Прайс вдруг резко двинулся от Митчелла и подошел к креслу.

— Вот это, возможно, поможет вам, мистер Дайдрич, — сказал он, наклоняясь к клиенту. Глянув в записную книжку, он прочел вслух: — «Было же около шестого часа дня, и сделалась тьма по всей земле до часа девятого: и померкло солнце, и завеса в храме разодралась посередине».

Дайдрич помрачнел. Затем наступило долгое молчание. Дайдрич вновь нахмурился. Вскоре руки его судорожно задергались на подлокотниках кресла. Мгновение — и он быстро и жадно задышал.

Таубман, хмурясь, приблизился к пастору и попытался измерить пульс, но Дайдрич оттолкнул его руку. Таубман бросил вопросительный взгляд на Прайса. Тот в ответ помотал головой и приложил палец к губам.

Лицо Дайдрича было сковано невыразимой печалью. Из-под опущенных век выступили слезы и заструились по щекам.

— Что случилось, мистер Дайдрич? — наклоняясь к нему, спросил Эдмондс.

Голос Дайдрича был низким и хриплым.

— Я видел… видел… — Лицо его перекосилось, и он начал всхлипывать.

Прайс отвернулся и взял Митчелла под руку.

— Пойдем отсюда, — пробормотал он. В коридоре он принялся насвистывать.

— А ты чертовски хитер, старик, — заметил Митчелл.

Прайс мальчишески ухмыльнулся.

— Я и сам это знаю, старина.

За обедом их сидело четверо — Прайс со своей миловидной рыжеволосой женой и Митчелл с девушкой, которую он раньше никогда не встречал. Звали ее Айлин Новотны. Стройная, сероглазая, сдержанная. Кроме того, как выяснил Митчелл, она была в разводе и жила с малышкой дочерью.

После обеда все сели играть в бридж. Айлин играла хорошо, куда лучше Митчелла. Когда раз-другой ему случилось оплошать, Айлин удостоила его лишь шутливым сочувствующим взглядом. Говорила она мало, голосом низким и приятным, и вскоре Митчелл обнаружил, что всякий раз ждет, чтобы она снова заговорила.

По завершении роббера Айлин встала.

— Рада была познакомиться, Митч, — сказала она и подала ему теплую ладошку. — Спасибо за превосходный обед и чудный вечер, — поблагодарила она Мардж Прайс.

— Уходите?

— Боюсь, я вынуждена… сиделка может оставаться только до девяти, а пока доберешься до Вашингтон-Хайтс, уйдет целый час.

У двери она помедлила, оглянувшись на Митчелла. Он ясно представил себе все последующее: долгие прогулки, уютные ресторанчики, рукопожатия, первый поцелуй… Прайс с женой выжидающе смотрели на него.

— Доброй ночи, Айлин, — сказал он.

Когда она ушла, Мардж принесла пива и, извинившись, оставила их вдвоем. Прайс поудобнее устроился в кресле-«расслабоне» и закурил трубку. Поглядывая поверх кружки на Митчелла, он негромко проговорил:

— Ты мог бы подвезти ее домой, старина.

— И начать все сначала? Нет уж, спасибо, старичок, — сыт по горло.

Прайс помахал горящей спичкой, затем бросил ее в пепельницу.

— Что ж, дело твое.

— Я тоже так считаю.

Прайс неловко заворочался в кресле.

— Итак, я уже выступаю в роли свата, — хмурясь, пробормотал он. — Проклятье, в последнее время мне совсем не нравится твое поведение. Ты все реже отключаешься от провода. Это крайне вредно сказывается на твоем здоровье.

Митчелл ухмыльнулся и протянул Прайсу руку.

— Что, поборемся?

Прайс вспыхнул.

— Ладно, ладно, я знаю, что ты каждую неделю занимаешься в гимнастическом зале. Я говорю о другом, и ты сам прекрасно знаешь о чем, черт побери.

Митчелл сделал изрядный глоток из кружки. Пиво, светлое и хмельное, приятно студило горло. А как насчет свежего пивка ко дню Святого Патрика? Может, добавить туда мяты — самую капельку…

— Скажи хоть что-нибудь, — буркнул Прайс.

Взгляд Митчелла медленно сосредоточился на нем.

— Гм. Думаешь, Дайдрич теперь перестанет докучать?

Прайс сделал кислую мину.

— Ладно, если хочешь — сменим тему. Думаю, с Дайдричем теперь проблем не будет. Мы отправили ему полный комплект — кушетку, пульт управления, набор кристаллов. Он на крючке.

