– Ты стараешься очернить мое доброе имя только ради того, чтобы прикрыть свои собственные грешки.

– О нет. Любые мои грехи бледнеют рядом с теми, что запятнали твою душу.

– Твои грехи умножаются с каждым днем, жена! На твоих руках все больше крови, несмотря на все мои попытки остановить тебя.

– Что за безумные вещи ты говоришь? Это не у меня на руках кровь.

– Нет? Ты все время втягиваешь других в наши дела, все время рассказываешь другим эти гнусные выдумки, так что я постоянно принужден принимать меры к тому, чтобы заставить их молчать. Ты же знаешь, мне совершенно необходимо, чтобы моя личная жизнь была ограждена от вторжений, и знаешь, с какой энергией я защищаю ее, однако продолжаешь подвергать жизнь посторонних опасности, рассказывая им всякие небылицы о невзгодах и преступлениях, существующих только в твоем воображении!

– Да ты же пытался убить меня! – Ей все никак не верилось, что Родерик способен настолько полностью поддаться самообману, однако он говорил о жестокостях и убийствах, совершенных им, так, словно они не имели никакого значения.

– Да заткнешься ты наконец! – взревел Родерик, а затем, несколько раз глубоко вздохнув, добавил уже спокойнее: – Что ж, теперь мне из-за тебя придется разделаться еще с тремя.

– О чем ты говоришь? – спросила она воинственным тоном, однако по спине у нее побежали мурашки.

– О чем, глупая ты девчонка? Ты втянула в наши дела сэра Пейтона и пару его довольно-таки безобразных слуг. И не трудись отрицать это. Поразмыслив, я быстро вычислил, что именно сэр Пейтон распространял порочащие меня слухи. А враки, которые он всем обо мне рассказывал, могли исходить только от тебя. Теперь я должен заставить его навеки замолчать, а это будет отнюдь не легко. Много часов уйдет на то, чтобы придумать план, как убить его и его слуг и при этом не навлечь на себя подозрений. К счастью, ради этого паршивого предателя Каллума проявлять подобную осторожность не понадобится.

У Кирсти все это в голове не укладывалось. Этот человек рассуждал о планируемом убийстве четырех человек, в том числе и ребенка, и испытывал при этом, судя по всему, только досаду, что придется потратить немало времени и усилий, чтобы осуществить это преступление, не рискуя своей головой. К тому же он пытался возложить ответственность за это на нее. И Кирсти не могла избавиться от чувства вины, которое ему удалось посеять в ее душе.

– Ты говоришь об убийстве четырех человек так, словно в этом не будет ничего дурного, кроме некоторых неудобств, – негромко промолвила она. Вообще-то она не знала, что сказать, потому что понимала, что отговорить Родерика от его затеи шансов мало, и все же решила попытаться.

– Да, неудобства, ты постоянно создаешь мне неудобства такого рода. И ради чего? Ради непослушных маленьких оборвышей, которых родня выставила на улицу?

– Ну, Пейтона убить не так-то просто, Йена Сильного и его жену тоже. И если ты думаешь, что это убийство сойдет тебе с рук, то глубоко ошибаешься. Родня Пейтона тут же ринется на розыски убийцы.

– О нет, не думаю. Я весьма преуспел, распространяя порочащие слухи о нем. Этот человек успел наставить рога слишком многим мужьям и возбудить зависть слишком многих щеголей. Опорочить его доброе имя было совсем нетрудно. Сомневаюсь, что его родня захочет даже знать, на каком именно грязном пустыре останется гнить его труп.

– Ты напрасно считаешь, что все так же непостоянны, как придворные шуты и льстецы. Мюрреи не поверят тебе на слово и не станут осуждать своего родича. Нет, они примутся искать ответы и потребуют кровь за кровь. Очень может быть, что тебе удастся заставить замолчать Пейтона, Крошку Элис, Йена Сильного и даже Каллума, но клан Мюрреев вместе со своими союзниками довольно быстро докопается до твоих темных делишек. И тогда твой труп останется гнить в грязи, отвергнутый друзьями и родней, и все обиженные тобой дети придут гадить на твою могилу.

Что ее озадачило, так это, что он не ударил ее. Кирсти видела, что ему ужасно хотелось. Никогда прежде Родерик не проявлял такой сдержанности, так что следовало призадуматься, отчего это он решил держать себя в руках сейчас. Он желал ее смерти, так что его руку не мог сдерживать страх, что, дав волю своей ярости, он может случайно убить жену.

