставалась страной, в которую Китай не вторгался в то время, как даже небольшие племена вторгались в Индию и создавали там империи. Китай мог бы опустошить Индию в любое время без всяких затруднений.

Британия держала Тибет как буферное государство, так что, если бы Китай захотел вторгнуться в Индию, ему пришлось бы вначале вторгнуться в Тибет. И если бы начались военные действия, они начались бы в Тибете: Британии пришлось бы вначале воевать в Тибете, а потом уже в Индии. Это разумная политика - воевать в чужой стране, так как эта страна может быть уничтожена и ее народ может быть уничтожен. Вы используете ее в качестве поля сражения; участвует только ваша армия, а ваш народ не участвует в сражении.

Индийские политики после обретения свободы не обладали такой проницательностью, очевидно потому, что у них не было опыта. В течение двух тысяч лет Индия была в рабстве, поэтому у нее не было опыта; политики отказались от идеи буферного государства. Довольно странно то, что Индия отказалась рассматривать Тибет в качестве буферного государства и сделала его полностью независимым, поскольку это была независимая страна; Британия контролировала ее внешнюю политику и ее границы, но вся внутренняя политика была независимой. Тибет совершенно не представлял внешнего интереса, так как у него не было контактов с внешним миром, - не было ни железных дорог, ни автомобилей, ни обычных дорог. Тибет совершенно не имел контактов с внешним миром. Единственная взлетная полоса, которая была в Лхасе, принадлежала Британии. Это было делом Британии - посылать туда своих офицеров или целую армию, или что-то еще, или предлагать что-либо в качестве дружеского жеста Далай-ламе, если ему что-то потребуется.