– А если бы я убил ее?

– Она была бы мертва, а я опять-таки знал бы о тебе больше, чем прежде. Ну, хватит разговоров. Тебе надо поспать. Перед нами еще много лиг опасного пути, и тебе понадобятся силы.

Джон не думал, что ему удастся уснуть, но понимал, что Полурукий прав. Он выбрал себе место за скалой, в затишье, и снял плащ, чтобы укрыться им.

– Призрак, поди сюда. – Ему всегда лучше спалось рядом с волком – от Призрака уютно пахло, и лохматый белый мех хорошо грел. Но на этот раз Призрак только посмотрел на Джона, обежал вокруг лошадей и улетучился. «Поохотиться хочет, – подумал Джон. – Может, здесь козы водятся. Должны же сумеречные коты чем-то питаться». – Только кота не трогай, – произнес Джон ему вслед, – это опасно даже для лютоволка. – Потом завернулся в плащ и улегся.

Он закрыл глаза, и ему приснились лютоволки.

Их было пятеро вместо шестерых, и все они были разделены, одиноки. Он чувствовал щемящую пустоту, тоску незавершенности. Лес огромен и угрюм, а они так малы. Он потерял следы братьев и сестры, не чуял их запаха. Он сел, задрал голову к темнеющему небу и огласил лес своим скорбным одиноким зовом. Вой замер вдали, и он насторожил уши в ожидании ответа, но только вьюга отозвалась ему.

Джон… донеслось откуда-то сзади легче шепота, но внятно. Может ли крик быть беззвучным? Он повернул голову, ища своего брата, поджарую серую тень между стволами, но позади не было ничего, кроме… чардрева.

Оно росло на голом камне, вцепившись бледными корнями в едва заметные трещины, совсем тонкое по сравнению с другими известными ему чардревами, – но оно крепло у него на глазах, ветви утолщались и тянулись к небу. Он с опаской обошел гладкий белый ствол, чтобы увидеть лицо. Глаза, красные и свирепые, обрадовались ему. У дерева лицо его брата – но разве у брата три глаза?

«Не всегда было три, – произнес беззвучный голос. – Так стало после вороны».

Он обнюхал кору, пахнущую волком, деревом и мальчиком, но за этими запахами скрывались другие: густой бурый дух теплой земли, резкий серый – камней и еще что-то, страшное. Он знал: так пахнет смерть. Он отпрянул, ощетинившись, и оскалил клыки.

«Не бойся! Я люблю, когда темно. Они тебя не видят, а ты их – да. Но сначала надо открыть глаза. Вот так, смотри», – и дерево, склонившись, коснулось его.

Он снова оказался в горах. Увязнув лапами в снегу, он стоял на краю глубокой пропасти. Перед ним обрывался в воздух Воющий перевал, а внизу, как стеганое одеяло, лежала длинная клинообразная долина, играя всеми красками осени.

В одном ее конце между горами высилась огромная голубовато-белая стена, и он на миг подумал, что сон перенес его обратно в Черный Замок, но тут же понял, что смотрит на ледяную реку высотой в несколько тысяч футов. Под этим ледовым утесом простиралось большое озеро, в чьих глубоких густо-синих водах отражались окрестные снежные вершины. Теперь он разглядел в долине людей – много народу, тысячи, целое войско. Одни долбили ямы в промерзшей земле, другие упражнялись в боевых ремеслах. Куча всадников атаковала стену из щитов – их кони отсюда казались не больше муравьев. Ветер доносил шум этого потешного боя, похожий на шорох стальных листьев. В лагере не было порядка – ни канав, ни частокола, ни лошадиных загонов. Повсюду, словно оспины на лице земли, грудились землянки и шалаши из шкур, торчали растрепанные копны сена. Он чуял коз и овец, лошадей и свиней, собак в большом количестве. От тысячи костров тянулись столбы темного дыма.

Это не армия и не город. Здесь собрался вместе целый народ.

Один из пригорков за длинным озером зашевелился, и он разглядел, что это не пригорок вовсе, а огромный косматый зверь со змеистым носом и клыками больше, чем у самого крупного вепря. Его наездник тоже был громаден и чересчур толстоног для человека.

Внезапный порыв холодного воздуха взъерошил его шерсть, и в воздухе захлопали крылья. С неба над ледяной горой падала какая-то тень, и пронзительный крик резал уши. Голубовато-серые перья распростерлись, заслоняя солнце…

– Призрак! – закричал Джон и сел. Он еще чувствовал эти когти, эту боль. – Призрак, ко мне!

