Разговор Джеймса с сэром Бертрамом Фелпортом был предельно краток. Не требовалось много слов, чтобы довести до сведения баронета, чтобы он впредь не смел появляться во владениях леди Дэнбери. И пока Фелпорт трясся от страха и возмущения, Джеймс включил в свою угрозу запрет приближаться ближе чем на двадцать футов к Элизабет, где бы она ни находилась.
В конце концов, если Джеймс осуществит свои планы и женится на ней, их пути наверняка пересекутся в Лондоне.
— Надеюсь, мы поняли друг друга? — осведомился Джеймс с ужасающим спокойствием. Фелпорт кивнул.
— Тогда выметайтесь к дьяволу!
— Мне нужно собрать вещи.
— Я распоряжусь, чтобы вам их прислали! — отрезал Джеймс. — Вы прибыли в своей карете?
Фелпорт покачал головой:
— Я приехал с Бинсби.
— Отлично. До города не больше мили. Наймете там кого-нибудь, чтобы вас доставили в Лондон.
Фелпорт кивнул.
— А если посмеете пикнуть об этом, — неумолимо произнес Джеймс, — или хотя бы упомянуть о моем пребывании здесь, я вас прикончу.
Фелпорт снова кивнул. У него был такой вид, словно он ничего так не желает, как последовать приказанию Джеймса и убраться подальше. Однако Джеймс все еще держал его за воротник.
— И еще, — добавил он. — Если вы упомянете обо мне, то я, как уже сказал, убью вас на месте, но если вы заикнетесь о мисс Хочкис…
Фелпорт чуть не обмочился.
— Я проделаю это медленно.
Джеймс выпустил воротник Фелпорта, и баронет после нескольких неуверенных шагов бросился бегом. Проследив за тем, как он скрылся за пологим склоном холма, Джеймс зашагал к конюшне. Ему не хотелось оставлять Элизабет одну после пережитого кошмара, но у него не было выбора. Нужно было разобраться с Фелпортом, да и Элизабет не желала находиться в одном помещении с этим подонком хоть на секунду дольше, чем того требовала необходимость.
Не говоря уже о том, что Фелпорт мог в любой момент раскрыть его инкогнито.
Перешагнув порог конюшни, Джеймс сразу же услышал плач.
— Проклятие, — прошептал он, нерешительно двинувшись к ней. Он не знал, как ее утешить, не представлял себе, что делать. Но чувствовал, что нужен ей, и молился про себя, чтобы не подвести ее.
Он подошел к угловому стойлу, дверь которого криво свисала с петель. Элизабет скорчилась у дальней стены, обхватив руками ноги, уткнувшись лбом в колени. Кот, непонятно как забравшийся в узкое пространство между ее грудью и бедрами, к несказанному изумлению Джеймса, явно пытался ее утешить.
— Лиззи? — прошептал Джеймс. — О, Лиззи…
Она слегка раскачивалась из стороны в сторону, плечи ее поднимались и опускались с каждым судорожным вздохом.
Ему было знакомо такое дыхание. Когда пытаешься не дать воли чувствам, но не в силах этого сделать.
Джеймс стремительно шагнул к Элизабет и опустился рядом с ней на сено. Обхватив рукой ее худенькие плечи, он шепнул:
— Он уехал.
Она ничего не сказала, но он почувствовал, как напряглись ее мышцы.
Он посмотрел на девушку. Одежда ее была грязной, но целой, и хотя Джеймс не сомневался, что Фелпорту не удалось ее изнасиловать, он молил Бога, что тот не зашел дальше омерзительно грубого поцелуя.
Поцелуя? Он почти что выплюнул это слово. Что бы Фелпорт ни сделал с ней, как бы ни прижимал свой рот к ее губам, это не было поцелуем.
Взгляд Джеймса задержался на ее понурой голове. В растрепанные бледно-золотистые волосы набилась солома, и хотя он не видел ее лица, она казалась удивительно несчастной и одинокой.
Рука его сжалась в кулак от накатившего вдруг ощущения беспомощности. Он содрогнулся, словно ее ужас проник ему внутрь и свернулся кольцом в животе.
— Пожалуйста, — прошептал он, — скажите мне, что я могу сделать?
Элизабет не издала ни звука, лишь теснее прижалась к его боку. Джеймс крепче обнял ее.
— Больше он не побеспокоит вас! — яростно произнес он. — Обещаю вам.
— Я так старалась быть сильной, — выдохнула она. — Каждый Божий день.
