– Дурочка. – Он принялся целовать ее шею, вдыхая чистый аромат ее кожи.

– Ну а после того, как у меня возникли небольшие проблемы кое с кем из его людей, которые приставали ко мне, я пришла к выводу, что дело, пожалуй, не во мне, а в нем. Потом я заметила, что в замке почти нет женщин и что ни одну из них он к себе не подпускает. Вот тогда-то я и решила, что он, должно быть, предпочитает мужчин. Этим и объяснялось его отношение ко мне. Первое время он меня еще как-то терпел, а потом просто возненавидел.

– Может, он думал, что супружество излечит его.

– Возможно. Или надеялся зачать со мной отпрыска, чтобы легче было скрывать свой порок.

Пейтон слушал ее рассеянно. Он едва сдерживался, чтобы не повалить ее на постель и войти в нее. Кирсти была само совершенство. Груди маленькие, но идеальной формы, с розовыми сосками, напряженными и зовущими. Тонкая талия, подтянутый живот, узкие, но крутые бедра. Ноги стройные, длинные, сильные, и небольшой просвет между шелковистыми бедрами. При виде треугольника курчавых черных волос, прикрывавших средоточие ее женственности, Пейтон затрепетал, как неопытный юноша. Раздевался он медленно, надеясь сохранить остатки самообладания.

Кирсти сжала кулачки от нетерпения. Когда он скинул рубашку, она с трудом удержалась, чтобы не прикоснуться к нему. Мускулистое, гибкое, худощавое тело, гладкая, золотистая кожа. Недаром он прослыл красавцем. Раздевшись наконец, он подхватил ее на руки и отнес на постель.

Пейтон уже успел убедиться в том, что Кирсти женщина страстная. Но сегодня она не переставала его удивлять. Трудно было представить себе, что девственница может отвечать на все его самые изощренные ласки. Прежде чем войти в нее, Пейтон ласково произнес:

– Девочка моя, я чувствую, что ты готова меня принять. Но будет немного больно.

– Не важно, – простонала она, прильнув к нему всем телом.

Ощутив боль, Кирсти на какое-то мгновение замерла.

– С тобой все в порядке? – спросил Пейтон.

Она чуть поменяла положение ног, почувствовала, что он вошел глубже, и содрогнулась.

– О Боже. Да, со мной все в порядке. Но тебе еще придется потрудиться, чтобы я наконец вкусила то райское блаженство, которое ты мне обещал.

Пейтон усмехнулся, а затем оба ахнули, едва он начал двигаться.

– Девочка моя, да ты же настоящее чудо, – только и смог выговорить он, прежде чем страсть полностью захватила его.

Кирсти улыбнулась. Тело ее еще горело, по нему бегали мурашки, но состояние неизъяснимого блаженства постепенно проходило. Если только с Пейтоном, как говорят, можно испытать такое наслаждение, то удивительно, почему толпа женщин не осаждает его дом.

Но лучше не думать о всех тех женщинах, что побывали в его постели, чтобы не омрачать то время, которое ей суждено провести с Пейтоном. Пейтон же чувствовал себя так, будто излил все силы в ее гибкое маленькое тело. Сейчас он мог думать только об одном: будет ли ему дарована возможность любить ее снова этой же ночью.

Эта маленькая Кирсти Макай – сама страстная женщина из всех, кого он когда-либо знал. Она восхитительно неутомима. Наслаждение испытала с первого раза. Не каждая на это способна.

Когда Пейтон высвободился из ее объятий и встал, Кирсти вдруг охватила тревога. Она-то думала, что молчание наступило потому, что оба они изнемогали от усталости. Но тут ей пришло в голову, что она вела себя как распутная женщина и вызвала у него отвращение. Какое же она почувствовала облегчение, когда поняла, что он встал только затем, чтобы принести воду для умывания.

– Мне следует вернуться к себе, – проговорила она, когда он, нырнув в постель, принялся покусывать ее ухо.

– Ну, нет, – сказал Пейтон, привлекая ее к себе. – Теперь ты будешь спать со мной.

– Но тогда все поймут, чем мы с тобой занимаемся!