— Это ты здорово придумал — поставить перед ним картинку с тремя крестами… А потом еще, на всякий случай, прочел ему отрывок из Евангелия от Матфея. Чертовски хитро, старичок. Поздравляю.

— От Луки, — хмуро поправил Прайс. — Ну да, придумано неплохо.

— Скажи-ка мне вот что, — попросил Митчелл. — Просто ради интереса — а когда ты сам последний раз был под проводом?

— Четыре года назад, — нехотя ответил Прайс.

— И почему?

— Провод на меня плохо действует. — Прайс сцепил руки перед собой, суставы его один за другим щелкнули.

— Провод принес тебе двадцать миллионов, — мягко сказал Митчелл.

— Ты же знаешь, я о другом. — Прайс расцепил руки и наклонился вперед. — Кстати, Пентагон отверг контракт на сорок тысяч учебных кристаллов. Им не понравились результаты повторных проб.

— Потому-то они и пашут как волы, — заметил Митчелл. — Мне от всей души жаль Пентагон.

— А контракта твоей душе не жаль?

— Знаешь, Джеймс, никак я тебя не пойму, — сказал Митчелл. — То ты твердишь, что ментиграф вреднее гашиша, героина, алкоголя и половых извращений. То жалуешься, что нам не удается сбагрить их числом побольше. Как ты это объяснишь?

Прайс даже не улыбнулся.

— Скажем так — я просто хлопотун. От природы. И хотя мне самому наш бизнес не по душе, я чувствую ответственность за корпорацию и делаю для нее все. Это работа. А когда я беспокоюсь о тебе, это — дружба.

— Знаю-знаю, старина.

— Порой мне, может быть, тревожно и за судьбы всего мира, — продолжил Прайс. — Что будет, если каждый заведет себе личный мир грез? Что тогда станет со старым добрым колониальным духом?

Митчелл фыркнул.

— А ты читал о колониальных временах? Я еще год назад увлекся этой темой. Они пили жуткую бурду под названием флип, состряпанную из рома и крепкого сидра, а помешивали ее горячей кочергой, чтобы все хорошенько вспенилось. Имения пьяниц узнавали издалека — по яблоням за забором.

Прайс сбросил ноги с «расслабона» и принял позу мыслителя.

— Хорошо, но как насчет семьи? Да, ты своего добился и можешь проводить основную часть жизни в мире, где все устроено по твоему усмотрению. Ты не нуждаешься в той милой крошке, что ушла отсюда полчаса назад — у тебя есть двадцать куда красивей ее. И они все время под рукой. Зачем жениться, зачем заводить семью? Скажи мне, Митчелл, что будет с миром, если лучшие из мужчин прекратят заниматься производством детей? Что будет с грядущими поколениями?

— Я и на это тебе отвечу.

— Так что?

Митчелл торжественно поднял кружку пива, глядя на Прайса поверх нее.

— А черт с ними со всеми! — провозгласил он.

Когда пришел верзила, все на мгновение замерли — словно охотничьи псы в стойке. Пианист перестал барабанить по клавишам, двое пьянчуг бросили распевать на разные голоса, а все остальные милые леди и джентльмены с коктейлями в руках оборвали разговоры и смех.

— Пит! — завопила одна из женщин — и вот он вошел и крепко обнял сразу двух девушек.

— Как поживаешь, радость моя? Ух, так бы и съел тебя, Сюзи, — жаль, уже пообедал. Джордж, ах, старый бандит, — он отпустил девушек, ухватил лысого коротышку с краснеющей физиономией и хлопнул его по плечу, — ты был неподражаем, бесценный мой, — серьезно — просто неподражаем. А ТЕПЕРЬ СЛУШАЙТЕ ВСЕ! — прокричал он и мигом перекрыл голоса, что продолжали талдычить: Пит то, Пит се.

Кто-то протянул ему мартини — и он торжественно застыл с бокалом в руке — высокий, загорелый, в безупречном смокинге — зубы и манжеты так и светятся белизной!

— А у нас был концерт! — сообщил он всем.

Мгновенный пронзительный вопль одобрения — а дальше пошел галдеж: у-нас-был-концерт… черт возьми… Пит… да тише… канцэ-эрт…

Верзила поднял руку.

— Славный получился концерт!

Опять визг и базар.

— И спонсор вроде не кашлял — подписался еще и на осень!

Рев, визг: все хлопали в ладоши, подпрыгивали и пищали. Верзила попытался продолжить — но тут же сдался, ухмыляясь, — а гудящая толпа леди и джентльменов смыкалась вокруг него. Все-все хотели пожать руку, сказать что-то на ухо, обнять.