Однако Пейтон был в бешенстве и никак не мог успокоиться и хранил молчание. Он раздел ее, не проронив ни слова. Усадил на постель и даже не взглянул в ее сторону. Разделся сам. Когда он забрался в постель и растянулся рядом с ней, положив руки под голову, она не выдержала. Прижимая к груди одеяло, она сердито на него посмотрела.
– Зачем ты привел меня сюда, если собираешься все время молчать? – спросила она, когда он поднял на нее взгляд.
– Да нет, я собираюсь говорить, и не только, – протянул он.
– В самом деле? – Она вновь легла и повернулась к нему спиной. – Что ж, попробую не заснуть, пока ты предаешься тягостным раздумьям.
– Я вовсе не предаюсь тягостным раздумьям.
– Нет?
– Нет. Я подавляю в себе желание прямо сейчас пойти и убить кое-кого. Сразу троих, собственно говоря.
Кирсти повернулась к нему:
– Родерика, Джиба и Уотти.
– Их. – Он обнял ее и привлек к себе. – Ведь ты не собиралась передавать мне разговор прихвостней Родерика, не так ли?
– Нет, не собиралась, – призналась она. – Родерик хочет меня убить. Остальное не имеет значения. Те, о чем судачили Джиб и Уотти, – всего лишь один из многих способов, которыми мой муж может добиться своей цели. По-моему, сам способ не так уж и важен, тем более я знала, что, когда ты услышишь о нем, это заденет тебя за живое.
Пейтон негромко засмеялся. Но и в смехе его еще чувствовался неостывший гнев.
– Да, меня это задело за живое. Это была не просто болтовня – все эти разговоры о том, отдаст ли Родерик тебя своим громилам, прежде чем убить.
– Ты правда так думаешь? – От этой мысли мурашки побежали по телу Кирсти.
– Правда. Как это ни грустно, но девушек очень часто насилуют, прежде чем убить, даже в мирное время. Даже если это не рассматривается, так сказать, как право победителя. – В тоне Пейтона слышалось отвращение. – Большинство мужчин полагают, что женщина не вправе им отказать. К тому же несчастная девушка может оказаться просто орудием в руках того, кто хочет нанести обиду своему недругу. Так поступили с моей кузиной Сорчей враги моего дяди Эрика.
– Как все это грустно. – Она поцеловала его грудь, и этот знак сочувствия заставил его задрожать всем телом. – Значит, тебя вовсе не рассердила эта их болтовня?
– Ну, я бы так не сказал. Просто не слишком удивила. Зато взбесил меня рассказ о той участи, которой ты чудом избегла, уготованной тебе этим негодяем. Ведь он хотел отдать тебя этим подонкам, чтобы ты от них родила. Неужели он полагал, что это сойдет ему с рук и что ты не пожалуешься на него своей родне?
– Возможно, именно на такой исход он и рассчитывал. Ведь я никогда не обращалась к ним за помощью. И вряд ли обращусь, что бы ни случилось. Я боюсь за них, и этот страх сильнее моего страха перед Родериком. По законам церкви и мира я – движимое имущество Родерика, и он имеет право поступать со мной, как ему вздумается.
– Вовсе нет.
– Нет? Но откуда мне было знать, в каком именно случае закон защитит меня, его жену? И что гораздо важнее, поможет убедить его влиятельную родню в том, что они не должны подозревать Родерика, пусть сам несет ответственность перед моими разгневанными родичами? Другие Макай, те из них, которых мне довелось повстречать, производили впечатление людей довольно хороших, справедливых и честных и были ко мне добры. Вся беда в том, что я долго не могла понять, что представляет собой Родерик на самом деле. А когда поняла, не стала будоражить всю свою семью. Это могло стоить им жизни. Тем более что я не была уверена в своих предположениях.
– Я заставлю его заплатить за все, – торжественно пообещал Пейтон, коснувшись губами ее лба.
Она была глубоко тронута его словами и прозвучавшей в них искренностью. Радость охватила Кирсти. Значит, Пейтон любит ее по-настоящему, она для него не просто очередная любовница. Однако здравый смысл взял верх над эмоциями. Пейтон – настоящий рыцарь. Он пообещал отомстить потому, что имел идеалы, потому, что ему противна была сама мысль о том, что человек одного с ним сословия смеет так нагло нарушать все законы рыцарства.
