Джордж вдруг понял — должен существовать некий механизм, с помощью которого мейстерий такой-то избавлялся бы от не сумевших приспособиться к нему обитателей — от мозгов, впавших в кататонию, истерию или суицидальное бешенство. Некое условие для выселения.

Так или иначе, Вивьен удалось запустить этот механизм — удалось убедить организм, что мозг Маккарти стал не только излишним, но и опасным — самым верным словом было бы, пожалуй, «ядовитым».

Мисс Маккарти — таково было последнее для нее унижение — оказалась не переварена, а извергнута, наподобие экскрементов.

Ближе к закату, двенадцать часов спустя, им удалось здорово продвинуться. Они достигли радостного взаимопонимания. Поохотились еще на одно стадо свиней, которые пошли им на полдник.

Вивьен напрочь отказывалась верить, что мужчина мог бы увлечься ею в ее нынешнем состоянии. По этим причинам они предприняли серьезные попытки восстановить свои формы.

Первые опыты оказались необычайно трудными, а последующие — на удивление простыми. Снова и снова им приходилось коллапсировать обратно в амебоподобные массы, вследствие того, что некоторые из органов забывались при воссоздании тела или же неправильно функционировали; но каждая неудача расчищала дорогу. Наконец они научились стоять — не нуждаясь при этом в дыхании, но дыша, покачиваясь, лицом к лицу — два изменчивых гиганта в счастливых сумерках, два наброска Человека — творения собственного разума.

Они позаботились и о том, чтобы между ними и лагерем Федерации пролегли как минимум тридцать километров. Стоя на гребне холма и глядя на юг в сторону неглубокой долины, Джордж видел слабое похоронное свечение — там работали врубовые машины, заглатывавшие в себя металлы, чтобы накормить заводы, которые породят миллиарды кораблей.

— Мы никогда не вернемся туда, правда? — спросила Вивьен.

— Нет, — серьезно ответил Джордж. — Когда-нибудь они к нам придут. Но у нас куча времени. Ведь мы — само будущее.

И еще одно наблюдение — вроде бы незначительное, но крайне важное для Джорджа; оно наполнило его чувством завершенности: Джордж ощутил, что закончилась одна фаза и началась другая. Он наконец составил полное имя для своего открытия — никакого, как выяснилось, мейстерия. Spes hominis:

Надежда человеческая.

Все началось с костыля. Затем — металлический крюк, затем — первые механические конечности. И наконец…

Дурдом. Взмахи тонких металлических ног — движущийся лес ножниц. Сверкающие маятники металлических рук. Металлические туловища — будто яркие панцири жуков, покрытые вмятинами. Круглые металлические черепа — что хранят в себе живые человеческие глаза — глаза, неуверенно моргающие, глаза пристальные и неподвижные.

Криш, внимательно наблюдая за аудиторией через настольный сканер, звука не включал. Стены блока полностью поглощали звук; дети же росли в атмосфере лязга и трескотни — и привыкли перекрикивать общий гам. Что к лучшему — будущие солдаты не найдут для себя ничего страшного в реве сражения. Но когда Криш — единственный человек из плоти и крови во всем блоке — общался с курсантами, ему приходилось вставлять в уши затычки.

Металлическая река разлилась по аудиториям — и застыла. Огоньки продолжали мелькать на сканерах — и на панели, что покрывала двадцатифутовую стену перед столом Крита. Занятия начались.

Криш включил табло и начал диктовать еженедельный отчет. Криш: невысокий худощавый мужчина с редеющими прядями седоватых волос, аккуратно зачесанных на веснушчатую загорелую лысину. Рот прямой как струна — похоже, это лицо никогда не посещала улыбка. Правда, порой какая-то сдержанная ирония все же мелькала в настороженных глазах.

Прозвенел звонок, и вспыхнула красная лампочка. Криш бросил взгляд на сканеры, заметил, над каким из них загорелся предупреждающий огонек — и перевел изображение на свой настольный экран. Добрых полтысячи пар глаз воззрились на Крита из битком забитого металлического амфитеатра.

