– Было бы очень неплохо получить от Господа хотя бы такую наивную детскую жалость… – буркнул Антуан. К счастью, Жерар, увлеченный разговором со мной, его не расслышал.

– Или же ты считаешь, что Искупитель нуждается… – Вино добавило епископу ироничности, и он явно собрался высмеивать меня далее. Но, к счастью, не успел – в дверь постучали.

Жерар сразу посерьезнел. Кивнул мне – и я пошел к дверям, радуясь, что избег насмешек.

Это был Луи.

Но не один.

За ним, широко улыбаясь, стоял незнакомый мужчина в руссийском церемониальном халате, наброшенном поверх пиджака, и праздничной, шитой бисером тюбетейке. Незнакомец был плотным, широколицым и скуластым, типичный руссиец из породистых аристократов, свой род возводящих к хану Чингизу и нойону Владимиру. Он носил очки, тоже вполне отвечавшие образу, с дорогой железной оправой.

– Господин покорнейше просит аудиенции у его святейшества, – мрачно сообщил Луи. – Я разъяснил, что час поздний, но…

– Позвольте, – беззаботно протискиваясь мимо монаха, вроде как и не отодвигая его, но незаметно оттесняя в сторону, сказал руссиец. – Позвольте объяснить причину моей настырности, уважаемый…

На покорнейшую просьбу это никак не походило. Но проделано было так изящно, что даже тертый и всего повидавший Луи стерпел.

– Да? – спросил я, невольно принимая на себя роль секретаря.

– Судьба ненароком занесла меня в Аквиникум, – как-то молниеносно очутившись по эту сторону порога, сказал руссиец, – и я услышал о том, что случай свел меня в одной гостинице, мало того, в соседнем номере с прославленным епископом Жераром Светоносным, чья слава достигла и наших холодных земель. Позвольте представиться – барон Фарид Комаров, из младшей ветви Комаровых, путешественник и негоциант.

В моей руке сама собой оказалась визитная карточка – изысканная, напечатанная в два цвета – черный с зеленым.

– Я вовсе не собираюсь докучать его преосвященству пустыми вопросами или просить о чем-либо, – не дожидаясь ответных представлений, продолжил Комаров. – Но если его преосвященство уделит мне, в любое угодное ему время, немного внимания, я сохранил бы воспоминание о встрече до конца своих дней. Вот!

Он улыбнулся, давая понять, что все сказал и готов в общем-то уйти… если, конечно, не пригласят войти сразу и сейчас.

От замешательства – ну откуда у меня право за епископа решать? – меня избавил зычный голос Жерара:

– Пусть барон войдет!

Барон Комаров кивнул, снова улыбаясь, поправил пальцем очки, скинул с плеч халат, надетый явно только для порядка, поискал глазами вешалку, не нашел – и небрежно бросил его на стоящий у входа диванчик.

– Пойдемте, – сказал я, пожимая плечами.

За краткое время моего отсутствия Жерар полностью преобразился. И пустые бутылки куда-то исчезли, и сам епископ казался… ну – утомленным, ну – выпившим бокал вина после тяжелого дня…

Но уж никак не пьяным.

– Простите мою бесцеремонность, – склонившись, произнес руссиец. – Но я многие годы с восторгом ловил слухи о вашем преосвященстве и никогда не простил бы себе…

Жерар жестом остановил его.

– Слухи всегда преувеличены.

– Бесспорно, – поправляя очки, согласился Комаров. – Но как говорят в Руссии – нет дыма без огня.

– Какой вы веры? – задумчиво спросил Жерар.

– Я – аквинец, ваше преосвященство, – сказал Комаров.

Епископ приподнял брови.

– Мы верим в единого Бога, – начал объяснять Комаров. – Доброго Бога. Многие задаются вопросом: как может Бог, добрый и всемогущий, допускать наличие в мире зла…

– «Проблема зла», – кивнул епископ. – Да, конечно. Либо Бог не добр, либо не всемогущ, либо зло не является злом.

– Церковь, – интонацией подчеркивая уважение, сказал Комаров, – считает, что беды и несчастья посланы людям в испытание и не являются подлинным злом. Такого же мнения придерживается ислам. Мы же, последователи Фомы Аквинского, считаем, что Бог, при всем его могуществе и доброте, не является всемогущим. Поэтому и существует в мире зло!

