— Я не очаровательная женщина.

— Ты чертовски очаровательна, или просто на комплимент напрашиваешься? Нужно себя правильно оценивать.

— Нет, я понимаю, что отнюдь не дурнушка, — сказала она. — Но и, разумеется, далеко не красавица.

— Давай, давай, скромничай!.. А как бы иначе ты стала владелицей стольких зданий на том берегу реки?

— Ну что ты, для этого совершенно необязательно выглядеть, как Элизабет Тзйлор, ты сам должен знать это. Нужно лишь, чтобы мужчинам хотелось провести с тобой время. Ну так вот, я раскрою секрет. Все дело — в психологии.

— В чем бы то ни было.

Элейн отвернулась от окна и осторожно поставила бронзовую кошку на кофейный столик.

— А ты и в самом деле думаешь, что я красива? — тихо спросила она, стоя ко мне спиной.

— Я всегда так считал и считаю.

— Это так любезно с твоей стороны!..

— Я совсем не пытался сказать любезность — просто...

— Да нет, я все понимаю.

Мы оба замолчали, и в комнате повисла глубокая тишина. В том фильме, который мы с Элейн смотрели, был подобный момент, когда музыка замолкла и никаких звуков не было слышно — я заметил, что это усиливало ощущение напряженности.

— Мне нужно взять рисунок, — прервал я паузу.

— Да, — ответила Элейн. — Я только заверну его во что-нибудь, чтобы не испачкался. Подожди секундочку, ладно?

Она отправилась в туалет, а я остановился посреди комнаты, разглядывая портрет Джеймса Лео Мотли работы Рэя Галиндеса и пытаясь разгадать выражение его глаз. Большого смысла в этом не было, так как передо мной был все-таки портрет, а не фотография; к тому же даже у настоящего Мотли глаза были тусклые и совершенно невыразительные.

Неожиданно для самого себя я стал размышлять о том, что он делает в этот момент. Наверное, спрятался в каком-нибудь заброшенном здании и сидит, посасывая треснутую трубку. А может быть, он поселился у какой-нибудь женщины и теперь истязает ее, забирает все деньги, убеждая ее в том, что в этом и состоит ее счастье. А может, сшибает деньги в подпольных притонах Атлантик-Сити. Или загорает на пляжах Майами.

Я продолжал пожирать глазами портрет, надеясь, что дремавшие во мне природные инстинкты подскажут, где он сейчас и что делает; вернулась Элейн и стала чуть позади меня. Я почувствовал мягкое прикосновение ее плеча и изысканный аромат духов.

— Я подумала о картонном тубусе, — сказала она. — Тебе не нужно будет складывать лист — просто свернешь его в трубку, и все будет в порядке.

— Откуда он у тебя? Не думал, что ты держишь у себя подобные вещи.

— Конечно, нет. Мне просто пришло в голову, что если смотать с барабана бумажные полотенца, то как раз получится такой тубус.

— Замечательная мысль!

— Я тоже так думаю.

— Неизвестно только, нужно ли из-за этого выбрасывать целый рулон полотенец.

— А сколько стоит рулон одноразовых полотенец — чуть больше доллара, да?

— Понятия не имею.

— Да, примерно столько. В любом случае портрет стоит того. — Она протянула руку и осторожна коснулась кончиком пальца портрета Мотли. — Когда все закончится, — сказала она, — я хотела бы сохранить его.

— Зачем он тебе?

— Вставлю в рамку и повешу на стену. Помнишь, как Галиндес сказал: «Можно в рамку — и на стену»? Он, конечно, шутил, потому что не относится к такой работе всерьез. А это — настоящее искусство.

— Ты так думаешь?

— Запомни мои слова. Надо было попросить его поставить автограф. Может, я еще увижусь с ним... Как ты считаешь, он согласится?

— Думаю, он будет польщен. Знаешь, я собирался сделать всего несколько ксерокопий, но ты подсказала мне идею, сделаю полсотни, не меньше.

— Замечательно!.. — пробормотала Элейн, нежно положив мне руку на плечо. — Умница.

— Что правда, то правда.

— Ага.

Вновь наступила тягостная пауза, и я откашлялся.

— А ты надушилась, — заметил я.

— Да.

— Только что?

— Ага.

— Очень приятный запах.