Эббен схватил его и потряс.

– Тихо! Ты наведешь на нас одичалых! Что с тобой такое, парень?

– Сон, – пролепетал Джон в ответ. – Я был Призраком, стоял на краю обрыва и смотрел на ледяную реку, когда что-то напало на меня… Птица… орел, наверно…

– А мне всегда снятся красивые женщины, – улыбнулся Оруженосец Далбридж. – Жаль, что я редко вижу сны.

– Ледяная река, говоришь? – спросил подошедший Куорен.

– Молочная берет начало из большого озера у подножия ледника, – вставил Каменный Змей.

– Мне снилось дерево с лицом моего брата. И одичалые… их там тысячи, я и не знал, что их столько. И великаны верхом на мамонтах. – Судя по перемене света, Джон проспал около четырех-пяти часов. У него болела голова и затылок в том месте, где в него впились когти. Но ведь это был сон?

– Расскажи мне все, что помнишь, с начала и до конца, – сказал Куорен.

– Да ведь это только сон…

– Волчий сон. Крастер сказал лорду-командующему, что одичалые собираются у истока Молочной – может быть, это и есть причина твоего сна, а может быть, ты увидел то, что ждет нас впереди, через несколько часов пути. Рассказывай.

Джон, вынужденный говорить при всех о таких вещах, почувствовал себя дураком, однако повиновался. Никто из братьев, впрочем, не смеялся над ним, а когда он закончил, даже Оруженосец Далбридж перестал улыбаться.

– Оборотень! – угрюмо сказал Эббен, обращаясь к Полурукому.

«О ком это он, – подумал Джон, – об орле или обо мне?» Оборотни – это существа из сказок старой Нэн и не из мира, где Джон прожил всю свою жизнь. Но здесь, в этой пустыне из камня и льда, в них не так уж трудно поверить.

– Поднимаются холодные ветра. Мормонт опасался не зря. И Бенджен Старк это тоже чувствовал. Мертвые встают, и у деревьев снова открываются глаза. Стоит ли бояться такой малости, как оборотни и великаны?

– Выходит, мои сны тоже правдивы? – спросил Далбридж. – Пусть лорд Сноу берет себе своих мамонтов – мне подайте моих красоток.

– Я сызмальства в Дозоре и бывал за Стеной дальше многих других, – сказал Эббен. – Я видел кости великанов и слышал много разных историй, но живых в глаза не видал ни разу.

– Смотри, как бы они первые тебя не увидели, Эббен, – отозвался Змей.

К тому времени, как они снова отправились в путь, Призрак так и не появился. Тени легли на дно перевала, и солнце быстро закатывалось за раздвоенную вершину огромной горы, которую разведчики называли Двузубой. Если этот сон правдив… Даже мысль об этом пугала Джона. Вдруг орел ранил Призрака и сбросил его в пропасть? И это чардрево с лицом его брата, пахнущее смертью и мраком…

Последний луч солнца погас за вершиной Двузубой, и сумерки затопили Воющий перевал. Сразу похолодало. Тропа понемногу начала спускаться вниз, усеянная трещинами, камнями и осыпями. Скоро совсем стемнеет, а Призрака не видать. Это терзало Джона. Но он не смел позвать волка – мало ли кто может его услышать.

– Куорен, – тихо окликнул Далбридж, – погляди-ка.

Высоко над ними сидел на скале орел, еще заметный на темнеющем небе. «Орлы нам уже встречались, – подумал Джон. – Может, это вовсе не тот, который мне снился».

Эббен все-таки собрался пустить в него стрелу, но бывший оруженосец его удержал.

– Он за пределами выстрела.

– Не нравится мне, что он следит за нами.

– Мне тоже, но помешать ему ты не можешь – только стрелу зря изведешь.

Куорен, сидя в седле, долго разглядывал орла.

– Поехали, – сказал он наконец, и разведчики возобновили спуск.

Призрак, хотелось крикнуть Джону, где ты?

Он уже собирался последовать за остальными, как вдруг увидел между камнями что-то белое. «Остатки снега», – подумал Джон, но белое вдруг зашевелилось, и он мигом соскочил с коня. Призрак поднял голову ему навстречу. Шея волка мокро поблескивала, но он не издал ни звука, когда Джон снял перчатку и ощупал его. Орлиные когти разодрали шерсть и мясо, однако хребет остался цел.