Когда Метелица с языком на плече ворвался во двор налоговой инспекции, Додик сидел на лавочке, поджав под себя ноги: небритый, немытый и нечесаный. Если бы Шерлок Холмс тридцать лет проработал в оркестре народных инструментов балалаечником – он выглядел бы точно так же.

– Опаздываешь, – укоризненно заметил Додик, когда Метелица плюхнулся рядом с ним.

– Расстаться с деньгами никогда не поздно, – парировал Метелица.

– Но всегда неприятно. Ты, я смотрю, тоже попался…

– В каком смысле?

– Милашка Черити. – Додик заносчиво вздернул рулевидный нос. – Тебе ведь она тоже снилась, признавайся.

– А тебе?

– Я первый спросил.

– Снилась, – сознался Метелица. – Но если бы ты знал, в каком виде!

– Ну, не в голом – это точно.

– С чего ты взял?

– Если бы она снилась тебе без тряпок – у тебя была бы совсем другая физиономия. Не такая кислая. Что она с тобой делала во сне, колись!

– Заставила сунуть нос в личную жизнь зеркальных карпов. Я собирал на них досье, можешь себе представить!

– Ну, это еще куда ни шло… А меня, мерзавка, заперла к арабам. Чистить ботинки всему “Хезболлаху”. И делать оттиски с подошв – на предмет их причастности к террористическим актам.

Закончив обмен предутренними кошмарами, Додик и Метелица надолго замолчали. Первым нарушил молчание Метелица – на правах начальника.

– У тебя нет шансов, – сказал он Додику.

– Почему это нет?

– Во-первых, ты еврей. Во-вторых – у тебя перхоть. В-третьих – ты любишь чеснок. В-четвертых – у тебя слишком длинный нос, целоваться неудобно. В-пятых…

Но Додик, как истинный еврей, не стал дожидаться пятого пункта.

– Ты на себя посмотри, Валик! Лысый, ботинки не чищены, держишься за хренову астрологию, как младенец за сиську, шагу без нее не можешь ступить… Мракобес ты, да еще живешь за городом, в халупе, которой три копейки Цена!..

– Зато в курортном районе. И не три копейки, а семнадцать тысяч баксов. А вообще у нее есть муж. Грузин.

– Да что мне грузины, я сам еврей! Давай так, Валентин. Пусть сама решает, с кем ей оставаться – с тобой, со мной или с мужем-грузином. Никаких обид.

– Никаких, – подумав, согласился Метелица.

Они проторчали в налоговой целый день, а когда выползли из нее, Додик попросил у Метелицы законную сотенную.

– Получишь в конце месяца, – отрезал тот.

– Ты издеваешься? Мне она сейчас нужна.

– Рабочий день, между прочим, еще не закончился. Так что пусть твои однорукие бандиты подождут.

Додик на время отстал, он не тревожил Метелицу ни в трамвае, ни в метро. Но стоило им только подняться по эскалатору и выбраться на Сенную, пропахшую моментальными лотереями и пирожками с повидлом, как помощничек снова занудил. И нудил вплоть до магазина “Флора”, пока вконец обессилевший Метелица не всучил ему два мятых полтинника. Получив денежку, Додик подмигнул Метелице и скрылся в магазине “Флора”.

И вышел оттуда с роскошным букетом роз.

Метелица едва не задохнулся от такого вероломства.

– Что же это ты делаешь, гад? – прошептал он. – На мои же деньги меня же и…

– На мои деньги, Валик! На мои…

Сойфер захохотал мефистофельским хохотом и затрусил к переулку Бойцова. Чтобы успеть приложиться к ручке первым, скотина! Почему, ну почему самому Валентину не пришла в голову эта светлая идея с цветами?! Но каков подлец Додик! Какого удава он пригрел у себя на груди! Ладно… Лучше роз могут быть только розы… Мы еще посмотрим, чей букет очарует красавицу “Kawasaki Ninja ZX-7RR”!..

…Когда Метелица с еще более роскошным, чем у Додика, букетом вломился в “Валмет”, первое, что он увидел, был несчастный Сойфер, стоящий за конторкой. Прямо перед ним лежали поникшие, разочарованные розы. Что ж, молниеносный штурм Карфагена не удался. Тем лучше. Сейчас шансы у них уравнялись. А Метелица со своим букетом (девять роз против Додиковых трех) выглядит даже предпочтительнее.

– Ну что, ухажер, погорел?

– Сам погорел, – огрызнулся Додик. – Не нужны никому наши цветочки. Подарим их английской королеве-матери, если она как-нибудь к нам завернет… В ближайшие выходные.