— Я рада, что тебе нравится.

Я наклонился, чтобы положить рисунок на стол, а когда выпрямился, рука сама собой коснулась ее талии и остановилась на бедре. Элейн тихо, почти неслышно вздохнула и прижалась ко мне, опустив мне голову на плечо.

— Так хорошо!.. — прошептала она. — Ты знаешь, я ведь не только надушилась; я и разделась.

— Но ты же одета?

— Да, но под платьем ничего нет, только я.

— Только ты?

— Да, я; я и еще немного духов, — Элейн немного покрутила головой, чтобы я смог оценить их аромат. — И зубки почистила, — добавила она, не сводя с меня глаз и слегка приоткрыв ротик. Некоторое время она молча смотрела на меня, а потом закрыла глаза.

И я крепко обнял ее.

Это было просто незабываемое ощущение — стремительное, но неспешное, страстное, но знакомое, привычное, но сладостно необыкновенное. В эту ночь мы смогли соединить воедино опыт и непринужденность старых любовников и пылкость чувств молодых влюбленных. Нам с Элейн всегда было хорошо вдвоем, и с годами взаимная тяга только усилилась. Мы были счастливы как никогда прежде.

— Я мечтала об этом весь вечер, — уже потом призналась мне Элейн. — Понимаешь, я все время думала: «Люблю я этого парня и всегда любила, и как бы здорово было проверить, не затупился ли его инструмент за это время». Так что, если честно признаться, я все спланировала. Понимаешь, что я имею в виду?

— Наверное, понимаю.

— От такой перспективы совершенно захватило дух. Когда ты сказал, что я очаровательна, это на меня так подействовало...

— В самом деле?

— Ну да, я просто мгновенно возбудилась и потеряла голову. Это было как колдовство какое-то.

— Путь к сердцу женщины идет...

— Ну да, снизу вверх. Это так прекрасно... а все, что ты сделал, — назвал меня очаровательной. — Элейн коснулась моей руки. — Я думаю, что это подействовало только потому, что ты заставил меня поверить в это. В то, что ты так думаешь.

— Но это правда.

— Ты это придумал, а потом сам поверил. Я сразу поняла, что рано или поздно это с нами случится; но кто мог подумать, что это окажется так прекрасно?

— Я знал это.

— Когда мы последний раз занимались с тобой любовью? Мы, наверное, года три вообще не виделись.

— А в постели не бывали к тому времени уже несколько лет.

— Так что уже лет семь прошло?

— Думаю, все восемь.

— Ну что же, тогда все ясно. Клетки нашего организма полностью обновляются раз в семь лет, да?

— Да, что-то вроде этого.

— Ну так, значит, мои клетки с твоими еще ни разу не встречались. Но на самом деле я никогда не могла понять этого... Ведь если у тебя есть, допустим, шрам, то он не исчезнет и через десять лет.

— Или татуировка. Клетки и в самом деле заменяются, а вот чернила остаются.

— Как такое может быть?

— Не знаю.

— Никак в толк не возьму... У тебя ведь нет татуировок?

— Нет.

— А ты еще называешь себя алкоголиком. Ведь обычно это делается по пьянке, верно?

— Подобные рассуждения, как мне кажется, делу трезвости не помогут.

— Да нет, я не об этом. Где-то я прочитала, что очень большой процент убийц имеет множество татуировок на теле. Ты когда-нибудь слышал об этом?

— Похоже на правду.

— Интересно, почему. Может, это связано с особым восприятием мира?

— Возможно.

— А как с этим у Мотли?

— С чем? С особым восприятием?

— Да нет, я про татуировки.

— А, прости!.. Есть ли у него татуировки? Не помню. Ты это должна знать лучше меня.

— Спасибо, напомнил. Я не помню никаких татуировок, только следы на спине. Я говорила тебе о них?

— Не помню.

— Длинные шрамы вдоль спины; наверное, у него было трудное детство.

— Да, бывает.

— Ага... Ты уже спишь?

— Не совсем еще.

— Не позволю спать. Мне теперь разговаривать хочется, а ты заснуть норовишь. Никакой спячки, слышишь, ты, старый медведь?

— Угуууууу....

— Хорошо, что у тебя нет татуировок. Ну ладно, спокойной ночи.