Криш перевел воспроизводящий куб на минуту раньше. Роботы-инструкторы могли отвечать на все допустимые вопросы; значит, только что был задан недопустимый вопрос.

Металлический голос скрежетал:

— …по паховому каналу и попадает в брюшной отдел через внутреннее паховое кольцо. Понятно? Какие будут вопросы?

Пауза. Криш пробежал глазами по рядам, но так и не сумел разобрать, кто из курсантов подал сигнал. Затем заговорил необычно громкий, но явно детский голос — и тут же в левом нижнем углу экрана появился номер курсанта. Криш автоматически запомнил номер.

— Что такое поцелуй?! — воскликнул десятилетний мальчик.

Пятисекундная пауза. Затем ответ робота:

— Вопрос лишен смысла. О нем уже доложено директору. Будьте готовы поступить в его распоряжение. — И лекция продолжилась.

Криш переключил сканер в обычный режим работы. Робот уже рассказывал о предстательной железе. Криш подождал, пока машина закончит очередную фразу, а затем нажал на пульте кнопку ВНИМАНИЕ и отчетливо произнес:

— Курсант ЭР17235 должен немедленно прибыть в кабинет директора. — Затем он отключил панель и, хмурясь, откинулся в мягком директорском кресле.

Недопустимый вопрос! Само по себе весьма скверно. За шесть лет осуществления Проекта такого в старших классах вообще не случалось. Немыслимо! Ведь проверка проводилась всего неделю назад — и весь состав учащихся был признан вполне кондиционным.

Но и это еще не все. Робот-инструктор не солгал — разумеется, в меру его знания, — сказав, что вопрос курсанта лишен смысла. Предмет о любовных взаимоотношениях нормальных людей стоял в учебной программе двумя годами позже. Ввести его раньше, с достижением желаемого эффекта отвращения, значило серьезно повредить дисциплине.

Криш навел селектор на соответствующий список, хотя ответ знал заранее. В лексиконе курсантов не существовало слова «поцелуй».

Криш поднялся и подошел к прозрачной стене позади стола — к громадному окну, выходившему на широкий плац, за которым простиралась холодная поверхность безвоздушной планеты. Лишь звездный свет отражался от неровного ландшафта, навеки лишенного солнечного тепла; силовой экран, сохранявший атмосферу блока, действовал и как световая ловушка. В тысяче световых лет отсюда Криш видел холодное тусклое свечение сектора, частью которого была Динара — и все ужасающее могущество космоса меж ними. Но если бы даже предполагаемый вражеский разведчик решил пристальнее приглядеться к этой никчемной планетке, он не увидел бы ничего, кроме небольшого черного пятнышка, которое вполне могло сойти за гладкое плато или за кратер давно потухшего вулкана.

Уже больше десяти лет Криш перемещался со своим классом от одной базы к другой, оставляя должность следующему по рангу в иерархии. И каждый год новый директор отправлялся в полет с грузом эмбрионов и оборудования — так что в конце десятилетия Криш получил постоянную должность директора конечного Блока, став старшим должностным лицом Проекта. Вот и все, на что он мог рассчитывать. Дальше — только в могилу. Много кораблей прибывало сюда, но ни один не отбыл обратно — кроме, разумеется, заказанных военных эшелонов. Наградой Кришу были уединение, работа, власть и некоторое удовлетворение природного любопытства.

А наказание за срыв Проекта оказалось бы для Крита в высшей степени мучительным.

Громкоговоритель над дверью гаркнул:

— Сэр, курсант ЭР17235 по вашему приказанию прибыл.

Криш вернулся к столу.

— Входи, — сказал он.

Металлическое существо протопало в кабинет и замерло по стойке смирно перед столом директора. Органическим в курсанте оставался лишь необходимый минимум: голова, урезанная до функционального шара, голубые глаза, что напряженно выглядывали из-под металлического лба, сильно упрощенное туловище, обрубки конечностей. Казалось бы — не более, чем омерзительный, никчемный огрызок плоти. Однако, размещенный в стальном теле, этот огрызок представлял собой заготовку для создания идеального воина.