– Я не знал, что аквинцы существуют в Руссии, – сказал епископ. – Крайне любопытно.

– При всем моем уважении к Церкви и всей Державе, – со вздохом ответил Комаров, – я не рискнул бы назвать их образцом терпимости и широты взглядов. После смерти святого Фомы Аквинского его последователи нашли прибежище при дворе хана Петра. Наша секта немногочисленна, но не является запрещенной в Руссии.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь. – Епископ жестом прервал Комарова. – Вы допускаете существование враждебной Богу силы? Так называемого дьявола, падшего ангела?

Комаров радостно заулыбался, будто известие это доставило ему радость.

– Да, конечно. Не в буквальном смысле, разумеется, а в плане злого начала! Как Бог представляет собой великое добро, добрую Силу, так и дьявол – воплощение зла, сила зла. Подобно тому, как Бог проявляет себя в людях и мире, так и дьявол борется за души людей. Некоторым людям удается изгнать дьявола из своей души полностью и обрести святость. Так, например, этого достигли Искупитель, Сестра его, Будда, Магомет…

Жерар Светоносный явно веселился. Наконец-то он нашел достойный повод для иронии – последователя древней ереси, давно забытой в Державе!

– Как я понимаю, вы чтите Искупителя и Сестру, но лишь как людей, обычных людей, сумевших изгнать из души зло?

– Да. И тем самым приблизившихся к Богу, ибо, изгоняя дьявола, мы оставляем в своей душе место лишь для творца.

– Что ж, я не удивлен судьбой аквинцев в Державе… – заметил епископ. – Ну а что же так восхищает вас во встрече со мной? Я – слуга святой Церкви и, несмотря на известную широту взглядов, не склонен восхищаться вашей ересью.

Комаров развел руками.

– О, я вовсе не склонен к пустым надеждам! Но наша маленькая церковь давно уже с любопытством и восхищением наблюдает за вами… поскольку считает, что на пути отрицания зла вы прошли дальше, чем кто-либо из живущих ныне…

Жерар засмеялся.

– Я понимаю, как веселят вас эти слова, – ничуть не смутившись, сказал Комаров. – Но так и должно быть. Человек, приобщающийся к добру, обычно не замечает этого сам.

Он замолчал. Посмотрел на улыбающегося Антуана. На весело смеющегося Жерара. Потом посмотрел на меня – и пожал плечами. Сказал:

– Простите, что потревожил вас в поздний час. Но если однажды вашему святейшеству захочется провести хоть немного времени в беседе со мной – я буду счастлив.

Жерар молча кивнул.

На этом руссийский барон и откланялся. Несколько расстроенный приемом, но ничуть не смущенный. Я проводил его до двери, а когда вернулся – Жерар с Антуаном обсуждали визит. Говорил в основном Жерар:

– Вся беда аквинцев, в общем-то не склонных к глупости, – говорил Жерар, – в простейшем непонимании мудрости и милосердия Бога. Они возмущаются злом, что творится в мире. Да, мир полон зла. Но к чему придумывать несуществующие страхи и беды? Господь дал людям свободу воли! Право выбирать, какими быть! Значит, все причины зла в мире – в нас самих. Разве не мог Бог предотвратить грехопадение? Мог. Но он же дал людям свободу выбора! Бог всемогущ и добр, именно поэтому он позволяет людям творить зло, хоть это и причиняет ему боль…

– Бедный Бог! – вздохнул я.

– Да! – в запале согласился Жерар. И замолчал, медленно багровея.

– Пойду-ка я спать, ваше преосвященство, – быстро сказал я. – Завтра у нас день трудный, полный забот…

Антуан, едва заметно улыбаясь, кивнул мне. А Жерар Светоносный только рыкнул что-то неразборчивое.

Только в своем номере я рискнул улыбнуться. Вот ведь, как над другими смеяться, так епископ всегда найдет и правильные слова, и верные доводы. А за самим собой в азарте не уследил…

Раздевшись, я забрался в прохладную постель. Закрыл глаза. Спор все никак не шел из головы. Как там руссиец говорил? Бог добр. Бог всемогущ. В мире есть зло. Что-то одно – неверно.

Жерар Светоносный на то ссылается, что мы сами творим зло, и Бог нашу волю насиловать не хочет. Так-то оно так…