– И зачем ты вообще явился сюда? Смаковать мои несуществующие грехи? Переложить свою вину на меня? – спросила она. – Попусту тратишь время. Нам нечего сказать друг другу.

– Неужели нечего? А может, я решил простить тебя и вновь принять под свой кров в качестве своей супруги?

– Я никогда не была твоей супругой.

Родерик пропустил ее слова мимо ушей.

– Что ж, пора нам зажить настоящей семейной жизнью. Пора тебе родить ребенка.

Кирсти сложила руки на груди, чтобы не заметно было, как она дрожит. Родерик не знал, что ей удалось подслушать разговор Джиба и Уотти, обсуждавших между собой способ, каким хозяин собирался обзавестись потомством. Ей не хотелось верить, что муж способен на такое. Впрочем, человек, который мог творить то, что творил с детьми, способен на все. Учитывая, какое будущее он, вероятнее всего, готовил этому младенцу, можно было не удивляться способу, которым он собирался его зачать.

– Решил снова попробовать быть мужчиной? – заметила она, не сводя глаз с его кулака, который он уже было занес, но остановился на полпути, дрожа от напряжения. – Какой же у тебя горячий нрав!

– Непонятно, чего ради ты испытываешь мое терпение.

– Чего ради? – Она и сама не знала. – По-моему, мне пока рано думать о ребенке.

– Вынашивание и рождение детей – единственное предназначение женщины. Кроме того, ты моя жена, и это твой долг.

– Ты мой муж, и твоим долгом было дать мне ребенка, но, поскольку ты не способен это сделать, разговор теряет всякий смысл.

Родерик скрестил руки на груди.

– Я мог дождаться, пока этот прославленный любовник сэр Пейтон обрюхатит тебя, но подумал, что не стоит. Ребенок мог пойти в него, а это создало бы дополнительные сложности. Пусть уж лучше мои ребята займутся этим. Ну же, к чему эта гримаса отвращения? Ты же готова была раздвинуть ноги ради сэра Пейтона. Так раздвинешь для того, кого выберу я. – Стук в дверь отвлек его, и он пошел открывать, не сводя с Кирсти настороженного взгляда. – Черт возьми, Уотти, – зашипел он, увидев, кто стоит за дверью. – Я же говорил, что скажу тебе когда.

– Ваши родичи приехали, – сообщил Уотти. – Хотят поговорить с вами. Прямо сейчас.

– Господи, о чем им вздумалось со мной говорить?

– Ну, вы же рассказывали всем подряд о том, что сэр Пейтон Мюррей свел у вас со двора жену, наставил вам рога. Видимо, ваши родичи считают, что подобную обиду нельзя оставлять без отмщения. Вы им скажете, что уже забрали свою сучку обратно?

– Пока не скажу, – ответил Родерик. – А сейчас надо выйти к ним, поговорить. – Он посмотрел на Кирсти. – Советую тебе отдохнуть, дорогая моя. Вскоре тебе потребуются все твои силы.

Оставшись одна, Кирсти стала дрожать от страха. Не только за себя, но и за тех, кто ей был дорог. Ее пугало безумие Родерика. Оно было страшнее любых угроз и побоев. С безумцем невозможно договориться, невозможно угадать, что он предпримет в следующее мгновение. И это делает его очень опасным.

При мысли, что она не может предупредить Пейтона, Кирсти едва сдержала слезы. Пейтон не может не знать, что Родерик стремится его убить. Его и Каллума. Но сообразит ли он, что Йен и Элис тоже в опасности? А также дети, укрывшиеся в его доме, которых теперь стало семеро? Родерик сейчас, может, и не подозревает, что они там, но, как только начнет охоту за остальными, непременно их обнаружит. Он ни словом не обмолвился о Саймоне и Бренде, но и их ждет такая же участь, как и охранников Пейтона.

Она медленно выпрямилась в кресле и, вцепившись руками в подлокотники, уставилась невидящим взором на огонь. Шестеро взрослых и восемь детей. Человеку в здравом рассудке в голову не пришло бы, что можно убить столько людей и выйти сухим из воды. Но Родерик и людьми-то их не считал, скорее препятствиями на своем пути, мешающими ему творить свое черное дело.