— Эй, парень, стой!

— Ну, что еще? - спросил я.

— Идем-ка с нами.

— Куда?

— Там увидишь.

— А зачем?

— Идем, идем!

— Бросьте, бабочки, - устало проговорил я. - Ну вас всех к черту. Надоело. Я спать хочу.

— Ты не шебурши, - угрожающе шепнули сзади, - делай, что говорят!

И тотчас я ощутил на шее ледяное щекотное прикосновение ножа.

«Ого! - подумал я. - Это что-то новое!» Я оказался в довольно глупом положении. Сражаться с женщинами я не хотел (да и вряд ли смог бы: я ведь был безоружен, а они все - с ножами!), а учинять скандал и звать на помощь я тоже, конечно, не мог: слишком уж это выглядело бы смешно. Пришлось смириться и пойти.

Так, под конвоем, я был доставлен в барак, где обитали воровки. Это я понял сразу, едва переступил порог.

Здесь было жарко натоплено, чисто и как-то даже нарядно. На многих нарах пестрели занавесочки, от дверей к столу был протянут узорчатый половичок.

Стол стоял посреди помещения - в самом центре. На нем поблескивали водочные бутылки, дымился котелок с чифиром, виднелась какая-то снедь. Тут же лежала рассыпанная колода карт.

А возле стола помещалась огромная, низкая, заваленная подушками кровать. И на этой кровати, развалясь и посасывая папироску, сидела женщина в коротком халатике.

Лицо у нее было сухое и угловатое. Лоб закрывала черная растрепанная челка, на левой щеке - от края рта до уха - багровел косой рубец.

— Привет, - сказала она мне. - Садись! - указала место рядом с собой и протянула руку, испещренную лиловыми узорами татуировки. - Будем знакомы. Алена. Кличка Чинарик, - и, прижмурив глаз и улыбаясь, проговорила медленно:

— Чуешь, куда ты попал?

— Догадываюсь, - ответил я, пожимая узкую и влажную ее ладонь. - Судя по всему вы здесь все - из одной масти. Цветные. Воровахуйки.

— Точно, - кивнула она.

И кто-то со стороны добавил:

— Передком воруем, жопой притыриваем.

— Не откуда вы взялись? - подивился я. - Который месяц живу тут - о вас и не слыхивал.

— А нас тут раньше и не было, - сказала Алена. - Мы всего неделя, как прибыли. Из Ягодного - знаешь, может?

— Слышал, - отозвался я.

— Ну, вот. Оттуда. Приехали, а здесь только и разговоров, что о тебе… Шутка ли - живой мужик в зоне ходит!

Она вдруг хихикнула, обнажая черные, прореженные цингою зубы.

— Мы уж третий год мужского запаха не слышали. Ну, ясное дело - решили попользоваться.

— И… как же вы решили? - спросил я, мрачнея.

— Да очень просто. Кому добрая карта выпадет - тому и фарт держать.

— Вы что же - разыграли меня?

— Ну, ясно.

— И кому ж эта карта выпала?

— Мне, - сказала она, поигрывая бровью, - Мне, лапочка. Мне!

Алёна привстала и потянулась к столу. Халатик ее (он был много выше колен) приоткрылся, полы его разошлись… Белья под ним не оказалось.

— Давай-ка выпьем, - проговорила она. Взяла со стола бутылку, плеснула из нее в стаканы и затем, подавая один из них мне, сказала:

— Тащи! Бросай в кишку!

Мы разом подняли стаканы. Я медленно выцедил водку, утерся. Сейчас же мне услужливо подали закусочку - кусок копченой рыбы.

Прожевывая ее, я огляделся.

В бараке царила напряженная, пристальная тишина - такая же, как в театре перед началом спектакля. Да, в сущности, так оно и было! Рассевшись на нарах, женщины (их здесь было что-то около двадцати) жадно смотрели на нас с Аленой, перешептывались меж собою и явно чего-то ждали.

— Что это вы все примолкли? - пробормотал я стесненным, сдавленным голосом.

— А тебе хочется, чтоб шум был? - насмешливо спросила Алена.

— Ну, не шум, - я пожал плечами. - Но все-таки… Как-то уж очень мрачно здесь у вас. Скучно.

— Сейчас будет весело, - кивнула Алена.

Она помещалась теперь вплотную ко мне; халатик ее по-прежнему был распахнут, и тусклый отсвет лампы скользил по ее животу, лежал на раздвинутых коленях.

— Заделаем музыку… - она мигнула мне. - Ладно! - и затем, отворотясь на минуту, призывно щелкнула пальцами. - Эй, Сатана, ты где?

— Здесь, - отозвался голос с нар.

— Возьми гитарку, спроворь что-нибудь.

— А что - к примеру?

— Н-ну, про это… Про любовь… Сама должна понимать, - Алена резко взмахнула рукой. - Делай!

И вот в тишине, в прокуренном бараке, дрогнули струны, потекла мелодия старинной воровской ростовской песни:

У Сатаны был чистый и сильный голос. Гитара в ее руках звучала надрывно и трепетно.

Вслушиваясь в песню, Алена затихла, затуманилась, приникла ко мне. Потом проговорила медленно:

— Видишь, как тебя ублажают! Сидишь, словно король на именинах. То того тебе, то этого… Ты хоть ценишь?

— Ценю, - сказал я.

— Тогда еще по одной, а?

Она снова наполнила стаканы. Мы выпили, и я почувствовал, как поднимается в груди моей хмельная жаркая волна. Стало весело и легко.

Голова пошла кругом. И уже я сам, не дожидаясь приглашения, потянулся к бутылке.

— Эх, Аленушка, - сказал я, обнимая се одной рукою и держа в другой стакан, наполненный до краев. - Хорошее, вообще-то, у тебя имя… Как в сказках.

— Хорошее, - кивнула она. - Да я и сама тоже гожусь. Разве не так?

Рука моя лежала на ее плече; худое и щуплое, оно было обнажено. Халатик сполз, опустился, и Алена не пыталась его поправить.

Я залпом выпил водку, отдулся. Сказал, поглаживая се ладонью:

— Годишься, конечно. Только вот тощевата малость. Костями колешься. Но эт-то ничего… Беда небольшая.

— У кости мясо вкуснее, - усмехнувшись, ответила она и посмотрела на меня в упор. Глаза у нее были темные, мерцающие, жаждущие.

— Что ж, - сказал я, - раз пошла такая пьянка… Давай! И я, привстав, огляделся, отыскивая в бараке место поукромнее.

— Идем-ка вон туда - в уголок.

— А зачем? - проговорила она медленно.

— Ну, как зачем? - удивился я. - Или ты, может, не хочешь?

— Хочу. Но почему же в углу, в темноте?

— А где же?