К вечеру мы уже много чего повидали.

Каменная щель, в которой едва не охромела Луиза, была давным-давно пройдена. И все сразу поняли, как хорошо и легко было по ней идти. Потому что щель эта в какой-то момент будто винтом изогнулась, вытянулась слева направо, и оказались мы в пещере совершенно неслыханных размеров. Причем размеры ее были огромны вширь, в высоту пещера не превышала метра. Потолок был каменный, почти ровный, а вот пол покрывала мокрая скользкая глина. Знающие люди такую пещеру назвали бы «ракоход».

Проводник ухмыльнулся нам желтыми от табака зубами. Опустился на корточки, ловко закрепил карбидный фонарь в петле на плече.

– Ползти? – взвизгнула Луиза.

– Да. – Фарид стал крепить и свой фонарь. – Ничего, ничего, это недолго.

Наверное, так себя червяк чувствует, вползший в начинку огромного расслоившегося пирога… Мы поползли, навьючив вещи на спину или волоча их за собой.

Прямо над головой – сочащаяся редкой, но неустанной капелью каменная крышка. Под ногами – утрамбованная глина, норовящая забраться даже за шиворот. Через десять минут заболели колени, под которые все время попадалась твердая известковая крошка. Через двадцать – все были в этой грязи с ног до головы. Особенно не повезло Хелен, у которой ноги разъехались на слякоти, – она упала в грязь животом, рванулась и ухитрилась прокатиться еще и спиной.

Я все время поглядывал на троицу, внушавшую мне опасения.

Первый, конечно же, Петер. Лицо у него было белее мела, он вперился взглядом в мерцающую впереди лампу проводника, но все-таки полз.

Вторым был Маркус. Вся его уверенность, все спокойствие, накопленные за минувшие недели, куда-то подевались. Выглядел он теперь не лучше, чем на каторжном корабле. Но пока держался.

Хуже всего было с Антуаном. Железный он старик, ничего не скажешь. И пусть любовью его было небо, но и под землей летун не робел. Но возраст… совсем уж не тот у него был возраст, чтобы ползком километр за километром двигаться. Не надо было нам его с собой брать! Он ведь Страже почти неизвестен, мог бы и законным порядком границу пересечь!

Но теперь уже ничего нельзя было изменить. Оставалось лишь Сестру молить, чтобы выдержало его старое сердце.

А мы все ползли и ползли. Как здесь находил дорогу проводник? То ли по заметным кое-где бороздам – похоже, контрабандисты свой груз по пещере волоком тащили, и глина не успевала затянуть все следы. То ли по редким известняковым столбам, уходящим от потолка в глину, держащим над нами всю каменную толщу.

– Долго еще, Комаров? – спросил я.

– Столько же, если проводник не соврал, – тяжело дыша, отозвался Фарид. В Тайной Палате умеют лазутчиков готовить, но, видно, притворяясь негоциантом, Комаров сноровку потерял. Вкусное вино и обильная еда – самый главный враг для солдата.

– Антуан не выдержит, – шепнул я.

Комаров поморщился. Потянулся было к лицу, очки протереть от грязи, но вовремя остановился. У него не только ладони, все руки были в глине по самые плечи.

– Скоро будет привал. Надо вытерпеть. Ползем, мы отстанем!

И впрямь: проводник, женщины и Жерар с Антуаном уже отдалились от нас.

Ругнулся я про себя, но спорить не стал. В этой щели, да на мокрой глине – не отдых будет, одно мучение.

И мы ползли, все дальше и дальше, под равнодушный перестук капель, по скользкой грязи, все ниже и ниже, а потом, напротив, вверх. Я представил себе пещеру, и мне вдруг почудилось, будто вижу я ее со стороны. Огромная полость, по форме – словно чечевица. Сверху камень, снизу глина. И глина эта медленно-медленно сползает в какую-то дыру посреди пещеры, иначе давно бы уже заполнилась она вся, доверху, на горе мадьярским контрабандистам…

Как могло такое жуткое чудо случиться? Разве могла вода такое сотворить?

Потом у нашего проводника лампа погасла. Комарову пришлось ползти вперед и светить, пока мадьяр, ругаясь, очищал механизм от грязи. Но лампа так и не зажглась, проводнику пришлось забрать лампу у Антуана и зажечь ее. Все польза, старику и этот нетяжелый груз был в тягость.