Учитывая, какой шум она только что здесь подняла, было забавно слышать, что говорит она шепотом, видимо полагая, что ее пребывание в спальне хозяина дома осталось для кого-то секретом. Но Пейтон решил, что не стоит ее разуверять. Его возбуждали ее страстные стоны, и он не хотел, чтобы она вела себя тише.

– Нет, ты останешься здесь.

– Но…

Он закрыл ей рот поцелуем.

– Даже если ты проберешься сейчас в свою постель, все равно все поймут, что мы стали любовниками. И никто не будет тебя осуждать, девочка моя. После всего, что ты сделала ради этих детей, они не потеряют к тебе уважения только потому, что ты завела себе любовника. И вот еще что я хотел бы тебе сказать, прежде чем ты сама об этом заговоришь. Никто не будет считать, что ты одна из многих моих женщин.

– Но дети…

– Дети слишком малы, чтобы понять, что к чему. Ну, за исключением Каллума. Он, конечно, тебя не осудит, но вряд ли порадуется за Меня. Полагаю, паренек терзается муками первой любви и вполне способен устроить нам всем веселую жизнь.

Кирсти это тоже приходило в голову.

– Он сказал, что хочет видеть меня счастливой.

– Так ты уже разговаривала об этом с парнишкой?

– Парнишка разговаривал об этом со мной. Иногда мне просто не верится, что ему всего одиннадцать лет.

– Мальчик годами и ростом, но не сердцем и не умом. Каллум перестал быть мальчиком – вернее, тем, чем в соответствии с нашими представлениями должен являться мальчик, – уже много лет назад. У него не было детства из-за побоев и беспризорности. Думаю, его чувства к тебе вызваны твоим добрым к нему отношением. Скоро все утрясется, и он будет относиться к тебе, как относился бы к матери, сестре или тетке.

Беседуя, они не переставали ласкать друг друга и были готовы повторить все сначала. Неприкрытый, ничем не скованный восторг, отражавшийся на ее прекрасном лице, когда он снова вошел в нее, был самым чувственным из зрелищ, которые ему когда-либо доводилось видеть. Она открыла глаза и посмотрела ему в лицо, и он почувствовал, как раскаленное копье желания пронзает его. Глаза ее были темны, но пылали жарким внутренним свечением, как грозовые облака.

– На сей раз я не потеряю над собой контроль, – сказал он.

– А это так важно? – спросила она.

– Контроль над собой помогает продлить удовольствие.

– Что ж, звучит заманчиво.

И она запустила пальцы в его волосы и привлекла к себе, чтобы поцеловать. В то же самое время ее маленькие пятки уперлись ему в поясницу, и вся она изогнулась так, чтобы он еще глубже вошел в нее. И Пейтон подумал, как хорошо, что Кирсти слишком невинна, чтобы понять, какой обладает силой, иначе он превратился бы в мягкую глину в ее маленьких ручках.

– Ну, как там дела у Саймона? – спросила Кирсти, едва они с Каллумом отошли на безопасное расстояние от приюта.

– Неплохо, – ответил Каллум, привалившись к стене здания, примыкавшего к проулку, где они укрылись. – Эта гнусная баба рассвирепела и заставляет детей работать до изнеможения. Они теперь боятся отдавать мальчиков Родерику, как бы их на этом деле не засекли, и она решила выжать деньжонок хоть из детского пота. Сука такая.

Впервые услышав о приюте для сирот и беспризорных детей, Кирсти обрадовалась. Дети, которых не разобрали по семьям, вынуждены были перебиваться как могут, если их не брала под свою опеку церковь, или же их использовали как дармовую рабочую силу все, кому не лень. Этот приют принадлежал чете Дэррок, которые наживались на эксплуатации детей, а также пожертвованиях сердобольных людей или же людей с нечистой совестью.

Так Кирсти по своей наивности полагала, пока не начала собирать сведения об этом приюте. Детей там кормили так, чтобы они только с голоду не умерли, и заставляли работать с утра до ночи. Кроме того, детьми торговали, и если судить по Родерику о прочих охотниках купить детей, то страшно представить, какая судьба ждала этих несчастных. Но спасти всех Кирсти, к несчастью, не могла при всем желании.

– Как только мы избавим мир от Родерика, надо будет заняться этими Дэрроками, – прошептала Кирсти.