– А где Арик? Где Дергапут прыщавый?

Вопрос застал Сойфера врасплох. Арик, сутками сидящий перед компьютером в поисках Скалли и Малдера, как будто испарился. За всю историю “Валмета” это случилось впервые. Он уходил позже всех и приходил раньше всех. Возможно, он даже жил здесь, на что Метелица всегда закрывал глаза.

Додик повел носом и голосом, не предвещающим ничего хорошего, произнес:

– Он где-то здесь. Я чую.

Осмотр офиса занял минуту, после чего Додик и Метелица встретились у закрытой двери совмещенного с ванной туалета. У закрытой изнутри двери. Свет в туалете не горел, но сквозь широкие щели пробивалось густо-красное свечение.

– Он там, – шепнул Додик.

– Надеюсь, что он там один, – таким же шепотом ответил Метелица.

– Если он там не один, я ему ноги вырву. И еще кое-что. Обрезанное.

– Я его уволю, – подпел Метелица.

– Я его на борьбу с палестинцами отправлю…

– А я – на корриду, к бешеным быкам…

Коррида – это было слишком. И чересчур дорого. Додик громыхнул в дверь кулаками. За дверью никто не откликнулся, но раздался шорох.

– Они там… Ай да Арик! Ай да прощелыга! – Не решаясь на более крепкие эпитеты, Сойфер навалился на дверь плечом, подбил ее несколько раз – и она с треском распахнулась. А декоративная щеколда так и осталась висеть на одном гвозде.

Арик действительно был в ванной. Но был он там один, если не считать целого выводка снимков, которые сушились сейчас на бельевой веревке.

– Очень хорошо, что вы пришли, – задумчиво произнес Арик. – Может быть, вы мне объясните, что это такое?

– Что? – хором спросили Сойфер и Метелица. Арик указал пальцем на кюветку, в которой плавал только что проявленный снимок. Это был снимок мертвого мужчины с окровавленной, неестественно повернутой головой…

…Что он подумал тогда, идиот? Что-то о господе нашем Иисусе Христе, это точно.

"Вот тебе и Христосе воскресе!” – это были его собственные мысли, но упакованные в богохульный контекст поговорки “Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!”.

А до православной Пасхи еще полгода.

И неизвестно, где он ее встретит, если в самое ближайшее время не докопается до истины. Но Забелин!.. Такой прыти от собственного шефа он не ожидал! К тому же шеф оказался дураком, и это было самое большое потрясение последнего времени, если не считать, конечно, убийства Мицуко…

Как только Пацюк вспомнил об ангеле, у него похолодело в голове.

Хотя не исключено, что это всего лишь реакция на дождь и пронизывающий ветер, которые сейчас гуляют по разбитому, поставленному на капремонт дому. После впечатляющего прохода по карнизу Пацюк спрыгнул на полуразобранную крышу соседнего (вот этого самого) здания. Потом через пролом спустился на четвертый этаж, потом перебрался на третий. Здесь, на третьем этаже, среди битого кирпича и осколков мертвецки-черных чугунных ванн, он и решил затаиться.

Чтобы обдумать ситуацию и решить, что же делать дальше, Пацюк устроился на фаянсовом унитазе и поджал под себя голые ноги. Одежонка не по сезону, это точно: рубашка, спортивные штаны со штрипками и драные шлепанцы. В такой экипировке и двух кварталов не пройдешь: либо от холода подохнешь, либо на своего же брата мента нарвешься.

А уж мент-то – любой мент! – тебя не пощадит в свете последних трагических событий. И в свете смерти ангела.

Нет, об ангеле он будет думать потом, в более подходящей обстановке. Сейчас главное – дуболом Забелин. Что предпримет шеф после его побега?

Стажер прикрыл глаза и живо представил себя на месте непосредственного начальника: скорбные морщины вокруг глаз, складки на шее, короткий седоватый ежик. Человек устал от жизни, устал настолько, что в руины за Пацюком не побежит. Это ясно. Наверняка он видел, как Егор балансировал на карнизе и совершал прыжки над бездной. Единственное, что Забелин мог подумать в таком случае… Что он мог подумать? Пацюк напрягся и даже крякнул от натуги. Ага, вот: “Бежать за Пацюком бесполезно. Пока я спущусь, пока обогну дом и выскочу на улицу… А потом снова обогну дом – уже со стороны улицы… К тому времени Пацюк уже успеет натурализоваться на Каймановых островах…”