Все-таки кончается любая мука. Глина становилась все суше и суше, потом сменилась грязным камнем. Потолок ушел вверх, зато слева и справа мы увидели стены. И вскоре, охая и хватаясь за поясницы, мы смогли разогнуться. Антуан стоял, придерживаясь за сердобольную Луизу, и часто, неглубоко дышал. Эх, лекаря бы сюда, лекаря Жана… только смог бы он выдержать этот путь?

Проводник заговорил, и Петер хриплым голосом перевел:

– Он восхищается. Особенно вами, господин Антуан. Он говорит, что никогда бы не поверил, что женщины, ребенок и старик сумеют преодолеть глиняный пирог без остановок. Эта пещера так у них называется. Сейчас будет привал, на целый час. Надо пройти совсем немного, минут пять, и будет привал.

Пять минут превратились в десять. Но зато и место оказалось славным. Небольшая пещера, с высоким потолком и множеством хрупких каменных сосулек, растущих навстречу друг другу с потолка и пола. Здесь было сухо, а вдоль стены вдруг обнаружились грубые дощатые топчаны.

На них все и повалились.

Никогда не поверю, что доски эти тащили от самого театра, через «глиняный пирог». Слишком уж много хлопот, а контрабандисты – народ непостоянный, основательные убежища делать не любят. Да и не стоила бы их игра свеч, если весь груз пришлось бы с такими трудностями доставлять. Наверняка есть поблизости еще один выход, где-то за окраиной Аквиникума из земли выходящий. Через него и доставляется основной товар. Только нам его контрабандисты не покажут, не станут рисковать.

– Откуда здесь доски? – спросил я на всякий случай.

– Есть еще выходы, – подтвердил мои догадки Фарид. – Их много, но нельзя ждать полной откровенности… даже за большие деньги.

– Твоему проводнику не придет в голову сдать нас Страже?

Комаров многозначительно на меня посмотрел, и я осекся. С чего я взял, будто мадьяр совсем уж романского не понимает?

– Нет, не придет, они честные люди и отрабатывают плату, – уверенно заявил Комаров. – К тому же куда выгоднее получить десять раз по сто марок, чем один раз – пятьсот.

Подумал я, сколько на самом деле за наши головы назначено, и решил приглядывать за проводником повнимательнее. Если поймет, кого на самом деле из Аквиникума выводит, сразу бросится в бега, оставив нас дожидаться Стражи во тьме чудовищного лабиринта.

– Антуан, как ты? – позвал я.

Старик ответил не сразу. Но с юмором, что меня порадовало:

– Судя по ощущениям – давным-давно умер.

Я вытянулся на грязных неструганых досках, расслабился. Нечего грустить, и не в таких переделках бывал. Не может весь подземный лабиринт быть таким сложным, все ж таки тут часто люди ходят. Потихоньку, полегоньку, пройдем тридцать километров. Километра три-четыре мы уже миновали.

– Из какой замечательной бани ты нас вытащил, – произнес вдруг Арнольд, косясь на меня. – Сейчас бы в эту баню…

– Дальше будет подземное озеро, – сообщил Фарид. – Все, кто не боится холодной воды, могут в нем вымыться.

– Вода была горячая, – между тем продолжал мечтательно вспоминать Арнольд. – И массажисты…

Я услышал какой-то шум, приподнял голову. Кряхтя и опираясь о топчан, Луиза встала. Подошла к Арнольду, уселась рядом, резким рывком задрала ему куртку. Спросила:

– Поясница болит?

Ошарашенный офицер молчал.

Луиза принялась разминать ему спину. Умело, ничего не скажу!

– У меня муж тоже был здоровяк… вот, Хелен его видала… – проронила Луиза, не прерывая занятия. – И чуть что – сразу за спину хватался. А костоправа не подпускал, боялся, что того враги подкупят и он нарочно хуже сделает. Пришлось мне научиться…

Вот чего у нее не отнять – так это готовности ближнему помочь. Вроде и вздорная баба, и умом не блещет, и за свое место при Маркусе трясется, аж смотреть противно. Но вдруг словно меняется в ней что-то – и кидается, про собственные болячки забыв. Не зря, видно, монашки свою настоятельницу не выдали.