Джеймс повернулся и схватил ее за плечи, заставив поднять на него заплаканные глаза.
— Вы сильная, — сказал он. — Самая сильная женщина из всех, кого я знаю.
— Я так старалась, — снова сказала она, словно пыталась уверить себя в этом. — Каждый день. Но оказалось, что этого недостаточно. Я не…
— Не говорите так. Вы ни в чем не виноваты. Мужчины типа Фелпорта… — Джеймс помедлил, переводя дыхание. — Им ничего не стоит обидеть женщину. Для них это единственный способ самоутвердиться.
Элизабет ничего не ответила, сражаясь с рвущимися из горла рыданиями.
— Это… эта дикость, насилие… следствие ущербности его натуры, а не вашей. — Он тряхнул головой и на короткое мгновение зажмурился. — Вы же не просили его об этом.
— Знаю. — Она покачала головой, и ее губы дрогнули в самой печальной улыбке, какую ему приходилось видеть. — Но я не смогла его остановить.
— Элизабет, да он вдвое больше вас!
С протяжным вздохом она отстранилась от него, прислонившись к стене.
— Я устала быть сильной. Я так устала от этого! С того дня, как умер отец…
Джеймс уставился на нее, вглядываясь в ее глаза, ставшие вдруг пустыми, и странное чувство сжало его сердце.
— Элизабет, — осторожно спросил он, — как умерли ваши родители?
— Мама погибла в дорожном происшествии, — глухо ответила она. — У всех на глазах. Ее сбила карета. Они прикрыли ее тело, но все видели, как она умерла.
Он ждал, что Элизабет скажет что-нибудь о своем отце, но она молчала. Наконец он прошептал:
— А ваш отец?
— Он покончил с собой.
Рот Джеймса удивленно приоткрылся, и он ощутил вспышку безудержного гнева. Он не имел представления, что довело отца Элизабет до такого отчаяния, но мистер Хочкис избрал трусливый выход, оставив старшую дочь заботиться о семье.
— Как это случилось? — спросил он, стараясь не выдать своего негодования.
Элизабет подняла на него глаза, горький смиренный звук слетел с ее уст.
— Это произошло через шесть месяцев после смерти мамы. Он всегда… — У нее перехватило горло. — Он всегда любил ее больше нас.
Джеймс начал что-то говорить, но слова полились с туб Элизабет со стремительностью весеннего паводка. Словно прорвало дамбу, и она больше не могла сдерживать потока эмоций.
— Он просто не мог больше жить, — сказала она с блеснувшими гневом глазами. — С каждым днем он все дальше и дальше ускользал в свой неведомый мир, куда никому из нас не было доступа. Как бы мы ни старались. Клянусь вам, мы старались.
— Знаю, — вымолвил он, сжав ее плечо. — Я знаю вас. И верю, что вы старались.
— Даже Джейн и Лукас. Они забирались к нему на колени, совсем как раньше, но он сталкивал их. Он не обнимал нас. Вообще не дотрагивался. А ближе к концу даже не желал е нами говорить. — Она глубоко втянула в себя воздух, но это не успокоило ее. — Я всегда знала, что он никогда не любил нас так, как ее, но все же надеялась, что он любит нас достаточно.
Сжав пальцы в кулачок, она горестно прижала его ко рту. Джеймс протянул руку и коснулся ее пальцев, ощутив странное облегчение, когда они обхватили его ладонь.
— Я надеялась, — еле слышно сказала она с невыразимой печалью в голосе, — что он достаточно любит нас, чтобы жить.
— Не говорите больше ничего, — прошептал Джеймс, сознавая, что никогда не забудет этой минуты. — Вы не обязаны мне рассказывать.
— Нет. — Она покачала головой. — Но я хочу. Я никогда не произносила этого вслух.
Он подождал, пока она собиралась с силами.
— Он застрелился, — вымолвила Элизабет так тихо, что он едва различил ее слова. — Я нашла его в саду. Было так много крови!.. — Она судорожно сглотнула. — Я никогда не видела столько крови…
Джеймс молчал, всей душой желая утешить ее, но не знал, где найти слова, которые могли бы ей помочь.
Она горько рассмеялась:
— Я пыталась убедить себя, что, застрелившись в саду, он проявил последнюю заботу о нас. Мне пришлось столько раз проделать путь к колодцу и обратно, пока кровь не впиталась в землю. Если бы он застрелился в доме, один Бог знает, как бы я все смыла.