Жаль, что он не следовал с должным усердием придворным законам любви, которые предписывают обожать свою даму издалека, подумала она, сдержав улыбку. Тогда бы у него не было столько амурных приключений, да и она не лежала бы сейчас в его постели. Кирсти придвинулась к нему и, положив голову ему на грудь, улыбнулась. И они не лежали бы сейчас в постели совершено обнаженные, что, впрочем, было бы большой потерей.
– Очень мило с твоей стороны, – прошептала она, целуя его.
– Мило? По-твоему, торжественный обет отомстить за чью-то обиду – это мило?
Не обращая внимания на его возмущение, она сказала:
– Дай обет, что защитишь детей. Они нуждаются в защитнике больше, чем я.
– Не уверен. Кстати, Кирсти, очень скоро нам придется сообщить твоей семье хоть что-то. Этот мальчик, которого ты отослала к ним, вполне может порассказать им такого, что они немедленно захотят узнать всю правду. И если это произойдет, если они заподозрят что-то и принудят того мальчика, твоего брата Юдарда, или твою тетку рассказать им все, ведь они обязательно приедут, да?
Припомнив, какого страху способны были нагнать на кого угодно ее братцы, даже Юдард, если обстоятельства принуждали его к тому, Кирсти села в постели. Разглаживая одной рукой бархатное одеяло, она пыталась сообразить, не зря ли перепугалась. Честно говоря, она сама давно удивлялась, как это ее брат Юдард сумел сохранить все ее тайны? Хотя и ему она никогда не рассказывала всего. Юдард, ее брат-близнец, явно чувствовал, что сестра чего-то недоговаривает, но никогда не давил на нее, кроме того, необходимость спасать детей поглощала их почти целиком. Прочие ее братья тоже пожалели бы детей, но обязательно стали бы требовать рассказать всю правду, заподозри они хоть на мгновение, что она что-то скрывает.
– Кирсти? – Пейтон тоже сел, провел рукой по ее волосам.
– Конечно, они приедут, – спокойно проговорила она. – Юдард – мой брат-близнец, и я совершенно уверена, что он с самого начала почувствовал, что я рассказываю ему не все, но прежде чем он получил возможность как следует на меня надавить, возникла настоятельная необходимость заняться спасением и устройством детей, и на это ушло все время. Остальные братья замечали, конечно, что время от времени на наших землях стали появляться новые люди, но их легко можно провести – и удавалось до сих пор проводить – с помощью всяких неопределенных россказней о милосердии и благотворительности. Все знали, что мы с Юдардом всегда подбирали бездомных. Но вот Майкл? – Она покачала головой. – Конечно, я объяснила ему, почему многое храню в тайне от моей семьи, но не уверена, что он на самом деле все понял. К тому же, если Родерик сообщил им, что я утонула, или до них дошли слухи о том, что он всем и каждому говорит об этом, мои братцы немедленно вспомнят о Майкле и устроят ему настоящий допрос.
– Значит, надо немедленно сообщить твоей семье, что ты жива и что не следует верить слухам.
– Это взбудоражит их еще больше.
– Ага. Пять долгих лет ты держала их в неведении, не желая подвергать опасности. Может, хватит? – Мягким движением он снова уложил ее и сам прилег рядом. – К тому же я не уверен, что они будут тебе признательны за твою сдержанность.
– Конечно же, они возмутятся, вся эта банда глупых и упрямых гордецов. А мой отец ничем не лучше их.
– Скорее всего он возглавит эту банду гордецов, когда они очертя голову ринутся наконец тебе на выручку. – Рука его скользнула вверх, легла на ее грудь, отчего сосок, как с восторгом отметил Пейтон, немедленно напрягся.
На мгновение Кирсти совершенно забыла, о чем они говорили. Одного его прикосновения было достаточно, чтобы разбудить дремлющие желания. Его пальцы лишь задели сосок – и она уже изнемогает от страсти. Как настоящая распутница, подумала Кирсти. Мысль эта не привела ее в ужас, но она тут же вспомнила, что один только Пейтон будил в ней подобные желания. К тому же она понимала, что, хоть у нее и перехватывало дыхание при виде его мужественной красоты, совершенно необязательно давать волю страстям всякий раз, когда он обнимет ее. Он был красив не только лицом, но и душой. Его не оставили равнодушным злоключения детей, он пришел в ярость, узнав, как гнусно обращался с ней Родерик.
